Мой первый исследовательский грант в области поведенческой терапии и суицида
Когда я переехала в Сиэтл, я была самой верной поклонницей поведенческой терапии, когда-либо жившей на Земле. Я решила, что мне осталось лишь провести клиническое испытание, чтобы доказать свою точку зрения. Я собиралась сделать поведенческую терапию своим инструментом для уменьшения страданий людей.
Это предполагало несколько лет подготовки, привыкание к новому пространству, проработку деталей терапии, получение одобрения на исследование от специального комитета Вашингтонского университета, получение исследовательского гранта и так далее.
Но прежде, чем я приступила к выполнению этой программы, Джон Кларкин из Высшей школы медицинских наук Вейла Корнелла попросил меня написать главу о суициде для книги, посвященной депрессии. Это стало настоящим подарком, потому что я только что целый год изучала все, что на тот момент написано о суициде.
Тогда-то я и обнаружила, что на многие вопросы нет ответов. Я разработала модель суицидального поведения, которая была продолжением социально-поведенческой модели Артура Стаатса. Эта очень симпатичная мне модель утверждает, что некоторые люди испытывают такое чувство стыда, безнадежности, одиночества, что жизнь кажется никчемной, а смерть – единственным достойным выходом. Написание этой главы помогло мне структурировать мысли. Возможно, это вообще лучшая моя работа. На самом деле она стала кульминацией первого наивного погружения в тему двумя десятилетиями ранее, в вечерней школе Талсы.
Когда в 1981 году книга вышла, я уже занималась пилотным исследованием эффективности поведенческой терапии в предотвращении суицида. Проект получил название «Оценка и лечение парасуицидных пациентов».
С давних времен существовала путаница в терминах, связанных с суицидом и попытками суицида. Когда человек причиняет себе такой вред, что в результате умирает, это с полным основанием можно назвать суицидом. Но, когда человек оказывается в клинике из-за преднамеренного самоповреждения, ситуация становится неоднозначной. Обычно психологи быстро называют это попыткой суицида, неудачным намерением покончить с собой. Но не стоит забывать: несмотря на то что суицид и преднамеренное самоповреждение, не ведущее к смерти считаются проблемой, люди, которые это делают, считают это решением. Исследования показывают, что самоповреждение может быть очень успокаивающим. Я предпочитаю использовать термин «парасуицид», он включает в себя и суицид, и несуицидальное преднамеренное самоповреждение.
Чтобы собрать материал для исследования, я позвонила в местные клиники и сказала: «Дайте мне ваши самые тяжелые случаи. Самых суицидальных пациентов, тех, кто не поддается лечению». Сотрудники клиник были более чем счастливы. Они прислали людей, у которых было много попыток суицида и эпизодов самоповреждения. Мое обоснование было очень практичным. Если у людей нет серьезных расстройств и высокого риска покончить с собой, они могут восстановиться самостоятельно. И тогда исследование не покажет, что им стало лучше благодаря поведенческой терапии. И я никогда не узнаю, предотвратила ли последующие попытки моя терапия, или так сложилась жизнь этих людей естественным образом.
Я подала заявку на исследовательский грант в Национальный институт психического здоровья (NIMH) годом ранее, представив свою двенадцатинедельную программу поведенческой терапии, которая должна была помочь самым несчастным людям. Я была абсолютно уверена в результатах.
Как выяснилось, я была более чем наивна.
Приезд экспертов NIMH – и опрокинутый кофейник
«Узнав о проекте Марши, я подумал: “Дввенадцатинедельная программа поведенческой терапии для людей с серьезными нарушениями?!” – рассказал недавно Барри Вулф, работавший в то время в отделе клинических исследовательских программ NIMH. – Я сомневался, что программа даст стоящие результаты за такой короткий период. Пациентки из ее выборки регулярно пытались покончить с собой».
И все же команде NIMH понравилась моя идея. Они предложили мне свою поддержку, невзирая на сложности с бюрократическими правилами. «Несмотря на заключение, что эта заявка не пройдет, мы подумали, что у Марши огромный талант, – говорит Барри. – И решили поработать с ней». Коллега Барри, не участвовавший напрямую в оценке моей заявки на грант, недавно сказал: «Мы увидели, что Марша проявляет большое мужество, работая с этой категорией людей, потому что большинство терапевтов стараются избегать их любой ценой».
