Как рыба на крючке
Вскоре после переезда в Вашингтон Эд неожиданно позвонил мне. «Я должен увидеться с тобой, Марша, – умолял он меня. – Я не могу жить без тебя». (Помните неуловимого Эда, любовь моей жизни?)
Он и раньше звонил мне, но я сопротивлялась, желая защитить себя от бо́льшего эмоционального вреда. Но не в этот раз. Я по-прежнему любила его, как бы мне ни хотелось обратного. Я не рассказывала об Эде никому, кроме Элин, и она всегда убеждала меня, что однажды мы снова будем вместе. В тот день никто не сказал мне: «Нет! Не делай этого». И я разрешила Эду приехать. Казалось, он испытал огромное облегчение и был счастлив. Наверное, я тоже была счастлива и позволила себе ждать нашей встречи. Эд собирался приехать из Нью-Йорка через неделю.
Прерывистое подкрепление
У психологов есть такое понятие – прерывистое подкрепление. В тот момент я чувствовала себя как рыба на крючке. Этот же психологический фактор заставляет людей сидеть часами перед игровыми автоматами и впадать в зависимость. Если бы автоматы регулярно выдавали небольшие денежные суммы, игроки быстро заскучали бы. Но непредсказуемая возможность сорвать джекпот держит их на крючке. По той же причине люди часто остаются в токсичных отношениях. Они думают: «Возможно, на этот раз все будет иначе». Именно поэтому я смягчилась и разрешила Эду приехать. Возможно, на этот раз все будет иначе. Возможно, я сорву джекпот.
Я ждала его в своей квартире на Дюпон-серкл, испытывая странное напряжение. Я нервничала, но была в предвкушении. Зазвонил телефон. Это был Эд. Он находился по другую сторону Балтимора, меньше чем в часе езды от меня. «Я не могу, – почти со слезами проговорил он. – Я возвращаюсь назад». Невозможно описать, как я была безутешна.
Каким-то образом я смогла добраться до дома своего брата Эрла. Он жил в Балтиморе. Я помню, как стояла в дверях, плакала, рассказывала, что произошло. Эрл обнял меня и утешал, пока я не успокоилась. Затем он произнес мудрые и утешающие слова, которые я никогда не забуду. Он пристально посмотрел на меня и сказал: «Марша, тебе очень повезло, потому что ты умеешь любить. И ты знаешь, что способна на большую любовь. Многие люди не знают этого о себе». Эти слова были настолько глубокими, что я смогла вырваться из тисков мучений. Это одна из лучших фраз, которые я когда-либо слышала.
Первая трагедия
Эд снова позвонил мне вскоре после моего переезда в Сиэтл в 1977 году (вы прочитаете об этом подробнее в следующей главе). На этот раз его история изменилась. «Я никогда не говорил тебе, – начал он, – но, когда я переехал в Нью-Йорк двенадцать лет назад, я познакомился с девушкой. Я должен был рассказать тебе, но друзья отговорили меня, чтобы не ранить тебя». Он замолчал.
Что тогда означали его «я не могу жить без тебя» и «я должен увидеться с тобой»? Я промолчала, но эти вопросы не отпускали меня. Наконец Эд продолжил: «Я хочу жениться на ней, но сначала хочу встретиться с собой». Он собирался оставить духовенство, чтобы жениться на этой девушке. Когда-то он бросил меня, чтобы остаться в духовенстве.
Я была потрясена. Мне захотелось сказать Эду, что он может приехать, только если есть возможность, что он выберет меня. «Если ты хочешь приехать, чтобы получить от меня разрешение на свадьбу, не приезжай, – сказала я. – Есть ли шанс, что ты захочешь остаться со мной?» Эд сказал, что такой шанс есть, поэтому я опять разрешила ему приехать.
Как только он вошел, он бросился на меня, а я на него, словно мы по-прежнему любили друг друга. Он шептал, как сильно любит меня. Я уверена, что он говорил правду. Эд провел в моем доме неделю. И снова я словно оказалась в аду, потому что с каждым днем для меня становилось все очевиднее то, что мой рациональный мозг наверняка знал, а эмоциональный мозг отрицал: Эду нужно мое разрешение на свадьбу. Именно этого он хочет.
