Я встаю на ноги в Сиэтле и учусь жить без депрессии
Дорога в Сиэтл была не первым моим длительным путешествием, но оказалась самым долгим. Я никогда не бывала западнее Оклахомы (не считая единственной поездки в Сиэтл на собеседование), поэтому подумала: «Это шанс увидеть всю Америку». Моя сестра Элин решила сопровождать меня в первой части путешествия, поэтому мы собирались проделать этот путь вместе.
Я сложила свои немногочисленные вещи в машину, прикрепила велосипед к крыше, и мы тронулись. Если бы я выбрала самый короткий маршрут, это было бы почти пять тысяч километров. Но я этого не сделала. Сначала мы отправились на север через Канаду, потом на запад и юг. Мы ехали медленно, нередко выбирая узкие проселочные дороги. Мне хотелось увидеть все: города, деревни, мне было все интересно. В поездке через всю страну для меня нет ничего такого, ради чего не стоит остановиться или свернуть.
Через шесть с половиной тысяч километров, спустя месяц, я добралась до Сиэтла – 16 августа 1977 года, в день смерти Элвиса Пресли. Эта новость очень опечалила меня, потому что он был моим героем и остается им до сих пор. Раньше я постоянно слушала его музыку, но теперь не могу, потому что она расстраивает меня.
Два урока
В том дорожном приключении я сделала два вывода о себе. Первый был совершенно неожиданным: глубоко внутри меня скрывалась ценительница природы.
В Талсе я росла в окружении красоты: мать заботилась об этом. Но все было чересчур ухоженным. Ты следила, чтобы твоя одежда была красивой. Твой дом выглядел красиво. Твой сад выглядел красиво. Но все это было мишурой. Ничто не говорило о внутреннем качестве самой красоты, и уж точно я ничего не знала о красоте природы. Мои родители устраивали пикники на территории нефтеперерабатывающего завода. Помните, что мой отец работал в нефтяной сфере? Я полностью впитала мировоззрение родителей.
Я думала: «Зачем ехать на Большой Каньон, когда можно посмотреть на фотографию в книге?»
Еще до того, как мы подъехали к Большому Каньону, дремлющая внутри ценительница природы начала просыпаться, разбуженная прекрасными творениями Бога, которые я видела вокруг. Именно ради них я выбирала проселочные дороги и неторопливо осматривала окрестности. Но тут была и практическая причина: мне не хотелось удаляться от автосервисов на случай, если нам вдруг понадобится помощь.
Элин доехала со мной до Денвера, и за это время мы пережили одну поломку. Потом я отправилась на юго-запад, в сторону Большого Каньона, до которого оставалось больше тысячи километров. Еще две поломки.
Сложно говорить о Гранд-Каньоне, не впадая в банальности. Скажу лишь, что для девочки, которую водили на пикники на нефтеперерабатывающий завод и которая думала, что фотографий природы достаточно, увиденное стало трансформирующим опытом. Я испытала нечто вроде просветления.
Поэтому вот мой первый урок: между изображенными на фотографиях красотами природы и прогулкой среди этих красот – огромная разница. Впервые в жизни я испытала чувство единения с природой. Это чувство навсегда стало частичкой моей души.
Второй урок преподнесла машина. Моя уверенность в ее надежности оказалась, скажем так, слегка преувеличенной. Еще три поломки между Гранд-Каньоном и Сиэтлом. Я злилась и плакала. Но также обнаружила, что приятная внешность, немного слез, милый голос и разумная порция беспомощности очень эффективно убеждают мужчин в необходимости помочь. Так что я плакала в каждом автосервисе, и механики сразу бросались на помощь. Я собиралась навестить двоюродную сестру в Сан-Франциско, и на подъезде к городу у меня сломались тормоза. Мой двоюродный брат Эд предложил отправиться со мной в автосервис. «Ни в коем случае! – сказала я. – Если ты пойдешь со мной, ремонт может затянуться. А если я буду одна, механики сразу все починят».
