Обучение навыкам принятия
Я могла выбрать трассу номер пять, ведущую напрямую в город Маунт-Шаста. Если ехать без остановки, это около десяти часов. Но я решила ехать по проселочным дорогам, наслаждаясь потрясающими видами и выбирая приятные места для ночевки. Поэтому дорога заняла у меня десять дней. Все это время я вела дневник, который напоминает путевые заметки задумчивого туриста о Тихоокеанском Северо-Западе.
Вот одна из первых записей:
«22.08.83. Кемпинг McKay Crossing, Орегон
Ну вот, сижу у костра около ручья. Горит фонарь, рядом лежит и ждет книга, ужин съеден (я сама испекла на огне хлеб с отрубями: положила готовое тесто в походную сковородку и накрыла с обеих сторон. Получилось вкусно)…
Прошлую ночь я провела на озере напротив горы Худ. Там так красиво! Слева остановилась семья, спереди группа молодых парней. Парочки, семьи, хорошее настроение… И мне не понадобились беруши. Я заснула в десять и проспала до девяти утра! Проснулась всего один раз…»
По дороге к свободе
Аббатство Шаста – это буддистский монастырь, относящийся к традиции медитации безмятежного размышления (сото дзен), которая фокусируется на внимании к своим мыслям без погружения в них. Это учебный монастырь, и он открыт для посетителей, которые, как и я, хотят узнать больше о дзен-буддистской медитации и духовном обучении.
Расположенные на высоте тысяча двести метров полдюжины зданий из необработанного камня примостились между высоких сосен, цветущих кустов и плодовых деревьев, раскинувшихся на шестнадцати акрах земли. Над ними возвышается величественная гора Шаста. Это поистине потрясающее место, одновременно безмятежное и захватывающее дух. Здания, а также местный отель построили итальянские каменщики в 1930-х годах. Еще есть сооружения с буддистскими статуями, медными колокольчиками и гонгом – они расположены вдоль петляющих прогулочных троп.
Роши Джию Кеннет, родившаяся в Англии в 1924 году, основала это аббатство в 1970-м. По Божьему велению она хотела стать священником в англиканской церкви, но церковные правила не позволяли женщинам получить сан, поэтому Роши обратилась в буддизм. Она училась в Японии и первой среди женщин получила разрешение японской Школы Сото преподавать на Западе. Роши была ярой феминисткой и всегда ставила под сомнение гендерные роли, принятые в обществе. Она положила традиционную буддистскую литургию на музыку, основанную на григорианских хоралах.
«Конец первого дня.
Записи из аббатства Шаста
Я в буддистском монастыре.
Чувствую себя очень чужой.
И одновременно словно дома.
Мы медитируем с открытыми глазами девять раз в день. И каждый раз, когда я изо всех сил пытаюсь не закрывать глаза, у меня начинает двоиться изображение, а один глаз вообще косит. Когда я сказала об этом наставнику, он посоветовал не беспокоиться и просто решить, на каком глазу сосредоточиться, и продолжать медитировать. Я так и сделала.
Я хочу в Кайрос, в Вашингтон (Спокан), с Флоренс.
Возможно, я останусь здесь только на месяц.
Потом отправлюсь на сёссин в… Еще у меня постоянно болит спина.
Я чувствую себя очень одинокой.
Спокан.
Возможно, я обрету здесь покой.
Во всяком случае, я должна попробовать.
Я должна сделать здесь все, что в моих силах, а главное – помнить, что мне всегда некомфортно, когда я пробую что-то новое».
Весь день был жестко расписан. Мы просыпались в 4:30 утра, в темноте звонили колокола, потом слышались тихие шаги монахов в сандалиях, направлявшихся на первую медитацию дня.
В нашей мирской группе было восемь человек, в основном мужчины. Женщины спали на полу в дзен-до, зале для медитаций. На утренние сборы нам давалось пятнадцать минут. Мы должны были свернуть наши спальные мешки и одеяла, убрать их, умыться и одеться. Поразительно, что это можно научить делать за такое короткое время.