Наконец я сказала: «Эд, ты должен жениться на ней». Он сказал: «Ты так думаешь?» Я ответила: «Да, ты не был рожден, чтобы жить неженатым католическим священником. Это ошибка. Женившись, ты сможешь нести благо в мир так же, как и до свадьбы. Ты должен жениться. Очевидно, вы вступили в близкие отношения, и ты давно не был близок со мной в серьезном смысле. Она монахиня, ты священник. У вас так много общего, вы в одной церкви. Я уверена, многие люди любят вас. Ты должен сделать это. Пришло время оставить духовенство и жениться». Напоследок Эд сказал мне: «Марша, я люблю тебя и всегда буду любить». Я уверена, что он говорил правду. Я отправила его в аэропорт, и мы больше никогда не виделись и не общались. Он писал мне, но я не отвечала. Просто не могла.
Эд, любовь всей моей жизни, теперь окончательно исчез из нее. Навсегда.
Вторая трагедия
Каждое лето на протяжении последних двадцати лет я летаю на Кейп-Код в Массачусетс. Там я веду недельный или более продолжительный курс по ДПТ для Института образования Новой Англии. Аудитория в основном состоит из психологов, но курс также открыт для всех, кого интересует моя терапия. Мы живем в очень большом доме с видом на пролив, со множеством спален и несколькими двориками. Дом достаточно просторный, чтобы вместить всех моих друзей и родственников. Со временем число людей, которые приезжают ежегодно, очень выросло. Занятия проходят по утрам, а после обеда мы можем загорать, читать книги, наслаждаться общением и ездить в город.
Иногда приезжает моя сестра Элин. Двоюродная сестра Нэнси (она делает потрясающие сэндвичи) приезжает каждый год. Обычно мы заканчиваем день ужином в компании от десяти до двадцати трех человек. Простая еда, приготовленная вместе, теплое общение и, разумеемся, вино. Это похоже на приятные посиделки. Я всегда с нетерпением жду этой недели на полуострове. Это мой ежегодный отпуск.
Темой на курсе в 2010 году была «Осознанность, радикальное принятие и готовность: обучение навыкам принятия ДПТ в клинической практике». Осознанность и радикальное принятие – ключевые навыки ДПТ. Вы узнаете о них подробнее по мере развития моей истории.
В тот год Элин собиралась приехать. Я люблю проводить с ней время. Был ранний вечер субботы. Я находилась в своей спальне и хотела спуститься на нижний этаж, чтобы выпить бокал вина с Нэнси и остальными перед ужином. Элин должна была приехать, но ее все не было. Я не слишком переживала, потому что она частенько опаздывает. Неожиданно зазвонил мобильный. Это была Элин. Я спросила, где она. Она ответила: «Марша, я должна кое-что сказать тебе». «Что?» – спросила я. «Эд умер. У него внезапно случился сердечный приступ».
Должно быть, я уронила телефон, не помню. Потрясенная, я шатаясь подошла к туалетному столику, пытаясь удержаться за него. В ту же секунду я непроизвольно закричала изо всех сил, серьезно перепугав всех, кто был внизу. Моя двоюродная сестра Нэнси вбежала в мою комнату, не понимая, что со мной случилось. «Уйди, оставь меня одну. Не входи, – закричала я. – Я справлюсь».
Я стояла у туалетного столика, держась за него и разговаривая сама с собой. Затем я произнесла мантру, которую, скорее всего, посоветовала бы пациенту, окажись он на моем месте: «Марша, ты должна горевать. Нельзя избежать этого, не подавляй слезы. Ты должна выплакаться. Не сдерживайся». Я говорила с собой, словно одновременно была и горюющим человеком, и психотерапевтом. «Не беспокойся, как это выглядит, плачь столько, сколько нужно, все будет в порядке». И так далее.
Эд умер 17 июля 2010 года. Примерно за месяц до этого я получила от него письмо. Я не стала читать его.