И я отправилась одна в огромную мастерскую. Я стояла там в шортах и думала: «Мне нужно расплакаться». Механик уже направлялся ко мне. Когда он пересек ангар, я уже рыдала так, что почти не могла говорить. «Мне нужно починить машину, потому что меня ждут в Сиэтле», – с трудом проговорила я. Механик сказал: «Почему бы вам не позавтракать в соседнем ресторане?»
Но я подумала: «Если я уйду, они могут и не починить. Лучше остаться здесь». Так я и сделала. Я начала с несчастным видом бродить по ангару. Уже к обеду машина была готова.
Сегодня я советую людям не вести себя беспомощно, разве только они действительно так себя чувствуют. Чем беспомощнее ты себя ведешь, тем ты слабее. Я добавила этот совет в свою книгу о ДПТ, в раздел о навыках межличностной эффективности. С другой стороны, случайная продуманная беспомощность может оказаться полезной. Это стало вторым уроком, который я вынесла из дорожного путешествия.
Я становлюсь жительницей Сиэтла – в какой-то степени
Я быстро полюбила Сиэтл – в основном за величественную красоту Олимпийских гор, озера Вашингтон, залива Пьюджет-Саунд и островов. Не нужно быть состоятельным человеком, чтобы отправиться в горы, здесь их видно почти с любого холма.
А еще люди. Мне понравились люди. Жители Сиэтла обожают проводить время на свежем воздухе и в походах. «Хорошо, – решила я. – Я тоже научусь этому». В то время я совсем ничего не знала о кемпингах.
В огромном специализированном магазине в центре Сиэтла я купила палатку, спальный мешок, фонарь и маленькую плиту. Сначала я решила поставить палатку в своем дворе, прежде чем идти в глушь. Меня тут же постигла неудача. Я понятия не имела, какой край палатки был верхом, а какой – низом. К счастью, сосед увидел мои мучения и показал, что нужно делать.
Когда я добралась до своего первого лагеря на природе, я подумала: «Где мне парковать машину? Как сделать кофе? Где здесь туалет?» Мне пришлось спрашивать у парней – в этих лагерях останавливались в основном мужчины, – как делать практически все. Они оказались очень добрыми и любезными и ни разу не засмеялись над моей неумелостью.
Вскоре я стала заядлой туристкой. Иногда ездила с друзьями, но гораздо чаще одна. Быть одной на фоне потрясающих пейзажей было очень радостно и иногда немного страшно – порой из-за сомнительных туристов, но гораздо чаще из-за случаев обнаружения медведей. Так я начала считать себя настоящей жительницей Сиэтла.
Я приехала из Вашингтона, где живет много афроамериканцев. Когда я впервые оказалась в Сиэтле, то подумала: «Боже, здесь одни белые». Мне почему-то было очень некомфортно от этого. Когда позже я сообщила риелтору, что хочу купить дом в районе «для всех», она посмотрела на меня так, словно я упала с Марса, и сказала: «В Сиэтле нет таких районов».
В итоге я купила дом в Центральном районе, в месте, которое в 1970-х было сердцем движения за гражданские права и домом Джими Хендрикса[15]. По одну сторона холма был белый и состоятельный район. По другую – черный и бедный. Я жила на вершине, где было больше афроамериканцев. Люди говорили мне на улице: «Привет, Белоснежка». В то время район пребывал в упадке и все больше скатывался в нищету и преступность. В итоге наркодилеры (я так думаю) подожгли мой дом. К счастью, я получила около тридцати пяти тысяч долларов возмещения по страховке, восстановила дом и быстро продала его.
Потом я, как цыганка, кочевала из одной квартиры в другую на протяжении трех лет. Наконец я решила, что пришло время снова купить дом. Я как раз собиралась подписывать документы, когда приехала моя сестра Элин. «Ты не можешь сделать этого, Марша, – заявила она. – Вспомни свои обеты». Она говорила об обете бедности, который я дала много лет назад в Чикаго.
Я уже испытывала подобные уколы совести, и они продолжали терзать меня. Эд, любовь всей моей жизни, удивлялся этим приступам добродетели. Однажды он сказал мне: «Марша, смысл не в том, что все должны быть бедными. Ты ведешь себя так, словно ты должна быть бедной, как святая. Наша цель – облегчить страдания бедных, а не отдать им все, что у нас есть».
