Развитие бихевиоризма и поведенческой терапии
Поведенческая терапия занимала незначительное место в сфере психотерапии в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Интерес к новому подходу рос среди клинических психологов, но те, кто хотел всерьез изучить его, то есть после аспирантуры поучаствовать в программе по поведенческой терапии, сталкивались с проблемой. Из-за новизны подхода до середины 1960-х подобных программ просто не существовало.
Леонард Краснер, психолог из Государственного университета Нью-Йорка в Стони-Брук, создал первую подобную программу в США в 1966 году. В том же году была основана Ассоциация развития поведенческой терапии (с 2005 года она стала называться Ассоциацией поведенческой и когнитивной терапии).
Когда после нововведения в Стони-Бруке программы по поведенческой терапии начали появляться по всей стране, мнение практикующих психологов стало меняться. Одни настаивали, что психотерапию нужно преподавать в медицинских учреждениях и уж точно не в «башнях из слоновой кости», то есть университетах. В конце концов, поведенческая терапия была клинической процедурой для лечения психически больных пациентов. По мнению некоторых, медицинские учреждения были самым подходящим местом для такого обучения[10].
По другую сторону баррикад находились люди, которые полагали, что бихевиоральная терапия – это новый способ помочь людям изменить дисфункциональные паттерны поведения. Это не просто набор разработанных техник и процедур, которым можно научить на программе и потом применять в клинике. В силу своей новизны инструменты поведенческой терапии продолжают развиваться, и, скорее всего, это будет еще продолжаться какое-то время. Таким образом, по мнению этой группы людей, программы бихевиоральной терапии следовало преподавать в академической среде, где поддерживались исследования и разработка новых подходов.
Постдокторская программа в сфере модификации поведения, которую Краснер открыл в Стони-Бруке, стала примером второго подхода, в основе которого прочно лежали наука и новые исследования. Джерри Дэвисон и его близкий коллега Марвин Голдфрид руководили программой в период с 1967 по 1974 год. Джерри окончил аспирантуру Стэнфорда в 1965 году под кураторством Бандуры и написал курсовую работу у Уолтера Мишела и Арнольда Лазаруса. Учебный процесс в Стэнфорде основывался на критическом научном мышлении. «В то время это имело первостепенное значение для меня», – говорит Джерри.
Хотя Марвину повезло меньше – у него не было таких кураторов, как Лазарус, Бандура и Мишел, – но он так же рьяно следовал научному подходу экспериментальной проверки и наблюдения, пока создавал с Джерри инструменты модификации поведения. В решающий момент Джерри и Марвин сыграли большую роль в развитии поведенческой терапии. Они написали книгу «Клиническая поведенческая терапия» (Clinical Behavior Therapy), которая вышла в 1976 году и стала классикой.
В этой книге они описывали, как использовать поведенческую терапию на практике, делились сложностями применения экспериментальных принципов в клинической сфере. Книга содержала максимум практических аспектов. В ней не было механических или абстрактных описаний, столь распространенных в учебниках того времени. Позже, когда я работала над собственной книгой, я взяла ее за образец.
В 1970 году Джерри и Марвин опубликовали статью в соавторстве с Леонардом Краснером, в которой описывали программу в Стони-Бруке. Статья получила название «Постдокторская программа в области модификации поведения: теория и практика». В ней четко излагалась философcкая направленность их программы, а именно то, что психологи-бихевиористы признают свой инструментарий находящимся в процессе усовершенствования. В основе такого подхода – критическое мышление и сбор данных. С учетом моего прозрения в аспирантуре, когда я увлеклась критическим мышлением и опорой на данные, я полностью разделяла подход Джерри и Марвина.
Глава 15Наконец-то на своем месте: мелкая рыбка в большом пруду
Программа в Университете Стони-Брук предполагала формальное обучение (лекции, семинары и так далее) и практику, то есть проведение поведенческой терапии с клиентами.
Программа предназначалась для людей, которые получили научную степень в области клинической психологии или, по крайней мере, прошли постдокторскую стажировку по клинической психологии, но еще не занимались поведенческой терапией. Я получила степень доктора философии в социальной, а не в клинической психологии. У меня не было за плечами достойной клинической интернатуры, но были знания по бихевиоризму. То есть я вообще не подходила под требования.
То, что я опять куда-то не вписываюсь, к тому моменту уже стало привычным фактом моей жизни.
Итак, весной 1972 года я написала Джерри и сообщила, что мне очень хотелось бы работать с людьми с суицидальными наклонностями и для этого я должна пройти его программу. Была ли я уверена, что меня возьмут? Не помню. С учетом моей истории отказов, скорее всего, у меня были сомнения.
Но я получила ответное письмо, в котором Джерри предложил мне встретиться в кафе на вокзале Стони-Брука. Много позже он сказал, что для него мой научный, а не клинический опыт был скорее плюсом. Хотя для его коллег это было явным недостатком. Недавно Джерри признался: «Мне пришлось надавить на них. Я сказал им: “Эта женщина особенная. У нее необычное клиническое чутье. И она ни на кого не похожа в интеллектуальном плане. Кроме того, ее солидный опыт в сфере социальной психологии может оказаться огромным плюсом. Думаю, она просто создана для нашей программы. Вместе с ней мы сможем изменить ситуацию в нашей области. Мы просто обязаны дать ей шанс”».
