– Знаешь, Кейт, когда-нибудь надо все же расстаться с Патриком, – сказал Дэн, не сводя с меня глаз. – Или ты никогда ни с кем не будешь счастлива. И знаешь? Мне тебя жаль. Дурью маешься.
Слова пришлись точно в цель. Я собралась опять извиняться, что так его обидела, но он уже повернулся спиной. Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина. Я аккуратно положила кольцо на обеденный стол и наконец выдохнула.
Дэн вернулся за полночь, спал на диване, а к утру, когда я проснулась, уже исчез вместе с кольцом, оставив записку, что во второй половине дня пришлет грузчиков за своими вещами. Мне было грустно: перевернута еще одна страница моей жизни. Но решимость во мне только росла и укреплялась с каждым часом.
Я гнала прочь мысли о Дэне, пока занималась с Лео, с давней пациенткой по имени Сьерра и новой девочкой – Катей, она только что переехала в Штаты из Восточной Европы. Родители беспокоились, что Катя медленно усваивает язык, и просили поработать с ней, расширить с помощью песен словарный запас. Интересная задача, и, пока я возилась с ней, мне было не до личных проблем.
Последнее утреннее занятие отменилось, и после Кати у меня образовался двухчасовой перерыв до первого дневного пациента, назначенного на 14:30. Я решила прогуляться, немного проветрить голову. Ноги сами повели меня по Парк-авеню, через многолюдный Юнион-сквер к старой квартире на Чемберс-стрит, той самой, куда я попусту наведалась, когда у меня только началась череда снов о Патрике и Ханне.
Было без малого час, когда я добралась. Помедлила у двери подъезда, потом нажала кнопку против нашего старого номера.
На этот раз кто-то был дома.
– Да? – протрещал в домофоне женский голос.
– Э… – запнулась я. Представления не имела, как объяснить, зачем пришла.
– Кто там? – спросила женщина изнутри.
– Меня зовут Кейт, – заспешила я. – Я жила в этой квартире. Двенадцать лет назад.
Пауза. Потом женщина поторопила:
– Я вас слушаю.
– Я… – Я не знала, что сказать, – и потому сказала все как есть. – Мой муж умер. Мы тогда жили здесь. Из-за этого я переехала. Не разрешите ли вы зайти на минуту? Мне… мне бы надо разобраться со старыми призраками.
Женщина помолчала, потом снова спросила сквозь треск домофона:
– Вы одна?
– Одна. – Теперь во всех смыслах одна, подумала я. – Заходите. – Домофон зажужжал, и, не давая себе времени опомниться, я толкнула дверь. Поднялась по лестнице к старой своей квартире. Стены на площадке стали темно-бордовыми, появились новые лампочки, починили ту поломанную ступеньку (седьмую снизу), которую мы с Патриком привычно переступали. Но самый воздух казался знакомым: из подвала тянуло хвоей и стиральным порошком. Стало трудно дышать.
На пятом этаже была уже открыта дверь 5F. На пороге стояла женщина моего возраста, сложив руке на животе, лицо серьезное.
– Это вы звонили в домофон? – уточнила она, протягивая руку. – Я – Ева Шуберт.
– Кейт Уэйтмен. – Я пожала ей руку.
– Верно, Уэйтмен, – кивнула она. – Я помню это имя. Мы въехали сюда сразу после вас.
– Так что вы тут старожилы, – подхватила я.
Снова кивок.
– Вы сказали, ваш муж умер? Получается, совсем молодым?
– В двадцать девять лет.
Она прикусила губу.
– Сочувствую. Ужасно пережить такое. – Жестом она пригласила меня в дом. – Заходите, пожалуйста.
С колотящимся сердцем я переступила порог – и тотчас все мои надежды разлетелись вдребезги. Ничего знакомого, разве что планировка. Я-то воображала, что увижу интерьеры из снов – а значит, сны окажутся все-таки не вполне снами. Но тут не осталось ничего ни от Патрика, ни от меня.
В гостиной, где наши серые диван и кресло так хорошо смотрелись на фоне белых стен с черно-белыми фотографиями городских пейзажей, Шуберты поставили коричневый диван и два кожаных кресла в тон. Стены приобрели лимонный оттенок, а наш прекрасный старый паркет сменила плитка. Все свободные места заполнены цветными семейными снимками. И кухня полностью преобразилась: стойку сломали, чтобы включить кухонный уголок в столовую, и даже нашу верную белую кухонную технику вытеснила нержавеющая сталь.
– Это уже не наш дом, – прошептала я, больше себе, чем Еве. Да, здесь все чужое. Но чего же я ждала? Что все сохранится, как было? Будет выглядеть в точности как во сне? И Патрик дожидается меня здесь?
– Вы что-нибудь ищете, Кейт? – спросила наконец Ева. – Могу я помочь?
– Нет. – Я взяла себя в руки и даже улыбнулась. – Простите, мне пора возвращаться на работу. Извините, что вас побеспокоила. Не следовало сюда приходить.
Ева похлопала меня по плечу:
– Ничего страшного. Сочувствую вашей потере. Надеюсь, вы все же найдете что искали.
Мы распрощались, и она закрыла за мной дверь. Я задержалась на площадке и, закрыв глаза, попыталась припомнить собственные чувства, когда вот так стояла на этом же месте, зная, что здесь живет тот, кого я полюбила на всю жизнь, что он ждет меня там, за порогом.