В последующие несколько месяцев команда NIMH терпеливо общалась со мной по телефону, постепенно меняя протокол на более практичный и подходящий для реалий моего направления. С их помощью я обнаружила, что мне по-прежнему было чему учиться у этой категории пациентов. Я переходила от проблемы к решению и вновь возвращалась к проблеме, снова и снова, самым творческим образом.
В какой-то момент комитет по оценке из NIMH решил встретиться со мной в Сиэтле. Барри вспоминает ту поездку: «В состав комитета входили Ханс Струпп из Университета Вандербильта, один из главных исследователей в психоаналитической сфере, и Мария Ковач из Университета Питтсбурга, весьма известный детский поведенческий терапевт». Такие встречи и так заставляют нервничать, а уж с учетом приезда экспертов такого уровня и подавно. Для меня это было очень серьезным событием. Я так нервничала, что опрокинула кофейник у себя в кабинете. Он разлетелся на куски, ужас! «Хотите, я приготовлю новый кофе?» – робко спросила я. Но эксперты отказались! Они предложили сразу перейти к делу.
Мы обсудили, насколько мое исследование и план терапии были многообещающими, как соотносится мое лечение с уже изученными схемами. Одна из экспертов сказала, что я занимаюсь пациентами с пограничным расстройством личности. А я в то время почти ничего не знала о ПРЛ. К счастью, один из членов нашей команды был психиатром и много знал о пограничном расстройстве. Он согласился с рецензентом. Люди с пограничным расстройством личности более других подвержены риску суицидального поведения, поэтому они хорошо вписывались в мои цели.
Чтобы получить грант NIMH, я должна была изучать пациентов с официальным диагнозом. Пограничное расстройство личности подходило под это условие, так как суицидальное поведение само по себе не является диагнозом. Поэтому было решено, что мое исследование будет посвящено пограничному расстройству личности. Несмотря на инцидент с кофейником, я получила грант.
Спустя много лет один из представителей NIMH признался мне, что главной причиной, по которой мне дали финансирование, была моя увлеченность работой. Комитет решил, что если кто-то и может разработать эффективную поведенческую терапию для суицидальных людей, то этот человек – я.
Глава 23Наука и духовность
В 1978 году, примерно через год после моего переезда в Сиэтл, я посетила летнюю программу Института Шалем в Вашингтоне, чтобы научиться духовному наставничеству.
Я узнала об Институте Шалем вскоре после того, как начала работать в Католическом университете в 1974 году. Это христианская организация, миссия которой – содействовать духовному росту сообществ и отдельных людей. Я записалась на двухлетний курс, который предполагал обширное чтение, написание рефератов, групповые встречи вечером раз в неделю и ретриты. Если не считать совета Ансельма в Чикаго (молчать во время молитвы), я никогда ничему формально не училась в этой области.
Мой опыт в Институте Шалема был неоднозначным. Он оказался ценным с точки зрения роста понимания, как жить в этом мире, и вместе с тем очень тревожным из-за моей абсолютно неожиданной и до сих пор необъяснимой реакции на часть процесса.
Директором института был Тилден Эдвардс. Он был англиканским священником Национального собора. Его содиректором, тоже англиканским священником, был Джеральд Мэй, брат известного психолога Ролло Мэя. Тилден и Джеральд были потрясающими учителями. Джеральд научил меня концепции готовности, которую позже описал в своей книге «Воля и дух» (Will and Spirit).
В институте преподавалась и практиковалась христианская созерцательная молитва, уходящая корнями в ранние века христианства. Она прекрасно описана в «Облако неведения», книге, которую я уже упоминала. Вот один из моих любимых советов из нее: «Войди в облако неведения с облаком забвения у своих ног». Еще мне нравится: «Выбери односложное слово и прикрепи это слово к своему сердцу, чтобы оно никогда не оставляло тебя. Это слово будет твоим щитом и копьем. Бей этим словом облако и тьму и поражай любые мысли под облаком забвения»[17]. Настоящее присутствие и духовная открытость требуют настойчивости и умения отпускать.
В середине 1970-х монах из ордена траппистов нашел копию «Облака» и увидел в нем потенциал для основы духовной практики единения с Богом. Так родилась современная христианская созерцательная, или сосредоточенная, молитва.