Интуиция Джерри стала моим входным билетом на первую в стране постдокторскую программу поведенческой терапии в сентябре 1972 года. Это было именно то, в чем я нуждалась, чтобы уверенно и с энтузиазмом исполнить обет, данный Богу: помогать людям выбираться из ада.
Интуитивный – и правильный – выбор
Только после завершения программы я поняла, насколько особенной она была. Я не знала и не задумывалась о том, что это первая программа такого рода во всей стране. Я просто наткнулась именно на то, что было мне необходимо, даже не осознавая своей удачи. Еще более странным и удивительным оказалось то, что это была единственная программа, на которую я подала заявку. Как будто знала, где должна оказаться и что наилучшим образом подходит под мои потребности, но совсем не осознавала этого.
Что произошло бы, если бы Джерри не увидел во мне что-то особенное и не надавил на своих коллег? Смогла бы я достичь того, чего достигла? Не знаю. Но уверена, что мне пришлось бы гораздо сложнее. К счастью, в кои-то веки я подала заявку на что-то важное и не встретила отказа.
Впервые в жизни я вписалась в сообщество. Стала мелкой рыбкой в большом пруду.
Бихевиоризм – изучение нового языка
В первый официальный день программы в сентябре 1972 года слушатели собрались в конференц-зале. Ими были Стив Лисмен, Дэвид Киппер, Питер Хун и я. Стив окончил одну из лучших программ клинической подготовки в стране в Университете Ратгерса и теперь сотрудничал с Министерством по делам ветеранов США. Дэвид руководил клинической подготовкой в Университете имени Бар-Илана в Израиле и разрабатывал программы с использованием психодрамы в терапии. Питер участвовал в коллективной исследовательской программе по женской сексуальности. И наконец я. Только у меня был очень небольшой клинический опыт.
В тот день Стив и я пришли раньше назначенного времени, и мы разговорились. Стив вспоминает мои слова о том, что я прыгнула выше головы. «Марша сказала мне: “Здесь собрались умные ребята, мне будет нелегко угнаться за вами”, – рассказал он недавно. – Но я признался, что тоже нервничаю». У каждого были свои причины.
Джерри в общих чертах обрисовал, что ждет нашу четверку. Программа предполагала не меньше двенадцати часов в неделю индивидуальных сессий со студентами бакалавриата, у которых имелись поведенческие проблемы, такие как отказ от еды, нехватка социальных навыков, трудности в отношениях, ожирение, депрессия, посттравматический стресс, наркозависимость и так далее. Периодически могли возникать и экстренные ситуации, например, когда человек угрожал покончить с собой или переживал психотический эпизод.
Как пояснил Джерри, цель этих клинических сеансов состояла в том, что предоставить нам, говоря словами из статьи 1970 года, которую он написал вместе с Марвином, «рабочую и живую лабораторию для применения разнообразных поведенческих подходов и техник». Мы изучали эти подходы и техники в теории и на супервизиях. Каждый семестр каждый из нас еженедельно встречался с наставником, чтобы поделиться проблемами или задать интересующие вопросы. Еженедельно проходил семинар с Джерри, на который иногда приглашались ведущие исследователи. У нас была возможность присутствовать на сеансах терапии, которые проводили клинические специалисты университета, и наблюдать за происходящим через одностороннее зеркальное стекло. И многое, многое другое. Например, я начала посещать клинические курсы, которых у меня никогда не было, вместе с аспирантами Стони-Брука.
По мнению Джерри, цель программы заключалась в том, чтобы мы приняли активное участие в практике и развитии поведенческой терапии, определявшей программу. Он закончил свою речь словами: «В первую очередь мы хотим, чтобы вы продолжали делать то, что делаете, потому что вы уже хорошие специалисты, и мы это знаем. В течение года ваша клиническая работа будет меняться в сторону когнитивно-поведенческой терапии, которую вы собираетесь изучить».
После собрания я сказала Стиву: «Теперь мне действительно стало страшно». Он ответил: «Мне тоже». В тот момент я поняла, что мы будем друзьями.
Преподаю курс по суициду
Нам также рекомендовали создавать собственные проекты. И я решила сделать курс по суициду для аспирантов. Кроме того, я собиралась стать консультантом по предотвращению суицида. Так что, как и в Баффало, я наладила связь с полицией Стони-Брука. Стив вспоминает один особый случай:
«Марша спросила у меня, хочу ли я узнать больше о работе с суицидальными людьми. Я сказал: “Конечно”. Однажды ночью она позвонила мне: “Стив, один парень заперся с пистолетом в спальне и говорит, что хочет покончить с собой. Я собираюсь поговорить с ним. Хочешь поехать со мной?” Я согласился.
Марша заехала за мной, и мы отправились по нужному адресу. Жена впустила нас в дом. Мы прошли в спальню, в которой находился мужчина. Марша спокойно подошла к нему и села рядом. Она произнесла очень спокойным голосом: “Хочешь отдать мне свой пистолет?” Она обратилась к мужчине по имени, но я не запомнил его. Мужчина ответил: “Да”. И протянул пистолет Марше.