После часовой медитации следовал завтрак, который подавался за длинным деревянным столом. Это была лучшая вегетарианская еда, которую я когда-либо ела. У каждого была своя посуда, столовые приборы и салфетка, которую мы брали с определенного места на кухонной полке. Прежде чем сесть, мы складывали ладони в жесте гассё, кланялись просветленному Будде и своему месту за столом. (В Японии жест гассё означает, что ладони соединяются вместе на уровне сердца. Это жест уважения и почтительности.) Кто-то звонит в колокольчик. Мы складываем руки в гассё. Произносим молитвы. Еда передается от одного человека к другому. Снова гассё. Каждый должен брать столько, сколько собирается съесть, ни больше ни меньше. Все это в тишине, опустив глаза, сосредоточившись на моменте. Это был своеобразный ритуал. Директор однажды сказал мне: «Марша, мы заметили, что ты не занимаешься практикой во время завтрака» (я оглядывала стол, чтобы узнать, что будет дальше).
Затем мы работали на ферме. Задания раздавали после завтрака. Мне нравилось все происходящее. Когда ты проходил мимо кого-то, нужно было смотреть вниз, избегая встречи взглядом и храня молчание. Когда столько людей живут так близко друг к другу, единственная возможность уединения – не смотреть и не обращать внимания друг на друга.
Обед тоже был ритуалом. Медитация. Обучение дзен-практикам. Иногда мы слушали записи Роши Кеннетт. Один из мужчин всегда засыпал во время этих занятий и громко храпел. Это было отличной возможностью попрактиковаться в принятии. Затем снова работа, затем ужин, затем григорианские хоралы на вечерней службе. Потом наступало время отдыха: мы, мирские люди, собирались в очень маленькой гостиной, читали, шили, писали письма, пили чай, просто были в моменте. В это время мы могли поговорить друг с другом. Затем последняя медитация и сон.
Все это казалось мне чужим. Уверена, я не единственная, кто задумывался так же, как и я, о том, во что влип. В то же время я понимала, что это было частью духовного приключения, которое началось годом ранее, в Доме молитвы Кайрос. Я словно заново обрела важнейшую часть себя.
Что меня сразу привело в восторг, так это работа на ферме. Иногда нужно было возить на тачке навоз. Иногда собирать стручковую фасоль, копать канаву или заливать бетоном новую дорожку вокруг сада. Однажды меня и еще одну женщину застукали за разговором во время сбора фасоли. Из-за этого вся наша группа лишилась не только вечернего чаепития, но и потрясающих десертов. К счастью, все члены группы практиковали принятие.
«Сегодня отлично поработала. Меня отправили на стройку, я помогала делать новую дорогу. Было весело! Два дня назад научилась работать киркой, пока копала сад (тоже весело). Была единственной женщиной в команде. Чувствовала себя настоящим мачо!
Я женщина.
Я сильная[21]…»
Самым потрясающим в работе, да и вообще во всем, было гендерное равенство. В аббатстве царила самая несексистская среда, с которой я сталкивалась за всю свою жизнь. Я словно вернулась в материнскую утробу, в которой так уютно и так безопасно. Я была так счастлива, что через несколько дней всерьез задумалась о том, чтобы бросить свою жизнь в Сиэтле, стать буддийской монахиней и жить в аббатстве Шаста. Это стало чем-то вроде навязчивой идеи, как видно из моих дневниковых записей. Эти мысли проникали в голову во время медитации, что было непозволительно. Я упорно боролась с ними.
Медитация сама по себе достаточно тяжела для меня в физическом плане, не говоря уже о том, что мозг все время отвлекается. У меня ужасно болела спина. Левое плечо полностью костенело. Я не могла понять, на чем сфокусировать взгляд. Очень уставала. Не знала, куда деть руки. Боролась со сном. Это вовсе не та духовная безмятежность, которую представляешь, когда слышишь о дзен-медитации, правда? Мой учитель сказал, что боль в спине и усталость, вероятно, связаны с моим сопротивлением принятию чего-то в себе или с какой-то блокировкой. Я так не думаю. Скорее, мне нужно было сидеть в более удобной позе.
Еще одна проблема была связана с необходимостью смотреть вниз, не блуждать взором по сторонам. Я ученый, а ученые любопытны по своей природе. Я знала, что мне придется нелегко.