Один из уроков, который я усвоила за время отношений с Эдом, заключался в том, что можно прожить всю жизнь в надежде. Действительно, можно. Но теперь, когда Эда больше не было, надежда исчезла.
Думаю, моя реакция на новость о смерти Эда была очень сложной. В конце концов, я потеряла любовь всей своей жизни. Но еще это затронуло бездну горя, которое я испытывала – и до сих пор временами испытываю – по поводу своего прошлого в целом. Возможно, мои крики и рыдания были связаны с потерей моей жизни много лет назад, а теперь еще и с потерей любви.
Я достаточно быстро оправилась, а еще напомнила себе о чуде такой любви. Мне повезло встретить человека, который вознес меня на вершину мира, пусть даже потом мне пришлось вернуться обратно на землю.
Глава 19Поиск психотерапевта и ирония судьбы
Когда Аллана говорит, что ни разу не видела меня в центре без улыбки, я думаю: это правда – бо́льшую часть времени я действительно была там счастлива. Иногда я испытывала счастье в его чистейшем виде, а иногда на меня накатывали волны печали и приступы неуверенности в себе. В итоге я решила, что мне нужен психотерапевт – впервые после отъезда из Чикаго четыре года назад. Мои наставники Джерри Дэвисон и Марвин Голдфрид познакомили меня с человеком, которого они хорошо знали и глубоко уважали как поведенческого терапевта. Это был Аллан Левенталь.
По словам Аллана, двумя годами ранее я проходила у него собеседование на вакансию на факультет, который он собирал в Американском университете. Я этого не помню. Аллан был одним из первых последователей бихевиоризма и одним из ста участников первого собрания Ассоциации развития поведенческой терапии в 1967 году, которое проходило в маленьком подвальном зале Circle Hotel в Вашингтоне (теперь на подобные встречи собирается до восьми тысяч человек).
«Я начал искать преподавателей для своего факультета, – рассказывает Аллан. – Талантливых молодых людей, которые могли бы заложить основу бихевиоризма в Американском университете и развивать его клиническую часть, то есть использовать поведенческую терапию в своей практике. Весной 1973 года я получил заявку от молодой женщины, которая закончила известную постдокторскую программу по поведенческой терапии в Стони-Бруке (известную в обществе бихевиористов). “Идеально”, – подумал я. Как раз тот человек, которого я ищу. Я пригласил ее на собеседование, и меня глубоко поразили ее знания и энтузиазм. Я подумал, что она станет отличным преподавателем для нашей программы, поэтому я настоятельно рекомендовал ее на эту должность. Насколько я помню, заведующий кафедрой собирался предложить ее работу. Той молодой женщиной была Марша».
Тут-то и начинается тайна и особая ирония. Я не помню, чтобы мне предлагали работу в Американском университете. Получи я такое предложение, я бы запрыгала от радости, потому что оно идеально мне подходило. Вместо этого я устроилась в Католический университет.
Аллан полагает, что, несмотря на его рекомендации, заведующий кафедрой просто не удосужился связаться со мной. Если бы он это сделал, я бы немедленно приняла предложение. И я не скатилась бы в тоску и не нуждалась бы теперь в терапии. Что поделаешь, все сложилось так, как сложилось.
Аллан открыл частную практику незадолго до того, как я начала искать психотерапевта. «Офис находился на севере Джорджтауна на Висконсин-авеню, – вспоминает Аллан. – Поначалу я встречался с Маршей там, но со временем мы стали чаще видеться у меня дома. Она была психологом, поэтому мы могли говорить о многих вещах на языке, недоступном другим людям».
По словам Аллана, я в то время находилась в депрессии, была несчастна в личной жизни, не чувствовала поддержки в Католическом университете, ощущала себя одинокой и не понимающей, что делать со своей жизнью, с токсичным представлением о себе, была в ужасных отношениях с родителями и страдала от вреда, который мне нанесло мое пребывание в Институте жизни. В общем, полный набор.