Разрыв с церковью – большая утрата
То, чем мы занимались в Институте Шалем, напоминало раннюю версию этой молитвы. Это была безмолвная медитация, открытость Богу. Конечно, с годами мое понимание слова «Бог» изменилось.
Я хочу сказать о важном разрыве с моей прежней религиозной жизнью. Это случилось в Рождество 1980 года, во время полуденной службы в церкви Святого Причастия в Сиэтле. Внезапно меня поразил вопиющий сексизм, окружающий меня. Осознание было болезненным, словно удар под дых. Я не впервые замечала это, но на этот раз в нем было что-то, что врезалось в мое сознание. Я почувствовала, что должна что-то сделать с этим. Несколько дней я размышляла о случившемся, отпустила эмоции, а затем написала письмо священнику:
«Я пишу, чтобы выразить свой гнев и глубокое разочарование из-за удивительного бессердечия по отношению к женщинам, которые присутствовали на полуденной литургии в Рождество. Если у вас есть сомнения, пожалуйста, посмотрите на выбранные песни. В одной из первых песен “Смотри, как распускается роза” последняя строчка гласит: “Она родила мужчинам спасителя…” Никто не потрудился придать этому слову более широкое значение. Только я пришла в себя после этой песни, было объявлено, что все должны петь “Добрые христианские мужи, возрадуйтесь”!!! Ну и ну!!! Даже минимальная тактичность позволила бы выбрать песни с менее сексистским содержанием…
По правде говоря, я почти потеряла надежду, что церковь как институт задумается и причислит женщин к полноценным людям. Дискриминирующий язык ориентирован на мужчин, Бога зовут Господом, Отцом или используют местоимения “Он/Его”, литургии в церковные праздники собирают вокруг алтаря целые толпы посвященных мужчин… Все это говорит о низкой малой осведомленности и заботе о потребностях, правах и ценности женщин…
Я уже писала, что сексистский дискриминирующий язык утренней службы делает для меня невозможными дальнейшие присутствие и участие. Это слишком угнетающе…
Мира и радости в Боге!!!
Да пребудет с вами ее благословение.
Я покончила с церковью как с институтом, которым управляют мужчины. В этом месте женщин считают менее важными, чем мужчин. Я сочла аморальным продолжать давать этому институту деньги, потому что я словно дарила деньги группе людей, которые отказывались признавать афро- или латиноамериканцев. Этому нет оправданий. Я надолго перестала ходить на католическую мессу, и это очень печалило меня. Это одна из самых больших потерь в моей жизни. Потерять свою церковь – словно потерять семью.
Не могу смотреть в зеркало
В течение первого года моего обучения в Шалеме (было начало 1970-х) занятия по созерцательной молитве проводились раз в неделю. Мы садились в круг и медитировали или занимались другими духовными практиками. Иногда нам задавали простые вопросы, которые на самом деле были очень глубокими, что-то вроде коанов (вопросов, которые призваны спровоцировать просветление) в дзен-обучении. Бо́льшую часть времени я не понимала, что происходит.
Например, один из вопросов звучал так: «Кто я?» «Это легко, – подумала я. – Я учитель». Я не сразу поняла, что вопрос скорее звучал как «Кто… есть… я?» На самом деле учитель спрашивал: «Как я вижу себя в связи со всеми вещами и людьми вокруг меня в духовном смысле?» Или другой вопрос: «Откуда берутся мысли?» Я подумала: «О чем вы говорите? Они возникают из синапсов, загорающихся между нейронами в мозге». И снова я мыслила слишком буквально, слишком прозаично.
В одном упражнении мы должны были разбиться на пары, сесть друг напротив друга и полчаса смотреть в глаза. Ничего не говорить, не выражать никаких эмоций. Это довольно глубокий опыт, и зачастую очень сложно сдержать даже малейший намек на улыбку. Попробуйте и поймете, о чем я говорю.
На последнем занятии мы должны были сесть перед зеркалом и в течение часа смотреть на себя. Просто смотреть не двигаясь. Но, глядя на свое отражение, я неожиданно расплакалась и не смогла остановиться. Мне пришлось уйти. Я до сих пор не знаю, что это было. Упражнение вызвало у меня бурю эмоций.