Он был прав: мне хотелось стать святой.
Однако после слов Элин я арендовала однокомнатную квартиру на 17-й авеню, в довольно неприятном и опасном районе. Я посчитала это своим долгом, чтобы сбалансировать физическое окружение со своими духовными устремлениями. В моей новой квартире была откидная кровать, несколько стульев, маленький стол и духовка без термометра, поэтому я никогда не знала, насколько она раскалена.
В глубине души я ожидала, что войду в квартиру и обнаружу Иисуса, который похвалит меня за мой поступок. Но этого не произошло. В первую же ночь меня измучил вой полицейских сирен. И это повторялось каждую ночь. Я подумала: «Что же ты наделала, Марша? Ты преподаватель в университете. Посмотри на себя, посмотри, где ты живешь». Но я не переехала. Мне казалось, так бы поступила святая Тереза.
Я иногда проводила встречи со студентами в своей квартире. Вскоре они взмолились: «Мы можем встречаться в другом месте, Марша? Пожалуйста!» Ситуацию усугубляло то, что я также приглашала домой бездомных людей, с которыми работала, в том числе на мою знаменитую рождественскую вечеринку. Однажды на вечеринке один из моих студентов спросил у бездомной женщины, откуда она. Я вышла из кухни и услышала, что женщина сказала: «Я освобождена досрочно за убийство». Конечно, это было мне известно, но студенты были потрясены и не знали, как себя вести.
Разумеется, они были правы, и это подтолкнуло меня к действию. После жизни в том месте я поняла, что мне не нужны деньги, чтобы быть счастливой. С другой стороны, я обнаружила, что студентам неудобно сидеть на жестком деревянном полу и слушать непрекращающийся вой полицейских сирен. Спустя небольшое время я накопила нужную сумму на первоначальный взнос за свой дом.
Со святой Терезой было покончено.
Место для созерцания и размышления
Я мечтала о месте, где можно было бы предаться тихому созерцанию, и им стал Дом молитвы Кайрос, ретритный центр недалеко от Сиэтла. Это волшебное место занимает двадцать семь акров альпийской пустыни, на которой живут олени, дикие индейки, многочисленные мелкие птицы и редкие койоты.
Оказавшись там впервые, я спросила, могу ли я оставаться в тишине своей комнаты вместо того, чтобы посещать беседы. Я не собиралась знакомиться с другими гостями и участвовать в мероприятиях. Мне хотелось погрузиться в созерцательную молитву, побыть одной, но не в одиночестве. В тишине. Это было так чудесно. Я раскладывала одеяло на траве, ложилась под солнцем и полностью отпускала свои мысли, пока не наступало время обеда. Потрясающе. Позже я еще не раз приезжала в этот центр.
Дом молитвы Кайрос был духовным творением сестры Флоренс Леоне, которая основала это место в середине 1970-х и до сих пор управляет им при поддержке своей подруги Риты Болье. Они обе чудесные. Цель сестры Флоренс – «предоставить место для всех, кто хочет испытать созерцательный опыт». Именно в нем я нуждаюсь время от времени. А еще в домашней еде сестры Флоренс!
Моих друзей может удивить новость о том, что я провожу дни в молчаливых ретритах. «Что случилось с “ртом-моторчиком”?» – спросили бы они. Моя духовная жизнь – единственная область, где я молчу.
Вот что сестра Флоренс говорит о тишине:
«Лишь тишина достаточно глубока, чтобы вместить все».
И еще:
«Тишина – язык Бога. Слушай».
Облако неведения
В 1980 году, когда я приехала в Кайрос во второй или третий раз, мне пришла в голову неожиданная мысль. Я поняла, что должна принять решение: «Ты можешь держаться за надежную концепцию Бога как личности, доброго старика на небесах, который любит тебя. И ты спокойно проживешь свою жизнь. Ты будешь любить Бога и чувствовать его любовь. Ты будешь в безопасности. Но никакого духовного роста не будет. Или ты можешь рискнуть и отпустить эту идею и вступить на мистический путь, не зная, куда он приведет». Я не знаю, откуда появилась эта мысль. Она просто возникла в моей душе.
