Любовь приходящая и уходящая
Одно из моих самых ярких воспоминаний-«лампочек» связано с первым годом обучения в аспирантуре. Был теплый июньский вечер 1969 года. На мне было голубое платье в рубчик, с короткими рукавами. Нас собралось около десяти человек. Мы медленно ходили по тускло освещенной комнате с закрытыми глазами. По правилам требовалось обнимать любого, кто встретится тебе на пути, – только не символически, а по-настоящему, стараясь передать другому человеку свое состояние.
Любой, кто знает хоть что-нибудь о 1960-х, сразу поймет, что я посещала Т-группу (Т – от слова «тренинг»). Ее вел один из наших преподавателей. Цель заключалась в повышении самосознания и развитии чувствительности по отношению к людям. Т-группы в то время были очень популярны. Отчасти это можно объяснить тогдашней модой, но я все равно считаю, что эти тренинги были настоящей находкой. Говорят, психолог Карл Роджерс, один из моих личных героев, называл Т-группы «важнейшей социальной инновацией века».
В какой-то момент ведущий группы остановил нас, попросил сесть и поделиться своими ощущениями. Когда настала моя очередь, я сказала что-то вроде: «Я не знаю, с кем обнималась, но это было чудесно!!!» Во время упражнения я ощутила, будто мои сердце и душа слились воедино с чужими, – это поразило меня.
Мужчина из группы посмотрел на меня. Он кивнул, и я поняла, что обнималась с ним. Глубокая связь, которую я почувствовала, была взаимной. После тренинга мы с этим мужчиной – его звали Эд – отправились на берег озера и проговорили там до темноты. Стало прохладно, мы пошли ко мне домой – и все никак не могли наговориться. Не помню, о чем мы разговаривали. Это не так важно. Важна была глубина. Наверное, вы понимаете, о чем я.
Той же ночью, перед уходом, Эд сказал мне: «Марша, я люблю тебя». На несколько минут воцарилось молчание, и затем я произнесла: «Эд, я пока не могу ответить тебе тем же, но уверена, что скоро смогу».
Вскоре я глубоко полюбила Эда. Но нас ждали трудности.
Любовь нашла нас обоих
Эд был братом католического религиозного ордена в Нью-Йорке. Это значило, что он, как и я, дал обет целомудрия, бедности и послушания церкви. Мы оба высоко ценили эти обеты. На эту тему у нас был серьезный разговор. В итоге мы решили следовать своим обетам – и делали это на протяжении долгого времени.
Когда мы познакомились, Эд учился в Лойоле. После выпуска он поехал в Нью-Йорк, в свой орден. Уже скучая, я следила за его поездкой по карте и то и дело созванивалась с ним.
Он тоже звонил мне каждый день, иногда по несколько раз. Он не был счастлив в своем ордене. Со временем стало ясно, что он хочет стать католическим священником. Это означало, что у него не может быть жены. Но он хотел быть со мной, а я хотела быть с ним. Мое желание всегда оставалось неизменным, а Эд долго разрывался между мной и церковью. Это было настоящим мучением.
Как-то я решила навестить сестру Элин в Нью-Йорке. Эд встретил меня в аэропорту. Я буквально запрыгнула в такси, желая насладиться каждой минутой с ним. Я познакомила Эда со своей сестрой. Меня не покидало ощущение, что Эд нервничает – из-за того, что мы вдвоем находимся так близко к его монастырю. Когда я вернулась домой, мы продолжили общаться по телефону, и позже Эд приехал ко мне в Чикаго. Он остановился у нас дома на одну ночь. Там же была моя мама – они с Эдом отлично поладили. Я сказала маме: «Если Эд сделает мне предложение, я скажу ему “да”». Но в то же время я предполагала, что в какой-то момент он, возможно, захочет развода. Я любила его, но мы с ним были разными. Эд, в отличие от меня, никогда не любил менять свое мнение. Он был менее гибким, ему вряд ли понравился бы мой рабочий график – а я любила свою работу. Часто работала допоздна и уезжала из города. Эд же был простым парнем, который хотел каждый день ровно в пять ужинать дома.