Но его больше нет. И для меня настала пора закрыть дверь в прошлое.
Потом было несколько пустых и печальных дней, и я уже чуть-чуть пожалела о принятом решении. В конце концов, пусть Дэн и не совсем мне подходит, человек он неплохой. А без него я совсем одна. Я надеялась, что теперь буду проводить больше времени в мире Патрика и Ханны, но с понедельника меня одолела бессонница, а когда я все-таки проваливалась в сон, то темный и пустой.
– Как дела? – спросил Эндрю, отрываясь от бумаг, когда я зашла в его кабинет в четверг около четырех вечера.
– Нормально. – Я постаралась улыбнуться.
– А вид у тебя немного… грустный.
Не ожидала, что он это заметит. Я покачала головой и пробормотала что-то про усталость. О разрыве с Дэном я еще никому не говорила: не хотела, чтобы цеплялись, разбирали по косточкам, обсуждали. Так что и Эндрю я сказала только:
– Со сном проблема.
– Плохие сны? – уточнил он.
– Не совсем, – уклончиво ответила я. И поспешила с вопросом: – Риэйджа уже здесь?
Он отложил ручку и откинулся к спинке кресла.
– Простыла, и Шейла оставила ее дома. Я не стал звонить, подумал, ты все равно приедешь заниматься с Элли. А ей не помешает провести с тобой лишние полчаса, если у тебя получается. Согласна?
– Конечно.
– Я провожу, – улыбнулся он.
Мы пошли по 35-й, болтая о том о сем, и мне показалось, Эндрю видит, что со мной что-то неладно, но по своей доброте не хочет на меня давить. Он рассказывал мне, как прошел день, и я смеялась, так он смешно изображал, в какой ужас его приводят неуклонно растущие кипы бумаг на рабочем столе.
– Как ты вообще попал сюда? – спросила я, припомнив, что во сне он выбрал совершенно другой путь и жил за много миль отсюда. Он глянул на меня с недоумением, и я пояснила: – На эту работу. Ты рассказал мне о брате и откуда ты знаешь язык глухонемых. Но почему ты выбрал работу в Святой Анне?
– Я учился в Нью-Йорке и так тут и остался, – ответил он. – Хотел открыть ресторан, изучал менеджмент, но, поработав несколько лет в этой отрасли, понял: не мое. Мне нравится готовить, но не в этом счастье. Я не мог вложить душу в кулинарию. И тогда я вернулся в университет и выучился на соцработника.
– Ничего себе, так поменять траекторию, – заметила я с бьющимся сердцем: вот этого, что он планировал заняться ресторанным бизнесом, я никак не могла знать.
Он пожал плечами:
– Пожалуй. Прыжок в неизвестность. Но теперь я уже и вообразить не могу другую жизнь. Порой приходится рисковать, чтобы оказаться в нужном месте. Я выбрал счастье. Понимаешь, о чем я?
В горле встал ком.
– Понимаю. Так ты родом из Джорджии?
Он удивился:
– Я-то думал, за двадцать лет от акцента не осталось и следа. Неужели ты различаешь?
Я покачала головой, не зная, что и думать. Все больше подтверждений, что эти сны мне виделись неспроста.
– А ты? – спросил он. – Почему ты стала музыкальным терапевтом?
Я посмотрела ему в глаза.
– Наверное, я тоже искала счастье. Я всегда любила музыку и всегда мечтала работать с детьми, но мои родители твердо решили, что мне нужно изучать бизнес, или право, или финансы – там заработки выше. А потом я встретила Патрика, и он настоял, чтобы я занялась тем, чем хочу, и я собралась с духом, бросила ту работу и поступила в магистратуру на музыкальную терапию. Патрик все время объяснял мне, как это правильно: выбирать то, что сделает тебя счастливым. Говорил, что для того и дана человеку жизнь. Я только недавно поняла, что с годами стала забывать этот его совет.
– Что нужно выбирать свое счастье?
– Да, – кивнула я.
– Но теперь ты счастлива?
Я задумалась.
– По крайней мере, движусь в этом направлении, – сказала я наконец.
– Вот и хорошо.
На прощание Эндрю обнял меня и сказал, что возвращается к своим бумажкам: еще несколько часов возни, прежде чем он освободится и пойдет домой.
– Заходи после занятия, если захочешь поговорить или мало ли что, – предложил он. – Я буду на месте.
– Все в порядке, – улыбнулась я. – Но все равно спасибо.
Родни приветливо пожал мне руку и проводил к Элли. Та сидела на кровати скрестив ноги, но при виде меня вскинула голову.
«Привет, Элли», – жестами сказала я.
– У вас получается как у трехлетки, – заметила она с улыбкой.
И мне следовало отшутиться, в свою очередь поддразнить ее, но что-то мне было невесело. Я пожала плечами:
– Я же только учусь.
– Оставлю вас вдвоем. – Родни вышел из комнаты. Я снова обернулась к Элли, она всмотрелась в меня и нахмурилась:
– Что с вами?
Вздрогнув, я покачала головой:
– Ничего.
– Прекрасно! – сощурилась она. – Лжете мне, как все взрослые. Клево, чё.
Она скрестила руки на груди и отвернулась.
Тут я испугалась: девочка думает, будто я сержусь на нее.
– Дело вовсе не в тебе, – сказала я, но она в ответ только фыркнула. Я подождала, пока она обернется, и пояснила: – У меня кое-какие личные проблемы, я немного расстроена, вот и все.