Поскольку я не завершила ту практику, я решила пройти весь курс заново на следующий год. На этот раз, когда меня спросили: «Откуда берутся мысли?» – я ответила: «Справа налево». Вот и все. Это ничего не означало. Это просто было. Я знала, что продвинулась по сравнению с прошлым годом. Смысл заключался в том, чтобы наблюдать за своим разумом, замечать, как появляются мысли. Со второй попытки мне удалось пройти этот курс.
Второй момент озарения
Таким был мой опыт обучения в Шалеме, когда я жила в Вашингтоне в середине 1970-х, и он произвел на меня неизгладимое впечатление. После переезда в Сиэтл мне захотелось пройти обучение, чтобы стать духовным наставником, и я решила снова вернуться в Шалем.
Я плохо помню те занятия. Помню, как через два года отправилась на трехнедельный курс усовершенствования. Мне не удалось завершить итоговую работу, поэтому я так и не получила сертификат. Но это не помешало мне стать духовным наставником для многих людей.
Но один случай в Шалеме остался ярким воспоминанием-«лампочкой».
Мое первое озарение произошло в часовне Духовного центра Горницы в Чикаго в 1967 году. Это было завораживающее мгновение, и ощущение единства, погружения в Бога сопровождало меня почти целый год. Когда я встречалась с Эдом, глубокое чувство любви к нему было тем же чувством, которое я испытала в часовне.
В часовне я думала, что восторженное чувство было переживанием любви Бога ко мне, которую я так долго и отчаянно искала. Но, когда я испытала то же самое чувство, лежа рядом с Эдом, я поняла, что ошибалась. Экстатическое чувство в часовне отражало мою любовь к Богу, а не любовь Бога ко мне. Вот и все. Мой год экстаза резко закончился, рассеялся за несколько секунд. В духовном и эмоциональном смысле я вернулась в точку, в которой находилась до своего мистического переживания. Мне пришлось возобновить поиски Бога.
Через десять лет я была ровно на том же месте, мои поиски так и не принесли результата. В один из приездов в Шалем я сидела на занятии и вдруг отвлеклась от преподавателя и перевела взгляд на окно. Прямо за ним мягко покачивался на ветру огромный цветок, голубая гортензия. Пока я праздно рассматривала ее, меня накрыла волна огромной уверенности. Ее нельзя было игнорировать. Это было внезапное осознание, что Бог никуда не исчезал. Он был со мной все это время. Бог повсюду. Бог есть всё.
Мои поиски закончились. Я нашла Бога. Бог нашел меня. Это был второй момент просветления, мое мгновение гортензии.
Это произошло в самых обыденных условиях, но люди часто переживают озарение в повседневной обстановке. Едешь по улице, смотришь на большие часы на вокзале. Тик-так. И вдруг ты познаешь глубокую, возможно, вечную истину о себе, мире, Боге.
Последователи дзен говорят: «Проявляй сострадание – и ты обнаружишь, что всегда был милосерден. Проявляй просветленность – и обнаружишь, что всегда был просветленным». Ты всегда был там: ты просто этого не знал. Вот что я поняла в тот день. Бог никогда не оставлял меня. Я сразу поняла, что никогда не была одна.
Всё есть любовь, всё есть благо
Второй момент озарения – настоящая драгоценность моего пребывания в Шалеме. Еще одна связана с концепцией готовности, которую открыл мне Джеральд Мэй.
Готовность означает, что вы открываетесь всему, что есть. Его смысл – объединиться со Вселенной, погрузиться в нее и делать то, что необходимо в данный момент. Вымыть посуду, помочь упавшему человеку, отказаться от спора, который тебе не суждено выиграть, и спора, который ты мог бы выиграть. Отказаться от правоты, даже если ты прав. Готовность – это когда ты делаешь вещи, которые тебе, возможно, не хочется делать, но ты делаешь их, потому что они необходимы. Ты принимаешь происходящее с достоинством, ты словно окунаешься в волю Божью или принимаешь причинные факторы Вселенной. Это отказ от истерик. «Готовность, – говорит Джеральд Мэй, – это соглашаться на таинство своего бытия жизни каждое мгновение жизни».
Противоположность готовности – своеволие. Акцент смещается на контролирование реальности, идею «что хочу, то и ворочу». В основе своеволия лежит желание быть правым. Эта борьба с реальностью отнимает эмоциональную энергию и ни к чему не приводит. Проявлять своеволие – значит делать противоположное тому, что необходимо.