В первый же день младший наставник сообщил мне, что я слишком много глазею по сторонам. Сначала мне стало стыдно, но позже я приняла его комментарий как ценное наставление. Потребовалось немало практики, но со временем я научилась концентрироваться. Нужно полностью находиться в настоящем моменте. Это значит, что необходимо отказаться делать то, что хочется. Это избавление от необходимости знать все. Избавление вообще от желаний. Это путь к свободе. Позже я включила эту практику в раздел навыков стрессоустойчивости. Одна из многочисленных дзен-практик стала инструментом для развития навыков ДПТ. Принятие – это свобода от необходимости удовлетворять свои желания.
Принятие требует практики, практики и еще раз практики
В аббатстве Шаста ты должен был усердно работать и при этом не предпочитать одни задания другим, не считать, что одни задачи больше заслуживают твоего времени, чем другие. Если я подметала пол и звенел колокольчик – сигнал к переходу к другому занятию, – я сразу же прекращала подметать. Мысль «нет, я должна сначала закончить свое дело, а потом переходить к следующему» считалась признаком эгоизма. Ты как бы подчинялся тому, что хотел делать, а не тому, что следует.
Еще одно правило: ты не должен был помогать другому человеку, пока тебя об этом не попросят. Если ты помогаешь кому-то без просьбы, скорее всего, ты делаешь это для себя. Это очень справедливое замечание относительно психотерапевтов. Я всегда советую своим коллегам делать то, что полезно клиенту, а не то, что заставляет их чувствовать себя хорошо как терапевтов.
«Меня раздражает Джун (еще одна мирская ученица):
– она кланяется слишком низко;
– делает все точно и “слишком правильно”;
– кажется, что она “лучше тебя”;
– она соскребает пальцами остатки еды со своей тарелки! Это слишком;
– она ест любую еду слоями (снимает сыр с тоста, вынимает начинку из пирога – наверное, чтобы есть каждый продукт по очереди);
– все это очень злит меня;
– я тоже ханжа и еще какой сноб. До приезда сюда Джун работала в библиотеке, и почему-то я чувствую, что она решила стать монахиней (ее скоро примут), чтобы… только представьте… незаслуженно перепрыгнуть иерархическую лестницу! Или что-то в этом духе!!!»
Эта запись из дневника с моей аллергической реакцией на Джун показывает, что обучение давалось мне нелегко. В свое оправдание скажу, что ворчание длилось недолго. Но если бы я сразу впитала и осознала ключевой принцип дзен, Джун не вызывала бы у меня таких эмоций. В дневнике еще есть несколько подобных записей о ней. Я изо всех сил старалась извлечь из своей негативной реакции на Джун возможность практиковать принятие.
Но процесс был очень медленным. Думаю, таков опыт большинства людей. Обучение требует практики, практики и еще раз практики. На самом деле оно никогда не заканчивается. Мы всегда учимся чему-то новому или более сложному. Даже сейчас, спустя три десятилетия, после многих лет практики, уже став мастером дзен, я продолжаю практиковаться снова и снова.
Навыки ДПТ – жизненные навыки
Когда я вспоминаю свои первые годы в Сиэтле, свою уверенность, что я смогу помочь людям с высоким суицидальным риском избавиться от страданий и боли всего за двенадцать недель при помощи поведенческой терапии, меня охватывает смятение. ДПТ не предлагает «лекарство» для людей, чья жизнь невыносима, в том смысле, как антибиотики могут вылечить бактериальную инфекцию, а имплозивная терапия – устранить конкретную фобию. ДПТ позволяет обрести жизнь, которую хочется прожить.
Я уже описывала некоторые составляющие ДПТ, включая навыки стрессоустойчивости (ТРУД), эмоциональной регуляции, СТОП, и собираюсь описать и другие, в первую очередь осознанность и радикальное принятие. Они помогают моим клиентам ощутить ценность жизни, но будут также полезны и другим людям в повседневной жизни. На самом деле это навыки для каждого из нас, а не только для людей с тяжелыми поведенческими расстройствами. Эти «жизненные навыки», как их можно было бы назвать, сделают вашу жизнь более полноценной и духовно осознанной, а еще укрепят связь с самим собой и другими людьми. Но навыки ДПТ нуждаются в постоянной практике. Со временем вам станет проще, но бросать тренировки нельзя.
