– Я еще ни разу не целовалась, – в один из четвергов призналась мне Элли. – Белла говорит, это гадость, языки мокрые, но, по-моему, она врет и сама никогда не целовалась, так что я ей не очень-то верю.
Сердце мое тает от нежности. Мы хорошо ладим, и я счастлива: мы сближаемся все больше. Я радуюсь и тому, что в наших разговорах больше не упоминается ее мама, хотя, наверное, я должна была бы завести о ней речь, вдруг девочке нужно это обсудить. Но я предпочитаю мечтать о той скорой поре, когда я все устрою для Элли наилучшим образом и она забудет ту боль, которую ей причинили родные.
Я тружусь не покладая рук и не оставляя при этом обычной своей работы. По вторникам и пятницам хожу на курсы для приемных родителей, по средам в кружок к Эндрю, по четвергам езжу в Квинс и занимаюсь с Элли, Риэйджей и мальчиком по имени Тарек – у него остаточный слух всего десять процентов, и он только что попал в систему усыновления. На работе перешучиваюсь с Максом, помогаю Лео наладить отношения в школе и занимаюсь музыкой еще с двумя десятками ребятишек, – у каждого своя проблема, и мы их решаем вместе.
Жизнь потихоньку возвращается в норму – новую норму, без Дэна. Я тоскую по своим снам, по промелькам жизни с Патриком и Ханной. Каждую ночь я мечтаю проснуться в том мире, где Патрик все еще со мной и у нас есть Ханна. Каждое утро мое пробуждение безотрадно: я снова и снова переживаю эту потерю. Пыталась я и дозвониться Джоан, но мы словно играем в салки по телефону: то я натыкаюсь на голосовую почту, то она, перезвонив, оставляет мне сообщение.
Через месяц после разрыва Дэн наконец согласился встретиться со мной в обед. И пять минут кряду молча слушал мои извинения, а потом сказал, что теперь точно знает: он никогда меня не любил. Почему-то меня это больно задело.
– Не может быть, – сказала я. – Мы были вместе почти два года.
– Это не помешало тебе уйти. – Он смотрел на меня жестким взглядом. – Вот и вся твоя любовь.
– Дэн, я любила тебя, – возразила я. – И сейчас люблю. Просто мы не подходим друг другу.
Он закатил глаза:
– Избавь меня от психоболтологии. Разобралась бы сначала с собой. Ты приволокла в отношения весь свой прошлый балласт, я тут ни при чем. Это только твоя вина, на все сто процентов. Я заслуживал лучшего.
– Конечно, – кивнула я.
– Так нечего твердить, будто любишь меня. Ждешь, что я тебе улыбнусь и скажу: «Да ничего страшного. Ты использовала меня и выкинула – невелика беда».
– Но я вовсе не хотела обидеть тебя, – попыталась я объяснить. – И просто хочу, чтобы ты это понял.
Он отвернулся, но я увидела в его глазах боль, и мне стало совсем скверно.
– Кейт, мне, честно, наплевать, чего ты хочешь. – Он поднялся и вышел, не дожидаясь, пока официант примет заказ.
Несколько недель спустя я закончила обучение, и оставалось только получить сертификат кандидата в усыновители. Мне говорили, что ждать приходится порой долго: бюрократическая волокита. Но мое дело – держаться и надеяться, что все пройдет быстро и гладко.
Август сменился сентябрем, стало холоднее, близилась очередная годовщина смерти Патрика. Накануне как раз пришлась среда, и после занятий Эндрю отвел меня в сторону и сказал – на языке жестов, я здорово в нем поднаторела за это время, – что я могу пропустить четверг, не являться в Святую Анну.
«Почему?» – так же знаками спросила я.
«Потому что это восемнадцатое сентября», – ответил он.
Я уставилась на него.
– Ты помнишь! – вслух вырвалось у меня.
– Годовщину гибели твоего мужа? Конечно, помню. И не хочу, чтобы ты завтра тратила силы на нас. Возьми отгул.
– Ладно, – сказала я, хотя немного расстроилась, что не увижу ни Эндрю, ни Риэйджу, ни Тарека, ни Элли. Проведу вечер наедине со своими мыслями и своей печалью.
– Ты как? – спохватился он, когда я собралась уходить. – Тебе завтра будет тяжело? – Не дав мне ответить, он покачал головой: – Что за глупый вопрос! Конечно, тяжело. Идиотство даже спрашивать об этом.
Я улыбнулась ему в ответ.
– Нет, не идиотство. Спасибо, что беспокоишься обо мне. И да, это тяжело. Но с каждым годом становится чуточку легче, ты же знаешь. Я справлюсь.
– Послушай, ты приходи в Святую Анну, если хочешь, – сказал он. – В такой день несправедливо заставлять тебя работать, но, если хочешь, приходи. Я там весь день буду, и вечером тоже. Если тебе станет грустно, если захочешь поговорить… – Он оборвал себя на полуслове: – Нет, конечно, тебе и без меня есть с кем поговорить. Я вовсе не имел в виду…
– Я понимаю.
– Я только хотел сказать, понимаешь, если тебе нужен еще один друг, то вот он я тут. В смысле там. В Святой Анне.
– Большое тебе спасибо, – сказала я. – Я рада, что ты думаешь обо мне.
– Конечно, думаю. Я не умею толком это выразить, Кейт, но твоя помощь бесценна. Иногда мне становится стыдно: я вроде как заманил тебя в западню. Ты пришла изучать язык глухонемых, а я тут же вцепился, уговорил стать волонтером, теперь ты работаешь на нас каждый четверг. Не очень-то это с моей стороны порядочно.