Я понимала, что мне придется выбрать второй вариант и рискнуть. В духовном плане я была удовлетворена, но чувствовала необходимость двигаться дальше. Я не собиралась отказываться от Бога. Я собиралась отказаться от представления о Боге как личности, даже если теперь считала его женщиной, чтобы открыть для себя возможность духовного роста. Это стало одним из важнейших решений в моей духовной жизни. Возможно, самым важным.
Существовал реальный риск, что после того, как откажусь от своей давней уверенности, я останусь ни с чем. «Впервые практикуя созерцание, ты лишь испытаешь тьму, похожую на облако неведения», – пишет анонимный автор книги «Облако неведения» (The Cloud of Unknowing). Книга была написана во второй половине ХIV века как духовное руководство по созерцательной молитве. Она действительно была руководством и объясняла, как объединить свою душу с Богом. Это и есть путь. Святой Иоанн Креста, испанский мистик и поэт ХVI века, тоже говорит о темной ночи души. Это означает, что ты вступаешь на путь и ничего не испытываешь, но не переживаешь, потому что это и есть духовный путь.
Это очень успокоило меня. Я поняла, что не ошиблась. Путь – это облако неведения. Облако, на котором нет слов, нет ощущений, вообще ничего нет. Ты должен пройти через это, чтобы оказаться на другой стороне. И ты надеешься, что по другую сторону находится Бог, Иисус. Но мне потребовалось очень много времени, чтобы добраться до другой стороны.
В «Облаке неведения» автор пишет: «Мы не можем представить наш путь к Богу. Его можно любить, но нельзя думать о нем». Все дело в том, чтобы быть, а не говорить. Так что я плыла через океан на лодке без штурвала, желая добраться туда, куда меня вынесет. «Пронзайте это облако неведения острой стрелой желания и никогда не прекращайте любить, что бы ни встретилось вам на пути», – пишет автор. Так оно и есть. Любовь – это главное. Жизнь пропитана любовью.
Смысл в том, чтобы любить и быть любимым.
Я берусь за ум – понимание депрессии
Я осознала, что жизнь в одиночестве вредна для меня, что это источник депрессии. Вместе с Келли Иган, моей первой аспиранткой в Сиэтле, я купила дом на Бруклин-авеню в 1981 году. Келли как раз развелась, и ей было негде жить со своими семилетними сыновьями-близнецами Джеймсом и Джоэлом. Моим единственным требованием было наличие в доме подвала, в котором мы могли бы приютить бедных. Келли была не в восторге от этой идеи, но согласилась после того, как я пообещала сама заниматься этим вопросом.
Архитектура на Бруклин-авеню была типичной для Университетского района. Дом был двухэтажным: три спальни, веранда с креслами-качалками. Мои студенты были рады проводить здесь встречи. «Это был старый дом с красивой мебелью, антиквариатом, произведениями искусства и семейными фотографиями на стенах, – говорит Эми Вагнер, аспирантка. – Марша всегда устраивала здесь большую рождественскую вечеринку. Толпа гостей, свечи повсюду, ужин-фуршет. Все знали ее фирменную домашнюю горчицу, сладкую и острую одновременно. На прощание она всегда давала каждому гостю баночку горчицы». Я до сих пор так делаю. Я готовлю горчицу по рецепту маминой подруги. На эту вечеринку собиралось около шестидесяти человек. Одна из спален на верхнем этаже отводилась для маленьких детей. Там было много игрушек. Некоторые из детей помогали развешивать верхнюю одежду взрослых гостей.
Отчасти я устраивала такие ежегодные вечеринки для того, чтобы дети росли, встречаясь каждый год в одном месте. Мне кажется, это очень хорошая традиция. Однажды по каким-то причинам я решила не проводить рождественскую встречу. В результате люди звонили мне: «Марша, мы до сих пор не получили приглашения!» Они были обескуражены. Больше я не допускала такой ошибки.
Келли съехала через несколько лет, и я выкупила ее долю. Я прожила в этом доме почти двадцать лет, всегда деля его хотя бы с одним человеком. Я сделала важный вывод: я была счастливее, когда жила с кем-то, а не одна.
