– Где ты была? – спросил я сквозь стиснутые зубы.
Уж не знаю, что ее так смутило: то ли мой тон, то ли мое присутствие в ее квартире, то ли двойная порция водки, принятая за ланчем, но мама уставилась на меня так, будто очнулась от глубокого сна.
– Джои, – сказала она, – а я и не заметила твою машину.
Рядом с ней стоял высокий мужик с тонкими седыми патлами, с фигурой, похожей на кеглю для боулинга, и мерзко ухмылялся. Я сразу узнал этого Ларри. Как-то раз мне пришлось вышвырнуть его из «Пьемонта», потому что он нажрался и ударил женщину.
– Ты оставила его одного, – сказал я. – Он чуть было не спалил весь дом. Где тебя черти носят?
– Эй, попридержи язык! – Ларри вышел вперед, протиснувшись мимо мамы. – Не смей разговаривать с матерью, будто… – Ларри поднял правую руку, вроде как собираясь пихнуть меня в грудь.
Тут он явно погорячился. Прежде чем Ларри успел дотронуться до меня хоть пальцем, я выбросил правую руку вперед, схватил его за тыльную сторону ладони и сжал розовую мясистую часть. После чего молниеносным движением оторвал от своей груди его руку и вывернул ее по часовой стрелке, заставив Ларри упасть на колени. Это называлось «болевым приемом на кисть». Прием этот – мой самый любимый – показал мне один из завсегдатаев «Пьемонта», коп, которого мы все звали Смайли.
Не прикладывая особых усилий, я вполне мог свернуть Ларри в бараний рог. Его лицо было всего в нескольких дюймах от земли, вторая рука, заломленная за спину, устремлена вверх, а запястье в моей руке – вывернуто вперед. Только громадным усилием воли я удержался от искушения дать Ларри ногой в зубы. Наклонившись, я схватил его за волосы. У него сразу покраснели уши, а лицо исказилось от боли. За моей спиной пронзительно верещала мама, неся какой-то бред, что это был несчастный случай, а в глубине души Ларри отличный парень. Ее мольбы таяли в воздухе, оказывая на меня примерно такое же воздействие, как шум городского транспорта вдали.
Вдавив Ларри мордой в асфальт, я сказал:
– Блин, я знаю, что ты сделал моему брату. – (Ларри не ответил, тогда я пережал ему вену на запястье, и он застонал от боли.) – Давай расставим точки над «i». Если еще хоть раз тронешь Джереми, я тебя уделаю так, что родная мать не узнает. Никто не смеет трогать моего брата. Тебе понятно?
– Да пошел ты! – сплюнул он.
– Ответ неправильный. – Я оторвал его голову от подъездной дорожки и снова вдавил его лицо в асфальт, причем достаточно сильно, чтобы остались отметины и выступила кровь. – Спрашиваю еще раз: тебе понятно?
– Да, – ответил он.
Я рывком поставил Ларри на ноги и подпихнул его в сторону улицы. Он направился к обочине, держась за разбитое лицо и что-то тихо бормоча себе под нос – что-то такое, чего я не расслышал. Разделавшись с Ларри, я повернулся к маме:
– Мне звонил мистер Бремер.
– Мы просто съездили в казино, – ответила она. – Нас не было всего пару дней.
– О чем ты только думала? Ты не можешь оставлять его одного на пару дней.
– Ему уже восемнадцать лет, – ощетинилась мама.
– Ему не восемнадцать, – возразил я. – И никогда не будет. И в этом все дело. Даже когда ему стукнет сорок, он останется семилетним малышом. И ты это прекрасно знаешь.
– Но я ведь тоже человек и имею право немного развлечься. Да или нет?
– Ради всего святого, в первую очередь ты его мать. – Я не мог скрыть своего презрения. – И ты не можешь вот так просто сбегать, когда тебе заблагорассудится.
– А ты его брат, – ответила мама, отчаянно пытаясь найти контраргументы. – Но это же не помешало тебе сбежать от нас. Разве нет, наш взрослый студент?
Я замолчал, поскольку внутри у меня все кипело и нужно было немного остыть. Я смерил маму тяжелым взглядом – холодным, как металл зимой.
– Бремер сказал, еще раз такое повторится – и он вышвырнет вас вон.
Я повернулся и направился к своей машине. При этом краем глаза я наблюдал за Ларри, ожидая лишь малейшего предлога, чтобы снова ему врезать.
Уже сворачивая с подъездной дорожки, я увидел в окне Джереми. Я помахал ему рукой, но он мне не ответил. Он просто стоял и смотрел на меня. Всем остальным его лицо могло показаться ничего не выражающим, но я знал Джереми как никто другой. Я был его братом. И только я один мог заметить грусть, притаившуюся за его безмятежными голубыми глазами.
Глава 17
На следующее утро стук в дверь стряхнул с меня дурной сон.
Мне приснилось, что я снова в средней школе, участвую в соревнованиях по рестлингу и пытаюсь уклониться с помощью простого приема. Когда я вырвался из хватки соперника, обхватившего меня за пояс, чья-то рука схватила меня за грудь, а еще одна продолжала тянуть за руку. И стоило мне освободиться от одной новой руки, как возникали еще две, совсем как у лернейской гидры, у которой отрастали все новые головы. И очень скоро мне оставалось лишь извиваться и кричать, пытаясь отбить атаку множества рук, тянувших и рвавших меня. Но потом я услышал шум и проснулся. Не сразу сумев сбросить с себя ядовитый дурман сна, я сел в постели, не уверенный, что все это мне не причудилось. Я прислушался – стук повторился. Поспешно натянув шорты и фуфайку, я пошел открывать и обнаружил за дверью Лайлу с двумя чашками кофе в руках и канцелярской папкой под мышкой.