«Когда проходишь то, что пережила Марша, представление о себе не может не повредиться, – говорит Аллан. – Начинаешь считать себя дефектным, абсолютно никчемным, ущербным. Поэтому огромная часть работы в этом случае заключается в том, чтобы улучшить представление человека о том, какой он, избавить его от негативного отношения к себе, помочь увидеть свои хорошие качества. Я строил свою работу на этом. Так действует поведенческий терапевт – рассматривает дисфункциональное и функциональное поведение клиента, чтобы уменьшить первое и укрепить второе».
Бедный Аллан. Он был так терпелив со мной. Я звонила ему в слезах по ночам со словами: «Я так несчастна. Я хочу умереть, но не хочу убивать себя. Что мне делать?» Я не знаю, как он вынес это. «Марша до сих пор переживает из-за этого больше, чем я в то время», – говорит Аллан.
В итоге Аллан понял, что ему следует прекратить пытаться вести логический разговор со мной, что мои проблемы находятся на эмоциональном уровне. Реальная проблема заключалась в эмоциях. Мы много обсуждали это, пытаясь разобраться в моих чувствах.
Почему я была так несчастна? Думаю, что во многом я по-прежнему носила в себе девочку «рот-мотор», которая мыслила нестандартно и у которой не было пути назад, без того, чтобы принести в жертву свою индивидуальность. У меня были друзья, многие люди любили меня. Но мне не хватало любящей семьи. Я жила одна и очень нуждалась в семье. Счастье Стони-Брука испарилось. Я больше не была в своей стае, которая давала ощущение семьи. Я снова осталась одна.
Аллан невероятно помог мне, и я очень благодарна ему. «Марша стала гораздо менее нестабильной, начала понимать, чего именно хочет, строить планы, принимать более разумные решения, – говорит Аллан. – Самое главное – осознала, чего хочет. Поняла, как выйти из плохой ситуации, как поверить в себя, как больше уважать себя. Она признала, что ее многие негативные представления о себе не соответствовали действительности, что в ней есть нечто ценное и особенное, на что можно опираться. Я видел в ней человека с необычайными способностями, очень творческого и невероятно умного. Мне было легко говорить с ней так, чтобы помочь ей больше уважать себя». В итоге у нас получилось.
Соблазн Западного побережья
Не последнюю роль в улучшении моего состояния сыграло решение поступить на работу в Вашингтонский университет в Сиэтле.
В 1977 году мне неожиданно позвонили и поинтересовались, не ищу ли я работу преподавателя. Возможно, это Джерри Дэвисон попросил представителей университета связаться со мной, но я не уверена. Сама я не искала в тот момент работу, но, так как я никогда не была на Западном побережье, решила попробовать.
Меня встретили в аэропорту и повезли в отель в Университетском округе. Красота этих мест сразу поразила меня. Залив Пьюджет-Саунд, озеро Вашингтон, заснеженные горные вершины. Вряд ли я раньше видела что-то красивее, чем здешние закаты – солнце, скрывающееся под водой, и прекрасные огоньки ранних вечеров.
Собеседование было запланировано на следующий день, и на него меня, красиво одетую и с уложенными волосами, вели под проливным дождем! Никто даже не предложил зонт. Тогда я еще не знала, что местные жители настолько привыкли к дождю, что не обращают на него внимания.
К концу второго дня я познакомилась с преподавателями факультета и студентами, обсудила свою диссертацию, поделилась планами о предстоящем исследовании на тему суицида и долго разговаривала с руководителем клинической программы. Ложась спать в ту ночь, я точно знала, что мне предложат работу и я соглашусь (не сомневалась, что Вашингтонский университет был как будто специально создан для меня). Следующие две недели я каждый вечер засыпала в слезах, потому что не была готова к прощанию с Вашингтоном. Я должна была оставить Католический университет, потому что он был губителен для меня. Но как оставить своих друзей? Оставить Аллану и Аллана было очень тяжело. Однако я знала, что должна сделать это.
Перед тем как сложить вещи в машину и покинуть город в сопровождении Элин, я сделала подарок жене Аллана, Кэрол. Мне хотелось поблагодарить ее за время, которое Аллан так охотно уделял мне, когда я в страданиях звонила ему в любое время дня и ночи. За время, которое я отняла у нее.
И снова говорю это: «Спасибо, Кэрол».