Марша обернулась и протянула пистолет мне со словами: “Пожалуйста, разряди его, Стив”. Я взял пистолет. Марша повернулась к мужчине и начала говорить, стараясь довести его до состояния, когда ему больше не захочется кончать с собой. Она делала это абсолютно непринужденно.
Тем временем я застыл от ужаса. Я никогда в своей жизни не держал в руках пистолет и понятия не имел, что с ним делать. В фильмах я видел, как герой что-то дергает – и пуля выпадает. Вот и все, что я знал. От напряжения я вспотел. Я понятия не имел, что нужно сделать. Боялся, что случайно выстрелю себе в ногу. Думаю, Марша не заметила мой испуг. В итоге я подумал: “Я знаю, что это не входит в протокол, но мне придется вмешаться и попросить разрядить этот чертов пистолет”. Я помню лишь то, что каким-то образом выстрелил в мусорную корзину, проделав в ней дыру.
Это тоже не входило в протокол».
Снова эти шрамы
Я давно научилась скрывать – особенно в профессиональной среде – свою историю, время, проведенное в Институте жизни. И я изо всех сил старалась скрывать шрамы на руках и ногах. В году есть много месяцев, когда одежда легко позволяет сделать это. Но, конечно, не всегда. Наверняка некоторые люди замечали мои шрамы, но никто ничего не сказал.
Стив Лисмен вспоминает: «Однажды я увидел ее руки, и что-то подсказало мне, что поднимать эту тему не стоит. Я понял, что произошло что-то нехорошее. Я видел, что это шрамы от порезов и ожоги от сигарет. Я впервые увидел такие шрамы, но решил ничего не спрашивать».
Милый Стив. И Джерри, несмотря на наши близкие отношения, его любовь ко мне и мою любовь к нему, я ничего не рассказала. Решила, что так будет благоразумнее.
Через несколько лет после окончания программы в Стони-Бруке я почувствовала, что должна все-таки рассказать. Я была дружна с тогдашней женой Джерри, не раз навещала их в Порт-Джефферсоне и ночевала у них. Джерри вспоминает:
«Мы болтали после ужина, и неожиданно Марша сказала: “Я хотела бы кое-чем поделиться с вами. Но я должна попросить вас сохранить это в тайне”. Я сказал: “Марша, можешь рассказать нам все что угодно”. Моя бывшая жена сказала: “Да, Марша, все что угодно”. Я и понятия не имел, что она собиралась рассказать. А потом Марша поделилась своей историей об Институте жизни, о том, как прыгала со стульев, резала себя и билась головой. Это было невероятно. Я был потрясен. Я видел шрамы на ее руках, но не придавал этому значения. Просто не обращал на них внимания. Но когда Марша рассказала свою историю, я был поражен, потому что она всегда казалась мне здоровой в психологическом плане. Она была скалой в лучшем смысле этого слова, очень сильным человеком. Так что, конечно, я был крайне удивлен. Но потом все сложилось: ее интерес к теме суицида, интерес к пограничному расстройству личности. Как известно, мы все изучаем то, что причиняет нам боль».
Мечты
В профессиональном и личном плане, за исключением небольшого перерыва, когда Эд появился и снова исчез из моей жизни, я была абсолютно счастлива. Друзья поддерживали меня, и я наслаждалась частым общением со Стивом. Вот что вспоминает Стив об одном из наших разговоров:
«Мы часто говорили обо всем, Марша и я. Мы обсуждали прохождение этой потрясающей программы, то, каким интеллектуально стимулирующим было новое мышление. Говорили о ведущих специалистах, с которыми нам повезло познакомиться. Говорили о наших устремлениях. Однажды Марша посмотрела на меня своим фирменным пристальным взглядом и сказала: “Я не знаю, что это будет, Стив, но каким-то образом я должна разработать великую теорию о клинической работе, которая позволит нам взглянуть на многое по-другому”. Я ответил: “Ну да, конечно, как и все мы”. Наверное, это прозвучало немного цинично.
Я и предположить не мог, что она разработает что-то настолько крупное и значимое, как ДПТ».
Прощальный подарок для Джерри
В конце программы наша группа решила сделать Джерри подарок. Несколькими месяцами ранее Джерри процитировал «Письма к молодому поэту» Райнера Марии Рильке. Мы решили, что эти слова очень соответствуют работе психолога: «Не думайте, что тот, кто пытается вас утешить, живет без труда среди простых и тихих слов, которые вас иногда успокаивают. В его жизни много труда и печали… иначе он никогда бы не смог найти эти слова»[11].
Мы вручили Джерри эту цитату, выведенную каллиграфическим почерком (каллиграфом была назначена я), в красивой раме. Джерри был глубоко тронут. Кроме того, мы сделали копии для каждого из нашей четверки. Моя рамка по-прежнему стоит в моем рабочем кабинете. Каждый год на вручении дипломов я дарю рамку с этой цитатой своим студентам и аспирантам.