– Мы же всегда говорили: жизнь надо строить так, как сам хочешь, – добавил он.
Я хотела спросить, что это значит, но мы уже вышли из поезда и шли по перрону. Я словно плыла по течению толпы, и тут я подумала, не в этом ли моя ошибка: я все время плыву по течению и не пытаюсь его использовать, чтобы поток вынес меня туда, куда я сама решу.
Мы провели восемь часов на Кони-Айленде – всласть наорались на гигантском колесе, хохотали, летя под горку на «Циклоне», до головокружения крутились на карусели, слопали столько хот-догов, что животы расперло, и насмеялись до боли в щеках.
– Не Диснейленд, – подытожила Ханна, – но Кони-Айленд зажигает. Давайте в следующие выходные еще раз съездим?
Патрик поднял бровь, и Ханна, рассмеявшись, добавила:
– Ладно, пусть сперва хот-доги переварятся. А там поговорим.
Патрик снова взял меня за руку, а Ханна снова уткнулась в книгу.
– Денек просто замечательный. Идеальный день, правда? – сказал он.
– Самый лучший. – Я положила голову ему на плечо.
Дома мы вместе уложили Ханну спать, и я почувствовала, как накатывает усталость. Этот мир уже начинал тускнеть, а с этим я ничего поделать не могу.
– Я вас обоих люблю, – пробормотала Ханна, зевая.
Патрик погладил ее по голове, а я наклонилась поцеловать гладкую, теплую щечку.
– И мы тебя любим, лапонька, – сказал ей Патрик.
Сама не знаю, что меня подтолкнуло, но я услышала, как повторяю слова, которые мы с Патриком говорили друг другу:
– Я знала еще прежде, чем увидела тебя… – и сердце заныло.
Она улыбнулась, снова зевнула, сняла наушники. Мне показалось – она уже не ответит. Но она ответила на языке жестов: что ты – моя судьба, и я заморгала, пряча слезы. Значит, и она знает наш тайный язык. Но как же это возможно – заполняющая все сердце любовь к девочке, которой нет в реальном мире?
Патрик выключил свет, мы вышли в коридор и прикрыли за собой дверь.
– Посидим немного в гостиной, – предложил муж. Мы устроились на нашем диване, Патрик притянул меня к себе, снова я уронила голову ему на плечо.
– Чего бы ты хотел для Ханны, если бы тебя с нами не было? – спросила я.
Комната замерцала по углам, но усилием воли я удержала ее. В конце концов, такой вопрос можно задать в любой реальности.
– Думаешь избавиться от меня? – поддразнил Патрик, но я не засмеялась, и он добавил уже серьезнее: – Я бы хотел быть уверен, что о ней заботятся, ее любят. Хотел бы знать, что и ты не одна, что тебя тоже любят. Я хотел бы для тебя счастья – каково бы оно ни было. И чтобы вы держались друг за друга и всегда друг друга любили, потому что вы у меня самые лучшие.
Расплакавшись, я уже не могла остановиться.
– Это ты самый лучший, – всхлипывала я.
– А вот и не подеремся!
Я невольно рассмеялась, и он поцеловал меня в щеку.
– Кэтили, ты прекрасная мать, – продолжал он, вновь посерьезнев. – Ханне страшно повезло. Ты же это знаешь, правда?
Я задумалась. Да, я знала, что люблю Ханну, и, хотя почти ничего из нашей совместной жизни не помнила, по-видимому, всячески старалась сделать ее счастливой и помочь вырасти хорошим человеком. Значит, где-то во мне таились эти способности и только ждали момента, когда окажутся востребованы.
– Да, – тихо ответила я.
– Точно?
– Точно, – сказала я.
– Хорошо. – Он примолк.
Меня одолевала усталость, комната совсем расплылась. Патрик погладил мои волосы.
– Я знал еще прежде, чем впервые увидел тебя… – донесся издалека его голос.
– …Что ты – моя судьба, – откликнулась я – и соскользнула в сон.
Глава 25
Проснувшись на следующее утро, я уже отчетливо и спокойно сознавала: с Дэном придется разойтись. И объясниться нужно сегодня. Нельзя вечно откладывать, лишая себя шанса на счастливую – на собственную жизнь. Сколько месяцев, а то и лет я прожила, глуша внутренний голос, прислушиваясь к чужим мнениям, коря себя: мол, хватит цепляться за прошлое. Все, настало время заняться собственной судьбой.
«Дороги судьбы». Мне вдруг припомнился этот рассказ О’Генри, мы читали его в школе, в старших классах. Юный поэт, отправившись в Париж, добирается до распутья. Дальше – три варианта сюжета, три разных направления жизни, но, при всем их различии, конец одинаков. Иными словами, дорогу выбирает сам герой, а конец определяет судьба.
Значит ли это, что моя судьба – стать матерью? Может быть, мои сны – одна из дорог на том распутье, дорога, по которой я бы пошла, если бы не потеряла Патрика? И не пора ли мне выбраться на эту дорогу и жить реальной, предназначенной мне жизнью?
Я хотела ребенка. Точно помнила, что мечтала иметь детей тогда, много лет назад, с Патриком. Но после его смерти я словно забыла, кто я и чего хочу. Если у меня не может быть детей от него, нужны ли они мне вообще?