Попытки вести антидепрессивную жизнь
Осознание, что жизнь в одиночестве плохо влияет на меня, приходило очень медленно. Но когда оно все-таки пришло, мое твердое решение никогда не жить одной снова привело меня к созданию еще одного навыка ДПТ, который получил название «жить антидепрессивной жизнью». Он попросту означает, что вы должны включить в свою жизнь действия, которые заставляют вас улыбаться, делают вас счастливыми. И по возможности избегать тех вещей, которые вызывают грусть и депрессию. Я регулярно вижу, что этот навык помогает моим клиентам.
Люди, находящиеся в депрессии, часто говорят: «Со мной что-то не так». Они ведут себя так, словно депрессия – это нечто такое, что они не контролируют. Чаще всего это неправда. В большинстве случаев человек испытывает депрессию, потому что делает что-то, что вызывает ее. Простые слова «соберись и перестань хандрить» не помогут. Зато может помочь определение причин депрессии и попытка не делать того, что ее вызывает. Это абсолютно другое мышление.
Накопление положительных эмоций
Это одна из лучших рекомендаций, которую я могу дать своим клиентам. Вы можете стать счастливее, просто поставив вазу с цветами на кухонный стол, полюбовавшись закатом, погуляв с собакой. Можно побыть с близкими людьми, сделать что-то, что дает вам ощущение компетентности. Я называю это накоплением положительных эмоций. При этом постарайтесь по возможности избегать вещей, которые расстраивают вас и вгоняют в депрессию. Как вы знаете, такой вещью для меня была жизнь в одиночестве. Вот полезное упражнение для всех: мысленно составьте список того, что делает вас счастливыми, и того, что вызывает грусть или депрессию. И действуйте в соответствии с ним. Настоятельно рекомендую попробовать.
Мать
На фоне новой жизни в Сиэтле одно оставалось неизменным: мама. Изредка я навещала ее и отца в Талсе. Меня не очень радовали эти встречи. Они всегда проходили одинаково. Ничего не менялось. Почти любые мои действия или слова подвергались критике матери, иногда открытой, но зачастую пассивной. В итоге я решила, что нет никакого смысла продолжать подвергать себя этому. «Мама критикует все, что я делаю, все, что относится ко мне, и она не собирается меняться, – сказала я себе. – Я всегда возвращаюсь расстроенной. Больше этого не будет».
Вот и все. Больше никаких поездок в Талсу. Я не стала говорить матери о своем решении. Я просто перестала навещать ее.
Прошло три года, прежде чем мама заметила, что я перестала приезжать каждые полгода. Когда она спросила: «Что случилось, Марша? Почему ты не приезжаешь?» – я ответила: «Я решила, что больше не хочу видеться с тобой». Мама была потрясена, огорчена и озадачена.
Я написала ей письмо на восьми страницах с примерами всего, что она говорила мне. Перечислила обесценивающие замечания. Например, то, как часто мама говорила, какими красивыми и успешными были другие люди, какие потрясающие вещи они делали. Это всегда звучало как «Почему ты не можешь быть такой же?»
Получив письмо, мама позвонила мне и, рыдая, сказала: «Вот почему дети покинули меня. Все шестеро». Я сказала: «Да, мама, это так». Мать уверяла меня, что хочет измениться, хочет стать лучшей матерью. Я ответила: «Если ты хочешь измениться, я навещу тебя. Но сначала ответь: ты действительно сможешь сделать это? Если нет, я не хочу видеться с тобой». Мама убедила меня, что она справится.
И я отмахнулась от своего недоверия.
Вскоре после того звонка она приехала ко мне в Сиэтл. Казалось, она действительно радовалась нашей встрече. Мы ехали по шоссе, когда она сказала: «Помнишь Мэри Джонс? Она еще была такой толстой. Так вот, она очень похудела и познакомилась с чудесным мужчиной. Они только что поженились».
Я едва не взорвалась.