А еще он хотел стать священником. Католическая церковь заставила его выбирать между саном и мной – вот в чем была главная проблема. Но то, что я люблю Бога, еще не значило, что я должна любить католическую церковь. Она вообще кажется мне довольно сексистской.
В итоге я предложила Эду стать священником. Ему нужно было мое решающее слово. Он получил духовный сан, но по-прежнему разрывался и продолжал звонить мне. Ему не хватало сил прекратить это. Всегда, когда ему было плохо, он звонил мне. И всякий раз это причиняло мне боль. Я сотни раз просила его перестать. И каждый раз, когда он звонил, я буквально не могла оторваться от телефона: прощаться было невыносимо.
И снова любовь, но теперь другая
Позже, когда я уже работала в Баффало, подруга устроила мне свидание вслепую. Я снова погрузилась в отношения – быстро и горячо. Это было совсем не так, как с Эдом, но ничуть не менее прекрасно. Того потрясающего мужчину я буду называть Джоном. Он был старше и опытнее меня. Он любил меня, а я – его. Мы провели вместе чудесный год. Мне даже сложно описать, насколько добр он был ко мне. Но на этот раз отношения зашли в тупик из-за меня.
Джон был атеистом. Важнейшим в отношениях с Эдом было ощущение глубокой духовной близости. С Джоном все было не так. Наши с ним наслаждения были проще: мы просто любили друг друга.
Было очень тяжело, но я знала, что́ должна сделать. «Нам нужно поговорить, – сказала я Джону в конце того чудесного года. – Мне жаль, но у нас нет будущего: так получилось, что духовная связь слишком многое значит для меня, и я не могу представить себя замужем за человеком, с кем я ее не ощущаю». Сейчас я понимаю, что могла сохранить эти отношения. Но в то время это казалось невозможным.
Пока я жила в Баффало, наши отношения продолжались – до тех пор, пока в моей жизни снова не появился Эд. Джон знал нашу с ним историю и пришел в ярость от одной перспективы того, что я снова увижусь с Эдом.
Глава 13Клиника для самоубийц в Баффало
Летом 1971 года, после моего окончания аспирантуры в Лойоле, в Чикаго состоялась национальная конференция, посвященная суицидальным проблемам. Однажды днем, будучи там, я оказалась рядом с группой людей, которые пили коктейли и разговаривали. Они обсуждали рабочие вопросы – привычная сцена на подобных мероприятиях. До моих ушей долетели слова Джина Брокоппа, главы Центра кризисных ситуаций и предотвращения самоубийств в Баффало, Нью-Йорк. Он говорил, что ищет себе секретаря.
В то время я нуждалась в работе, которая дала бы мне возможность общаться с пациентами. Я заговорила с Джином и попросила его взять меня на место секретаря. Я убеждала его, что я лучше любого секретаря, которого он только может найти, что мне очень нужно пройти клиническую интернатуру и я усердно работаю. «Мне жаль, – ответил он. – Мне не нужен интерн. Я ищу секретаря». Я рассказала ему обо всех своих работах на тему суицида. «Послушайте, – сказала я. – Все мои статьи были посвящены самоубийствам. Я вас не подведу. Я согласна на оклад секретаря и буду выполнять ту работу, которая вам нужна. Все, что вам нужно сделать, – назвать это интернатурой». Бедный Джин! В итоге он сжалился и нанял меня.
Настойчивость была моим главным козырем на протяжении всей жизни. Я привыкла упорно двигаться к цели и не сдаваться. Я должна была следовать обету, который дала Богу. Поэтому не собиралась принимать отказ Джина. Я пытаюсь внушить эту установку своим клиентам: никогда не сдавайтесь. Не имеет значения, сколько раз вы упали. Важно каждый раз вставать и пробовать снова.