Сон подтвердил: даже после смерти Патрика я хочу быть матерью и могу стать хорошей матерью. Несмотря ни на что. И дело не только в том, что я видела в этих снах: они побудили меня пересмотреть мою жизнь, я словно бы все увидела в новом свете. Я неплохо лажу с Максом и Лео и всеми остальными детьми, кто ходит на мои занятия, – потому что не боюсь быть с ними искренней. А будь у меня ребенок, моя искренность и моя готовность любить умножилась бы десятикратно. Если не стократно.
Это мне показал и Эндрю. Он свел меня с детьми, которым нужен был не просто музыкальный терапевт – им отчаянно недоставало поддержки взрослого. И я узнала цену и себе, и своему материнскому инстинкту. Я всегда умела любить, просто последние двенадцать лет закрыла свое сердце – раз нет у меня больше Патрика. Настало время снова открыть его, впустить в него свет. Как тот поэт. Как О’Генри. Я сама выбираю свой путь и шагаю к предназначенной судьбе.
– Нам нужно поговорить, – объявила я, когда Дэн вернулся в тот вечер с работы.
– Какие мы серьезные, – улыбнулся он, вешая на крючок свои ключи. – Как день прошел?
– Я не ходила на работу, – сказала я. – Мне нужно было кое-что обдумать.
Он упорно отводил глаза – явно догадывался.
– Что именно? – невозмутимо переспросил он.
Я не сразу смогла ответить. Дэн ничего не сделал плохого, неправильного. Это я с самого начала была влюблена в идею начать жизнь заново, а не в мужчину, с которым собиралась эту идею осуществить. Несправедливо по отношению к нему, но нельзя сохранять отношения только ради того, чтобы не создавать проблем.
– Прости, – шепнула я. – Я не смогу.
Он удивился:
– Не сможешь – что?
– Выйти за тебя, – сказала я. – Мне очень, очень жаль. Это звучит банально, Дэн, но дело не в тебе. Дело во мне. Я знаю теперь, какая жизнь мне нужна, Дэн.
Я стянула кольцо с пальца и протянула ему, но он не принял. Лицо его исказилось от боли – не думала я, что он так будет переживать.
– Из-за ребенка? Ты бросаешь меня ради того, о чем несколько месяцев назад и думать не думала?
– Нет, – продолжала я, все так же неловко протягивая ему кольцо. – Дело не только в этом. Во всем. Мы не подходим друг другу, Дэн. Просто я этого не понимала, пока глаза не раскрылись. Прости меня.
Он глянул на меня – холодно, жестко.
– Сама понимаешь: так нечестно. За все время, что мы были вместе, ты ни разу не заговорила о ребенке. А теперь вдруг из-за этого ставишь под вопрос наши отношения?
– Дэн… – начала я, но он словно не слышал.
– Нельзя вот так запросто менять решения, – продолжал он. – Выходит, эти два года – сплошная ложь!
– Я никогда не лгала! – возмутилась я. – Во всяком случае, умышленно. Беда в том, что я была не до конца честна с самой собой.
– Или со мной, – холодно заключил он.
– Прости, – повторила я. – Я не хотела причинить тебе боль.
– Я бы все сделал, чтобы тебе хорошо жилось со мной, Кейт, – сказал он. – Неужели ты этого не понимаешь?
– Но мне нужна другая жизнь, не та, что могла быть с тобой, – сказала я. – Теперь я это поняла.
Он уставился на меня:
– Да что с нашей жизнью не так, Кейт? – Он невесело рассмеялся. – Господи, опять из-за Патрика, да? Всегда все вертится вокруг Патрика! И теперь ты наказываешь меня за то, что я – не он.
– Нет, – твердо возразила я. – Причина только во мне и в тебе.
– Какая-то чушь собачья! – Он скрестил руки на груди, глаза его яростно полыхнули. – Ты одержима своим покойником-мужем. В этом корень всех бед. Но это же безумие, или ты не понимаешь? Ты ведешь себя как сумасшедшая.
– Я знаю, он умер и не вернется. Дело не в нем, дело в том, что я осознала: мы с тобой не пара, Дэн. Мне слишком многое нужно: страсть и боль, подъемы и падения, а главное – чувство, что мы равные, мы соратники перед лицом всего мира. И мне кажется, этого у нас с тобой быть не может.
– Чушь! – снова буркнул он.
– Дэн…
– ЧУШЬ! – выкрикнул он, глядя на меня в упор. – Я тут ни при чем. Все дело в тебе, в том, что ты узнала о своем бесплодии и запаниковала. В этом вся причина. Ты еще пожалеешь.
Так уверенно, так самодовольно он это произнес – у меня мурашки побежали по коже.
– Ты меня что, маленьким ребенком считаешь? – спросила я. – А ты у нас умный и всех видишь насквозь.
Он пожал плечами, но уголок его рта дернулся в легкой усмешке, я видела.
– Не хочу ни о чем спорить, Кейт.
– Ты никогда не споришь! – Я разгорячилась. – Мы никогда не спорим. В этом-то и беда, понимаешь? И я виновата не меньше тебя, Дэн. Мы оба стараемся не раскачивать лодку. Никогда не заговариваем о сложном. Не копаем глубже поверхности. Это ненастоящие отношения! Неправильные! Человек должен отстаивать то, что ему дорого, а мы оба этого не делали, потому что так было проще.
Он посмотрел на меня так, словно я ударила его по лицу. Мне стало стыдно.
– Прости, – повторила я. – И зачем я так ору?
Повисло молчание. На мгновение мне захотелось взять свои слова обратно, признать, что я не права, сказать, что мы сумеем все наладить. Но это была бы неправда. Пора было содрать присохший пластырь.