Я съехала на обочину, заглушила двигатель, повернулась к матери и сказала: «Давай обсудим. Что, по-твоему, я должна чувствовать, когда ты говоришь мне подобные вещи?» Я подробно перечислила ее комментарии, постоянную критику, открытую и скрытую. Напомнила, что она пообещала измениться, но снова взялась за свое.
Она расплакалась и сказала: «Пожалуйста, останавливай меня, когда я говорю так, прошу тебя. Я хочу стать лучше».
Я начала давать ей подробную обратную связь. Удивительно, но мама действительно изменилась. Позже, спустя несколько лет, она узнала, что у нее рак и она умирает. Тогда она снова стала вести себя как прежде. Ей не хотелось лишний раз нервничать из-за необходимости вести себя иначе. Не хотелось прилагать лишних усилий ради меня. Мама снова стала центром собственной вселенной. Я не виню ее за это. И не виню ее за то, как она вела себя, когда я была маленькой. Она изо всех сил старалась, думала, что помогает мне.
Как настоящий бихевиорист, я понимаю, что причиной ее поведения является опыт жизни с бабушкой. И нормы общества, в котором она процветала. Я считаю осуждение и чувство вины бесполезными. Увы, в этом отношении я сама похожа на мать. Иногда я так же, как и она, не понимаю, какой эффект мои слова оказывают на других.
Я не виню маму. Но боль, которую она мне причинила, никогда не пройдет.
И снова адаптивное отрицание
Раньше я много курила. Но вскоре после переезда в Сиэтл обнаружила, что мне стало тяжело дышать. Врачи не могли помочь, пока я не брошу курить. Мне нравилось курить, но, как и многим курильщикам, хотелось бросить, потому что я знала, что в будущем это повлияет на мое здоровье. Но эти мысли на деле ни к чему не вели. Поэтому я решила взять себя в руки.
Обещания, которые люди дают себе на Новый год, обычно не выполняются. Люди просто не придерживаются их. Поэтому я решила, что брошу курить 1 февраля. Проблема заключалась в том, как я собиралась это сделать (в те времена не было никаких средств, которые помогают бросить курить). Я решила, что буду награждать себя за новую привычку. В каком-то смысле это привело к новой идее в ДПТ.
Съедать что-то вместо выкуренной сигареты не подходило: это лишь привело бы к очередной поведенческой проблеме, которую пришлось бы решать в будущем. Жевательная резинка не помогала. Я нуждалась в занятии, на котором могла бы сосредоточиться, когда хочется курить.
Я взяла две маленькие банки, одну пустую, другую – заполненную десятицентовыми монетами, убрала обе банки в сумку, в отделение, где лежала записная книжка. Желание закурить было очень сильным. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Бывшие курильщики поймут. Когда желание курить накрывало с головой, я отрицала его и говорила: «Мне нужна монета! Мне очень нужна монета!»
И перекладывала монету из полной банки в пустую. Я следовала новой привычке какой-то период времени, и в итоге это сработало.
Почему? Банка с монетами лежала рядом с моей записной книжкой, и, когда я тянулась за ней, я словно тянулась за сигаретной пачкой. Но вместо этого я доставала монету и перекладывала ее. В какой-то степени это заменило набор движений «я собираюсь покурить».
Эта техника адаптивного отрицания, которую я уже описывала и которая помогала мне управлять ограниченными финансами в Чикаго, – очень полезный навык для людей с зависимостью. Вы не отрицаете свои желания. Но вместо этого убеждаете себя, что хотите чего-то другого, а не зависимого поведения, от которого хотите отказаться. Например, хотите монету вместо сигареты. Придумайте что-нибудь с похожим набором действий. Так вы убедите себя, что желаете нечто другое, менее вредное.
Адаптивное отрицание подходит для борьбы с любой зависимостью, например с чрезмерной любовью к шоколаду или алкогольным напиткам. Вы наверняка сможете продолжить список примеров. Эта техника очень эффективна. Главное – не сдаваться.
Преодоление: навык для достижения успеха в сложных ситуациях
Исследование показало, что можно научиться новым навыкам, представив себя в сложной ситуации и определив стратегию выхода из нее. Я добавила эту психологическую способность в ДПТ. Навык получил название «преодоление». В его основу лег мой личный опыт.