Клиническая практика
Была Пасха 1972 года, и я пришла в церковь на полуночную мессу. Там меня нашел кто-то из клиники и сообщил о мужчине, который угрожал покончить с собой. В кризисном центре Джина мы оказывали профессиональную помощь таким людям. Один из нас разговаривал с семьей, другой – с потенциальным самоубийцей, обычно этот разговор вела я.
Я нашла мужчину на полу ванной комнаты в его доме. Судя по всему, он периодически становился жертвой эмоционального, а то и физического насилия со стороны своих жены и детей. В тот раз они облили его водой из шланга или сделали что-то другое, столь же безумное. Мужчина сказал мне, что он был так несчастен, что хотел умереть. Он собирался покончить с собой. Как и в любой подобной ситуации, моя цель была довольно простой: во-первых, убедить его не делать этого прямо сейчас, во-вторых, настоять на том, чтобы он встретился со мной в офисе на следующее утро.
Людям, которые настолько несчастны, что хотят покончить с собой, часто не хватает на это решимости, по многим причинам. В Баффало я провела исследование с целью составить список подобных причин. В рамках этого исследования мы подходили к людям в барах и спрашивали: «Если прямо сейчас вам придет мысль покончить с собой, почему вы этого не сделаете?» Да, не самая популярная тема для разговора в подобных местах, но мы услышали массу интересных ответов. В итоге это исследование позволило составить список, который я назвала «Причины жить для тех, кто хочет умереть». Мы нашли семьдесят две причины, которые входили в одну из шести групп: «Я обязан жить и бороться», «Я ответствен перед семьей», «Я ответствен перед детьми», «Я боюсь умереть», «Я боюсь осуждения» и «Это противоречит моим моральным убеждениям».
Но в ту пасхальную ночь мужчину, которому я пыталась помочь, совершенно не интересовали причины жить. Я продолжала перебирать идеи. Наконец я сказала: «Знаете, если ваш брак – катастрофа, это еще не значит, что ваша жизнь должна быть катастрофой». По какой-то причине мои слова на него подействовали. Он посмотрел на меня и как-то растерянно спросил: «Разве? Я не думал об этом». «Да, так и есть», – ответила я. Это стало для него поворотным моментом. Мужчина успокоился, и потом мы довольно долго обсуждали, как встать на путь новых возможностей.
На следующий день он пришел на сеанс в центр. Этот процесс называется суицидальной интервенцией – в этом и заключалась наша помощь. Если человек угрожает покончить с собой, вы проводите с ним беседу и находите способ убедить его в том, что, возможно, он этого не хочет.
Урок той ночи был очень простым, но важным: пытаясь помочь клиенту, никогда не сдавайтесь. Никогда не сдавайтесь. Я до сих пор рассказываю эту историю своим студентам. Это моя мантра.
Как изменить поведение человека
В ходе написания диссертации в аспирантуре, изучая дисфункциональное поведение, я переключилась с психоаналитического на бихевиористское направление. К дисфункциональному поведению относятся в том числе такие состояния, как обсессивно-компульсивное, посттравматическое стрессовое расстройство, социофобия, расстройства личности, пищевого поведения, стремление к самоповреждениям и так далее. В традиционном психоанализе лечение этих расстройств основано на мысленном подходе – погружении в бессознательное, поиске травм нашего внутреннего «я», вызывающих нежелательное поведение. Это форма терапевтических бесед.
Данный подход резко отличается от психиатрического, который основан на патологической модели дисфункционального поведения. Другими словами, психиатрия считает внутренний биологический (то есть химический) дисбаланс причиной нежелательного поведения. Главное в психиатрии – поменять «биологию», и это достигается с помощью психотропных препаратов. Психоанализ и психиатрия, таким образом, сильно отличаются друг от друга.