Идея готовности вызвала во мне большой отклик, и я поняла, что она может быть очень полезна для моих клиентов, которым я помогаю построить жизнь, которую хочется прожить. Позже это понятие стало частью навыков стрессоустойчивости ДПТ.
Несколько лет назад я пережила удивительную борьбу со своеволием, которая позволила мне понять, что победить своеволие с помощью своеволия невозможно.
Вот что произошло. Я предложила в своей лаборатории проект с клиентами высокого уровня риска (опиумными наркоманами), который должна была утвердить кафедра. Я знала, что одобрение под вопросом и следует вести себя очень дипломатично, а это не всегда дается мне легко, особенно если я чем-то увлечена, как в данном случае. Подробности проекта не имеют значения. Важен лишь тот факт, что меня ждало совещание с заведующим кафедрой и несколькими светилами из клиники, которые, как я знала, очень настороженно отнеслись к проекту из-за потенциальных рисков.
Я знала, что могу уничтожить свой проект, если позволю своей увлеченности выпустить гнев в ответ на сопротивление. Я решила вести себя иначе, чтобы понять точку зрения оценивающих.
Накануне совещания я начала практиковать понимание их точки зрения. Но вмешивалось своеволие: «Нет, ты не справишься». Я говорила себе: «Меньше своеволия, меньше своеволия». И продолжала повторять это снова и снова. Я права, они неправы. Меньше своеволия. Плохие новости: это не сработало.
На следующий день на совещании мы все расселись в кресла на колесиках. Со мной были две коллеги. Когда я начинала заводиться, я слегка откатывала свое кресло назад. Тогда мои коллеги выдвигались вперед и говорили, пока я не успокаивалась. Мне удалось пережить совещание, не потеряв самообладания. Но было тяжело.
Когда все закончилось, я проанализировала, почему обратное действие не сработало. И поняла, что нельзя побороть своеволие своеволием (мои слова «меньше своеволия, меньше своеволия»). Тогда я подумала: «Чего я боюсь?» Мой страх заключался в том, что рецензенты могут отнять у меня академическую свободу, мою главнейшую ценность. Когда я произнесла это вслух, то сразу подумала: «Нет, они не смогут отнять ее у меня. Они могут отнять лабораторию, но не академическую свободу, потому что у меня постоянная должность». Я успокоилась. И это сработало.
Когда навык не сработал (в данном случае обратное действие), мне пришлось разобраться в происходящем, чтобы добиться успеха. Главным навыком оказалась готовность – желание понять чужую точку зрения. Готовность – это когда ты вступаешь в мир и делаешь то, что необходимо.
Сила тела
Одним из самых потрясающих открытий в психологии является (неожиданная) власть тела над чувствами. Не только в том смысле, что интенсивные физические упражнения и ритмичное дыхание изменяют чувства, меняя химию тела. Это распространяется даже на позу и выражение лица.
Вы прекрасно знаете, что, когда злитесь, это отражается на вашем теле: в опущенных уголках губ, нахмуренных бровях, напряжении мышц лица. Ваше тело напрягается, кулаки сжимаются. Когда вы счастливы, ваше лицо расслабляется, уголки губ поднимаются в улыбке, ваше тело и руки расслаблены.
Другими словами, эмоции и чувства формируют ваш образ. Такова власть разума над телом. Исследования показывают, что обратное также верно. Если вы примете позу гнева или счастья, вы, скорее всего, испытаете эти чувства. В этом и есть власть тела над разумом.
Полуулыбка и ладони готовности
Я решила отразить это в двух особых навыках стрессоустойчивости ДПТ: я называю их полуулыбкой и ладонями готовности. Я взяла эту концепцию из практики вьетнамского монаха, писателя, поэта и участника движения за мир Тит Нат Хана.
Я говорю своим клиентам, что полуулыбка – это способ принять реальность с помощью своего тела. Например, если вы слегка улыбаетесь, когда думаете о ком-то, кто вам неприятен, это помогает вам чуть больше принять и понять этого человека. В это сложно поверить, но это правда.