Несколько лет назад я неожиданно стала бояться тоннелей. В Сиэтле их очень много. Чего я боялась? Мой страх был связан с тем, что, пока я еду по тоннелю, начнется землетрясение и он обвалится на меня. Когда я подъезжала к тоннелю, я оглядывалась по сторонам и понимала, что землетрясения нет. Но страх не проходил.
Психологи называют это меткой безопасности. Если вы боитесь лифта, но вынуждены пользоваться им, вы говорите себе: «Если телефон со мной, я в безопасности». Телефон выступает меткой безопасности, словно любимая игрушка для ребенка. Так вы можете делать необходимые вещи и не позволяете страху тормозить вас. Моей меткой безопасности была фраза: «Землетрясения не будет». Но я жила в Сиэтле, где они случаются постоянно. Глупо утверждать, что землетрясения не будет. Плохая метка безопасности.
Тогда я задумалась: чего же я на самом деле боюсь? Я боялась, что тоннель обвалится и раздавит меня. В тоннелях порой происходят ужасные катастрофы, в которых погибают люди. Но погибают не все. Поэтому я представила, что въезжаю в тоннель, он обваливается, но я успеваю распахнуть дверцу машины, выхожу в костюме Чудо-Женщины и начинаю спасать других людей. Это сработало, но не полностью.
Психологи оценивают степень несчастья по Шкале субъективных единиц дистресса (SUDS, Subjective Units of Distress Scale) от нуля (нет стресса) до десяти (максимальный стресс). До выполнения одного успокаивающего упражнения, связанного со страхом тоннелей, я оценивала свой страх на восемь баллов. После упражнения показатель снижался до трех. Существенное улучшение, но стресс все-таки не исчезал полностью. Тогда я подумала, что, скорее всего, боюсь чего-то еще. Когда пытаешься определить причину своего страха, не всегда находишь ее сразу.
Вскоре я поняла: на самом деле я боялась, что при обвале крыши металлические конструкции повредят мне руки и я не смогу выбраться. Никто не будет знать, что я в тоннеле. Начнется пожар, и я погибну. Когда я рассказывала эту историю своим клиентам, то спрашивала у них: «Какой навык я собираюсь применить в этой ситуации?» Они всегда отвечали правильно: принятие. Я мысленно представляла, как умираю в муках в тоннеле. Это сработало. По шкале SUDS мой стресс снизился до нуля.
Навык преодоления учит выявлять ситуации, в которых кроются потенциальные проблемы, вызывающие тревогу, а также планировать, как справиться с предполагаемыми трудностями. Кроме того, вы представляете, что оказываетесь в страшной для вас ситуации и успешно выходите из нее.
Хочу подчеркнуть следующее:
общий элемент всех навыков ДПТ – всей терапии ДПТ – твердая решимость быть эффективным во всем, что вы делаете. Эффективность – ключ к успеху во всех сферах жизни.
Путь к пониманию смерти и суицида
В какой-то момент работы в Католическом университете я всерьез подумывала бросить работу с суицидом. Я часто спорила с психиатрами, которые усложняли мою жизнь. Однажды я уехала из города на выходные, и у одного из моих клиентов случился кризис. Первым делом психиатры хотели положить его в психиатрическую клинику. Но нет никаких данных, которые доказывали бы, что госпитализация спасает жизнь или помогает людям со склонностью к суициду. Уже тогда я считала и продолжаю считать, что в большинстве случаев клиенты с суицидальными мыслями вполне хорошо справляются при амбулаторном лечении. Исследование одного из моих студентов показало, что госпитализация неэффективна, хотя принято полагать обратное.
Как бы тяжело мне ни было в Вашингтоне, отступать не в моих правилах. Насколько мне было известно, никто не проводил качественного и серьезного исследования суицида. Так что эта тема оставалась в центре моего внимания, когда я начала работать в Вашингтонском университете.