Бихевиоризм – еще один подход, совсем другой, нежели психиатрия или психоанализ. Он фокусируется на поведении, действиях людей. Вместо того чтобы менять «биологию» человека (психиатрия) или его мысли (психоанализ), бихевиорист пытается напрямую изменить его поведение. В аспирантуре я прониклась идеями Уолтера Мишела и Альберта Бандуры, связанными с теорией социального научения. Они утверждали, что бо́льшая часть поведенческих стратегий перенимается через наблюдение за поведением других людей. Это означает, что поведение можно изменить (если бы оно было врожденным, сделать это было бы гораздо сложнее). Таким образом, работа психологов-бихевиористов заключается в том, чтобы выяснить, что в поведении создает проблемы в жизни клиента, и попытаться изменить это. Поведенческая терапия, таким образом, – это форма психотерапии, в основе которой лежит бихевиористский подход.
Поведенческая терапия – это инструмент бихевиориста. Пользуясь им, он помогает человеку устранить нежелательное поведение – и усилить желательное. Эту терапию можно считать технологией изменения поведения; она полностью основана на доказательствах, собранных в ходе научных исследований. Ее цель – помочь клиентам заменить негативное поведение (например, гнев и агрессию по отношению к другим) позитивным – принятием и пониманием того, что нет «хорошего» и «плохого». Это способ убрать негатив из своей жизни и впустить в нее позитив.
Разумеется, психолог не может вернуться в прошлое клиента и поменять то, что привело к негативному поведению. Вместо этого он должен разобраться в настоящей жизни клиента и понять, что вызывает нежелательное поведение сейчас. Как только психолог определит проблему, у него появится возможность решить ее. Самым главным фактором успешности терапии является то, действительно ли клиент хочет изменить свое поведение или нет.
Моих навыков оказалось недостаточно
Я была ярой поклонницей бихевиоризма, когда начала работать в центре предотвращения самоубийств в Баффало. Мне очень хотелось применять этот подход в работе с людьми, собирающимися покончить с собой. До этого момента у меня не было опыта применения бихевиоральной теории на практике. Я преподавала патопсихологию в аспирантуре Лойолы – просто потому, что на факультете мне доверяли. Но это не могло заменить реальный опыт работы с тяжелыми пациентами.
Вскоре я поняла: если я собираюсь использовать поведенческий подход с такими пациентами, то должна овладеть им на практике.
Я отправилась в местный государственный университет, нашла преподавателя, обладавшего знаниями в сфере бихевиоризма, и заключила с ним сделку. Я должна была консультироваться с ним по случаям самоубийств и проводить лекции по этой теме у него на факультете. В обмен он должен был научить меня основам поведенческой терапии.
Я чувствовала заметный прогресс, но в то же время нуждалась в чем-то гораздо большем – не просто в преподавателе, который учил бы меня неделя за неделей. Я нуждалась в чем-то вроде практического обучения, и как можно быстрее. Несмотря на недостаток опыта, моим достижением к концу года в клинике Баффало стало то, что ни один из пациентов не бросил терапию и, самое главное, не покончил с собой.
Люблю быть мелкой рыбкой и бороздить моря – но в прудике замшелом акулой стану я
В то время, в начале 1970-х, поведенческий подход был по-прежнему мало распространен, и большинство сотрудников клиники Баффало с подозрением относились к моему увлечению. Я не стеснялась называть бихевиоризм единственно верным подходом и, скорее всего, была такой же бестактной, как в Лойоле.
Я люблю находиться в интеллектуально стимулирующей среде. Я добиваюсь успеха, будучи мелкой рыбкой в большом море, но не большой рыбой в мелком пруду. В центре Баффало мне было очень тесно. Я не сдерживалась и говорила все, что считала нужным. Неудивительно, что я не стала популярной. Тот период моей жизни был близок к катастрофе.
Прямолинейность – кто-то назовет это высокомерием – всегда была свойственна мне в работе и иногда приводила к конфликтам. Так было и в клинике Баффало. Я благодарна Джону, тому доброму и любящему парню-атеисту, потому что теплые отношения с ним помогали мне переносить трения в центре. Мне потребовалось несколько десятилетий, чтобы научиться рабочим взаимоотношениям.