Как и практики дзен.
Во время своего пребывания в аббатстве Шаста я записала в дневнике, что «быть здесь – словно проходить терапию». Здесь я нашла поддержку и непредвзятую обратную связь. Я сразу поняла, что этот опыт может быть очень целебным для моих клиентов. Целебным не в смысле исцеления от болезни, а с точки зрения заботы о человеке, которым является клиент, заботы о его душе. Это было сопряжено с определенным вызовом для меня, потому что, как я написала в дневнике, «здесь, как и в терапии, ты должен противостоять самому себе». Конечно, я очень старалась.
Но особенно тяжелой была борьба с тем, куда я иду, и с тем, что должна сделать.
«Я в замешательстве. С одной стороны, чувствую необходимость выполнять свою работу. Я пообещала вернуться в ад, чтобы помочь другим выбраться из него, и чувствую, что знаю лучший способ добиться этого.
Поэтому мне нужно оставаться в научном сообществе.
Идея: если я буду работать на полставки – этих денег мне вполне хватит на жизнь, – я смогу приезжать сюда, пройти обучение и при этом сохраню свою работу».
Я металась из стороны в сторону, пыталась понять, как совместить противоположные стороны жизни. Примерно через месяц после моего прибытия к нашей мирской группе присоединилась потрясающая женщина Сандер Уэллс. Как и я, она была католичкой и находилась в духовном путешествии: собиралась стать монахиней и хотела основать какую-нибудь созерцательную общину.
Мы с Сандер много говорили о том, как могли бы вместе реализовать подобный проект. На самом деле даже слишком много, потому что нас наказали за «шум», который мы устроили, пока собирали фасоль. Уверяю вас, это было вовсе не то, что мы с вами понимаем под шумом. Но после этого случая мы с Сандер планы воплощения проекта обсуждали уже в свободное время по вечерам.
Но эти идеи – пройти обучение, стать монахиней, организовать созерцательную общину, работать на полставки – резко исчезли после одного простого, но мощного осознания. Я записала в дневнике:
«Нет! Мои клиенты!»
Я не могла заниматься тем, что отдаляло бы меня от моих клиентов. Да, я оставила их на время своего пребывания в аббатстве. Но я сделала это, чтобы потом мочь эффективнее помогать им. Для человека, находящегося в бедственном положении, лучшей формой сострадания является эффективная помощь.
Примерно через две недели после приезда в аббатство я позвонила коллегам и узнала, что моя клиентка Анджела (выдуманное имя) была в очень плохом состоянии с момента моего отъезда. Ее госпитализировали, и она вела себя настолько неуправляемо, что ее пришлось перевести в закрытое отделение. Тогда она закуталась в одеяла и подожгла их. Врачи не знали, что с ней делать. Анджела сообщила им, что я была ее психотерапевтом, но не сказала, что я в отъезде.
Вот что я написала в дневнике:
«Я чувствую ее боль!
Она потеряла контроль, и все же я знаю, что глубоко внутри нее есть все, что необходимо для восстановления.
Я могу сопереживать ей.
Я была там.
Она все еще ищет вне себя то, в чем нуждается.
Боже! Я знаю пустоту, которую она ощущает!
Я так хорошо ее знаю!
Я хочу выплакать ее слезы, занять ее место… но я могу занимать лишь свое место… а как же остальные? Только Бог может занять место каждого… поэтому я должна предоставить эту возможность Ему/Ей».
Новый контакт со своим настоящим «я»
Незадолго до того, как я отправилась в аббатство Шаста, у моей матери диагностировали рак. Я отправляла ей открытки так часто, как только могла, почти каждый день. Иногда она писала мне письма, которые были одновременно сбивающими с толку и душераздирающими.
«Она пишет эти чудесные, нежные письма, и я задумываюсь, что буду делать, когда узнаю, что больше никогда не получу их… (конечно, я снова плачу). Я не хочу, чтобы она умирала! Она может быть ужасным человеком… но в письмах она прекрасна… возможно, она пишет сердцем. Ох! Это заставляет меня плакать снова и снова».