– Я прочла дневник. – Лайла прошла мимо меня в квартиру и протянула чашку кофе. – Ты ведь пьешь кофе, да?
– Да, я пью кофе. – Я снял с крючка бейсболку, чтобы прикрыть всклокоченные после сна волосы, и прошел вслед за Лайлой к дивану.
Два дня назад, когда мне пришлось срочно рвануть в Остин, я оставил Лайле коробку с материалами процесса у себя в квартире. Она унесла кое-какие папки к себе, включая ту, на которой стояла пометка «дневник», чтобы прочесать их в мое отсутствие.
– Я прочла ее дневник вчера ночью, – сказала она.
– Дневник Кристал?
Лайла посмотрела на меня как на идиота. Хотя я просто еще не совсем очнулся от сна. Пожав плечами, Лайла начала излагать мне ход своих мыслей:
– Она начала вести дневник в мае тысяча девятьсот восьмидесятого. – Лайла разложила свои записи на кофейном столике передо мной. – Первые несколько месяцев это была обычная подростковая чушь. На одной странице она была в восторге, что переходит в девятый класс, а на другой – уже боялась до мокрых штанов. Короче, обычная счастливая малышка. Между июнем и сентябрем она пятнадцать раз упоминала Карла, чаще всего называя его извращенцем по соседству или Мерзким Карлом.
– И что она о нем пишет? – заинтересовался я.
Лайла пометила некоторые страницы желтыми стикерами. Она открыла первую заложенную страницу с записью от 15 июня:
15 июня. Я тренировалась на заднем дворе и увидела Мерзкого Карла, который следил за мной из своего окна. Извращенец поганый.
– Как и говорил прокурор, – прокомментировала Лайла, переходя к следующей закладке. – «Он снова за мной подглядывает. Он пялился на меня, когда я делала упражнения». – Перелистав дневник Лайла, нашла следующую закладку. – Вот тут.
8 сент. Мерзкий Карл снова пялился на меня из окна. Он был без рубашки. Уверена, штанов на нем тоже не было.
Лайла вопросительно посмотрела на меня.
Я пожал плечами.
– Понимаю, почему прокурору так понравился этот дневник. – Похоже, Лайла ждала от меня более эмоциональной реакции, но я только спросил: – А что еще ты нашла?
– В августе все было тихо-мирно. А когда начались занятия в школе, она встретила того парня, Эндрю Фишера, на уроке машинописи. Она пишет о своих планах уговорить Энди пригласить ее на школьный бал. Что он и сделал. Затем, ближе к середине сентября, записи становятся все более мрачными. Прочти вот эту.
19 сентября. Припарковалась в переулке вместе с Энди. И когда дело дошло до самого интересного, Мерзкий Карл подошел к машине и заглянул в окно, совсем как Ларч из «Семейки Аддамс» или типа того. Мне хотелось умереть.
– Ну да, все как и говорил прокурор, – заметил я. – Карл застукал их, когда они обжимались в машине.
– Но спустя два дня она начинает писать о том, что с ней происходит нечто очень плохое, но записи зашифрованы.
– Зашифрованы?
– Да. Несколько абзацев написаны с использованием шифра подстановки. Ну ты понимаешь, с использованием цифр вместо букв. – Лайла вытащила из папки стопку страниц из дневника; зашифрованные записи были отмечены зелеными стикерами. – Вот, посмотри.
21 сентября. Сегодня ужасный день. 3,29,20,4,12,16,3,14,11,27,7,4,15,10,7. У меня крыша едет. Все очень, очень плохо.
– Что это значит? – удивился я.
– Я ведь сказала, что это шифр. Может, таким образом Кристал пыталась обезопасить себя. Чтобы приемный отец не отправил ее в частную школу в том случае, если бы нашел дневник.
– Да, но это шифр четырнадцатилетней девочки, – сказал я. – А ты не пробовала подставить вместо цифр буквы?
– То есть ты имеешь в виду: если «А» равно одному, то «Б» равно двум, так? – Лайла закатила глаза и вытащила блокнот, где уже подобрала к цифрам соответствующие буквы. – Я попробовала прямой алфавитный порядок. Я попробовала обратный порядок. Я пробовала двигать буквы, чтобы «А» начиналась с цифры 2, потом с 3 и так далее. Я попыталась сопоставить самую часто встречающуюся цифру с буквой «Е» или «Т», потому что это наиболее употребляемые буквы алфавита. Я искала в ее дневнике ключ к расшифровке. Пусто. Сплошная тарабарщина.
– А Интернет ты не пробовала? Мне казалось, там есть сайты, которые взламывают коды.
– Об этом я тоже подумала, – сказала Лайла. – Кристал не оставляла пробелов между словами. Просто ряд цифр. Нет, ничего похожего я в Интернете не нашла. Существует восемь миллиардов возможных комбинаций букв и цифр.
– Восемь миллиардов? – удивился я. – Блин!
– Вот именно. Возможно, она где-то спрятала ключ или запомнила шаблон соответствия определенной буквы конкретному числу. А иначе я просто не представляю, что там еще может быть. – Лайла разложила странички на столе. – Здесь только семь зашифрованных записей, причем последняя сделана в день убийства. Я выписала их отдельно. – Лайла положила лист со своими записями на страницы дневника.