– Что ты, я счастлива. Мне ужасно нравится работать с детьми. Спасибо, что предложил мне это.
– Что ж, – продолжал Эндрю, – как ни крути, я твой должник. Так что, если тебе когда-нибудь захочется выйти в город с кем-то еще, кроме сестры или подруги, дай знать. Я бы хотел как-нибудь еще сводить тебя на ужин – столь же вкусный и познавательный. В качестве благодарности за помощь с ребятками.
Я уставилась на него. Приглашает на свидание? Нет, эту мысль я сразу же выбросила из головы, поскольку видела его девушку – красотка словно с журнальной обложки! Это дружеское приглашение, коллега угощает коллегу, хотя при этом отчего-то краснеет.
– С удовольствием, – ответила я.
По какой бы причине Эндрю ни приглашал меня, я и правда рада буду провести время в его компании. Я не могла заранее предугадать, какой одинокой себя почувствую, лишившись и Дэна, и моих снов. Порой мои ночи тянутся бесконечно.
– Супер, – сказал Эндрю. Неуклюже обнял меня и еще раз попросил позвонить ему завтра, если мне понадобится поддержка.
«Спасибо, – на языке жестов ответила я. – Увидимся на той неделе».
Он ухмыльнулся:
– Здорово ты наловчилась. Ладно, увидимся через неделю.
На следующий день я взяла на работе отгул, как всегда в годовщину смерти Патрика. Сколько я ни старалась оставить прошлое в прошлом, я не была готова провести день его смерти как заурядный будний день. Мне это показалось бы ненормальным.
Утром я долго лежала в постели, пытаясь понять, когда же успели пройти эти двенадцать лет – целых двенадцать! Порой мне казалось, будто прошел всего год, от силы два. А иногда – словно я живу без Патрика уже многие десятилетия.
Я как раз принялась жалеть себя, но тут на телефон пришла эсэмэска. К моему удивлению – от Элли.
«Вы как?» – написала она.
«Хорошо, спасибо», – ответила я, пытаясь сообразить, был ли то обычный вежливый вопрос или девочка тоже помнит день смерти Патрика и думает обо мне.
«Я подумала вы грустити о муже», – написала она минуту спустя. Как я была ей благодарна!
«Да, – написала я. – Мне очень грустно. Спасибо, что думаешь сегодня обо мне».
«Я вас люблю, – после небольшой паузы ответила она. – Вы ко мне хорошо относитись».
«И я тебя очень люблю, – написала я. – Ты замечательная, Элли».
Снова пауза, я уж встревожилась, не ляпнула ли чего. Но потом пришел ответ:
«Приходите ко мне в гости если вам грустно. Я вас порадую».
«Спасибо, Элли», – улыбаясь про себя, написала я.
«У моей мамы сегодня слушания», – пришла новая эсэмэска.
Сердце замерло. Почему Эндрю не предупредил? «Соцработник говорит, она не знает, как пойдет дело», – написала Элли в следующей СМС.
Я сглотнула. Наверное, Эндрю не хотел меня обнадежить раньше времени. Или боялся разбить мне сердце – именно сегодня, в худший день моего календаря.
«Удачи», – заставила я себя написать.
«Спс, – ответила Элли. – Пора в школу».
Закончив переписку, я выключила телефон, снова откинулась на подушки и уставилась в потолок. До чего же я одинока! Но сегодня – день Патрика, а не Элли и не ее мамы. Нельзя допустить, чтобы еще одна тревога, над которой я не властна, вторгалась в мою печаль.
В начале девятого я повернулась на бок и посмотрела на часы у изголовья. Цифры на них сменялись, а я думала о том, как двенадцать лет назад, в это самое время, Патрик был жив и наша жизнь была блаженна, безмятежна – идеальна. Мы и не догадывались, что всего через несколько минут все непоправимо изменится.
Я неотрывно глядела на часы. 8:36. Осталась одна минута. Бессмысленная пытка, но оторвать взгляд от циферблата я не могла.
8:37. Сердце заныло, как всегда в этот день, в эту минуту. В ту самую минуту двенадцать лет назад Дженнифер Барвин (уровень алкоголя в крови более чем вдвое выше допустимого законом) навсегда изменила ход моей жизни. «Я просто хотела показать малышке Таймс-сквер», – скажет она полиции, когда ее усадят в «скорую». Она лишь руку сломала, а малышка, надежно пристегнутая к детскому креслу, не получила и царапины.
Я пролежала до 8:52, до того мгновения, когда Патрик испустил последний вздох в клетке из искореженного металла. Затем встала, побрела в кухню, на автомате сварила себе кофе, хотя и не хотела его пить. В одиннадцать я наконец включила мобильный телефон и ответила на пропущенные звонки Сьюзен, мамы и Джины. Сьюзен и мама волновались за меня и хотели, чтобы я знала: они сейчас тоже думают обо мне и Патрике. Разговор с Джиной был, как всегда, спасителен: мы плакали вместе и вспоминали любимые смешные истории о Патрике и Билле.
– Помнишь, как мы всей компанией пошли в кино и у Билла полу куртки защемило вращающейся дверью? – срывалась на смех Джина. – Заметил только Патрик, они с Биллом стали орать на тех, кто подпирал сзади, и пытались остановить дверь, а мы с тобой решили, что они свихнулись.