В итоге я разработала учебный курс по оценке и мероприятиям в отношении людей с суицидальными наклонностями. Он проходил по выходным и был открыт для аспирантов, обучающихся клинической психологии, и резидентов в психиатрии. Мы начинали вечером в пятницу с вина и пиццы. Вначале я предлагала студентам ответить на три вопроса. Первый: что такое смерть? Второй: есть ли у людей право на суицид? Есть ли у вас такое право? Третий: есть ли у человека право помешать другому человеку покончить с собой? Есть ли у вас такое право? Я давала на ответ около десяти минут и просила каждого участника записать свои мысли. После студенты делились своими ответами. Они могли задавать уточняющие вопросы, но не могли начинать обсуждение или возражать.
На протяжении многих лет большинство студентов отвечали, что у взрослых людей без психических заболеваний есть право на суицид, в то время как у людей с психическими расстройствами такого права нет. В последнее время все больше студентов поддерживают идею, что у людей с психическими расстройствами тоже должно быть право на суицид. При этом все считают, что у них, как у психотерапевтов, есть право помешать человеку покончить с собой.
Андрэ Мари Иванофф, которая работала со мной, считает курс ценной подготовкой для психологов. «Если вы не знаете свою позицию по этим вопросам, вам будет непросто, если вы столкнетесь с суицидальным клиентом, – говорит она. – Вы должны хорошо разобраться в себе». Келли Кернер соглашается с ней. «Если вы считаете, что положение может быть настолько отчаянным, вы должны знать это, – недавно сказала она. – На мой взгляд, у людей есть право на суицид, но моя работа как психолога – выступать за продолжение жизни. Это упражнение помогает сделать важный вывод о себе, и тогда становится проще работать».
«Это был интересный опыт для меня, – описывает курс аспирант Майкл Эддис. – Ты узнаешь, как на самом деле относишься к человеку, собирающемуся покончить с собой, и видишь при этом свои пробелы. Когда ты погружаешься в тему, сталкиваешься с самыми разными ощущениями – не только интеллектуальными головоломками, но и сильными чувствами, которые могут застать тебя врасплох, когда ты работаешь с по-настоящему несчастными людьми».
Это хорошо описывает цели моего курса. Я всегда делюсь своим мнением со студентами, после того как они поделились своими. Я думаю, что у меня нет морального права на суицид. Я слишком известна, и многие люди будут огорчены, если я покончу с собой. Еще я думаю, что у людей со способностью ясно мыслить есть право на суицид. К ним не относятся люди с психическими расстройствами. Я считаю, что у меня есть право делать все возможное, кроме лишения свободы, чтобы удержать человека от самоубийства. Я могу ломиться в квартиру, звонить его родственникам, угрожать, что уговорю близких не заботиться о его котах, если он покончит с собой, и так далее.
Я говорю своим студентам, что раз у меня есть право убеждать людей в чем угодно, бастовать и мешать проезду транспорта, окружить дом мэра, у меня есть такое же право отговорить кого-то от самоубийства. Это не означает, что я никогда не отправляла в клинику пациента с опасным суицидальным поведением. Я это делала. Даже если принципиально выступаю против чего-то, я понимаю, что иногда это может быть необходимо.
Лишь человек с суицидальными намерениями знает, каково это – быть в таком состоянии. Я сама пережила это, но мне все равно сложно подобрать слова. Когда сталкиваешься с таким человеком, ты не можешь не проникнуться состраданием. Но как одна моя бывшая клиентка недавно сказала на национальной конференции: «Любовь спасла мою жизнь, но не избавила меня от страданий». Услышав это, я подумала о Джоне О’Брайене, своем психотерапевте из Института жизни.
Жорж Бернанос, французский писатель, выразил эту идею более поэтично: «Я знаю, что сострадание поначалу приносит облегчение. Я не презираю его. Но оно не уносит боль, а проходит сквозь вашу душу, как через сито»[16]. И конечно, прекрасно сказал Далай-лама: «Одного сострадания недостаточно. Вы должны действовать».
По данным Американского фонда по предотвращению самоубийств, в 2016 году (сейчас полноценная статистика доступна лишь на этот год) около сорока пяти тысяч американцев покончили с собой и почти полмиллиона побывали в клиниках из-за самоповреждающего поведения.
В мире очень много боли. Большое количество людей страдает в той самой метафорической маленькой комнате с белыми стенами.