Вот что нужно сделать: во-первых, расслабьте лицо от лба до подбородка: расслабьте челюсть и все лицевые мышцы (лба, глаз и бровей; щек, рта и языка). Если вам тяжело, попробуйте напрячь лицо и затем расслабить его. Во-вторых, слегка приподнимите уголки рта, чтобы почувствовать их. Полуулыбка – это слегка поднятые уголки губ на расслабленном лице. В-третьих, постарайтесь принять безмятежное выражение лица. Смысл этого упражнения в том, что выражение лица пошлет сигнал вашему мозгу. Это работает. Так говорят исследования и опыт. Попробуйте.
Ладони готовности – еще один способ принять реальность с помощью своего тела. Гнев зачастую мешает принятию и рождает желание изменить реальность. Иногда это допустимо. Но в кризисной ситуации, как правило, необходимо принять реальность такой, какая она есть. Данная техника поможет вам сделать это.
Вот как применять ее: если вы стоите на полу, опустите руки вдоль тела, выпрямите их или согните в локтях. Поверните раскрытые ладони вверх, чтобы большие пальцы смотрели в стороны, и расслабьте пальцы. Вы также можете выполнять эту практику сидя, положив ладони тыльной стороной на бедра. Или даже лежа на спине. Просто вытяните руки и раскройте ладони. Каждое из этих положений безмятежно, и в этом главная цель – принять реальность, а не бороться с ней.
Полуулыбка и ладони готовности требуют практики, их можно выполнять в любой момент. Эффект будет чудесным. Не так давно моя клиентка-подросток рассказала, как эта техника помогла ей. Девушка находилась в многолюдном месте, и кто-то нагрубил ей. Она начала злиться, и ей захотелось выразить гнев. «Тогда я вспомнила, что ты говорила про ладони готовности, Марша, и я сделала эту практику, – сказала она мне. – Не могу поверить, но весь мой гнев улетучился». Так что вы можете изменить свои эмоции с помощью этой техники, а значит – изменить свои действия и избежать импульсивной реакции, о которой позже, вероятно, пожалели бы.
Необходимость принять неожиданность
Когда-то я сказала Эду, что хотела бы, чтобы на моем надгробном камне была такая надпись: «Она сказала “да”». Это означало бы, что я прожила свою жизнь, добровольно делая то, что хотел от меня Бог для улучшения жизни людей и мира.
В своей книге «Воля и дух» Джеральд Мэй пишет: «До тех пор пока наука служит самоволию, она будет вести лишь к вратам смысла. Чтобы пройти через эти врата, самоволие должно уступить место готовности и сдаться. Мастерство должно уступить место тайне»[18].
Если вы проявляете самоволие в научном исследовании, то есть пытаетесь контролировать результат или думаете, что знаете, каким он будет, вы далеко не продвинетесь. Для успеха вы должны быть готовы к результатам, которые полностью расходятся с вашим прогнозом, вам необходима готовность быть открытыми для тайн, если хотите. Для того чтобы быть неправым, требуется абсолютное смирение, а это порой даже веселее, чем быть правым. Будьте готовы признать, что чье-то исследование лучше вашего, разделить авторство с людьми, которые усердно работали вместе с вами. И самое главное – готовность поделиться правдивыми результатами ваших исследований, не обращая внимания на политику, общественное и профессиональное мнение, не думая о возможных грантах, богатстве и так далее.
Долгое время я говорила себе: «Мое духовное “я” включается по выходным дням и когда я хожу в церковь, а научное “я” будет активно в рабочие дни». И жила так годами. Но однажды я решила, что это смешно. Под руководством замечательного учителя (Виллигиса, с которым вы скоро познакомитесь) я начала понимать, что Вселенная такова, какова есть. Говорят, что все физики – мистики, ведь они утверждают, что нечто появилось из ничего. Критическая масса, критическая реальность – все едино. Я говорю своим клиентам, что у всего есть причина. Тот факт, что мы не знаем причину, не означает, что ее нет.
Есть сфера опыта и сфера выражения. Наука – это сфера выражения с помощью слов. Духовность – это область переживания.
Вы не можете описать вкус так, чтобы другой человек почувствовал его. Ему нужно почувствовать его самому. Духовный путь научил меня ценить непредвзятость и радикальное принятие. Духовность оказала огромное и благотворное влияние на мою жизнь, и мне хотелось перевести это в поведенческие термины для эффективного лечения клиентов.
Но сначала я должна была получить постоянную должность в университете.