Когда я находилась рядом с ней, мама уделяла внимание тому, как я выгляжу, как говорю, как ем («Ешь медленнее, Марша»). Она никогда не одобряла и не принимала меня такой, какой я была. Я уверена, что мама любила меня, но ей не нравился человек, которым я была, она не восхищалась мной. Семья и дети были самым главным для нее, как и для большинства женщин ее поколения из Талсы.
Но эти письма наполнены любовью. Как грустно.
В своих открытках я делилась с ней всеми новостями. Вскоре после отъезда из аббатства я записала в дневнике:
«Опыт, полученный в аббатстве Шаста, помог мне снова соприкоснуться с моим настоящим “я” – воплощением Бога в творении. Несомненно, Царство Божие находится внутри каждого из нас!»
Я всегда знала о своей духовной составляющей, но забыла, насколько духовность на самом деле была интегрирована в мою жизнь.
Тогда я еще не знала, что на духовном пути мое представление о себе и Боге изменится. И очень сильно. Кто-то в аббатстве сказал мне: «Если ты сомневаешься в своем опыте, ты можешь потерять его». Что ж, я психолог, ученый, поэтому привыкла задавать вопросы. Сомнения в отношениях с Богом, безусловно, имели свою цену. Вспомните мой опыт просветления в часовне Сенакль, который я истолковала как «Бог любит меня», но позже поняла, что на самом деле это было «я люблю Бога». Точно так же я глубоко любила Эда. В какой-то момент пребывания в аббатстве Шаста я действительно усомнилась в своей вере, и это увеличило пропасть между мной и Богом. Теперь мне комфортно, что у меня нет личного Бога. Теперь я молюсь гораздо реже. Я – это я во Вселенной, Вселенная внутри меня, во всех нас.
Я вспоминаю, как горячо молилась раньше, то чувство экстаза, которое охватывало меня. Перемена произошла почти шокирующая. Хотя я погружаюсь в Бога почти каждый день, я почти уже не молюсь.
Ладно, должна признать, иногда я все-таки молюсь – когда «Хаски» (футбольная команда Вашингтонского университета) проигрывает и нуждается в помощи. Если честно, это единственный случай, когда я молюсь. Мне кажется, что я должна попробовать, просто на всякий случай.
Иллюзия свободы в отсутствие альтернатив
Примерно к середине своего пребывания в аббатстве Шаста я почувствовала призыв Бога и очень долго медитировала в одиночестве. Я решила, что нуждаюсь в такой интенсивной медитации, что Бог собирается предстать передо мной прямо в комнате или что-то подобное. Я не могла нарушить распорядок дня без разрешения, поэтому подошла к своему руководителю и объяснила, что хотела и должна была сделать.
Он посмотрел на меня и с легкой улыбкой произнес: «Что ж, если ты нуждаешься в этом, ты точно должна сделать это». Я пришла в восторг. Затем он сказал: «Знаешь, мы здесь этим не занимаемся, но рядом есть гостиница. Ты можешь отправиться туда на три дня и вернуться, когда закончишь». Эти слова потрясли меня. Я пробормотала что-то вроде: «Возможно, я ошиблась. Мне нужно подумать об этом».
Разумеется, я не поехала в гостиницу. Руководитель заставил меня спросить себя: «Чего я на самом деле хочу? Хочу ли я двигаться самостоятельно? Или хочу быть частью этого сообщества?»
Мне хотелось быть частью сообщества.
Это легко перенести на терапию. Когда клиент говорит: «С меня достаточно. Я собираюсь найти другого психотерапевта», на самом деле он не хочет никого искать. Он хочет, чтобы я облегчила его страдания. Но я спрашиваю: «Хотите, я помогу найти другого терапевта?» Когда ребенок заявляет: «Все. Я ухожу из дома», на самом деле он не хочет никуда уходить. Он хочет, чтобы его мать перестала делать то, что его расстраивает. Но мать должна сказать: «Хочешь, я помогу тебе собрать вещи?»
Это иллюзия свободы при отсутствии альтернатив. Иллюзия выбора – принятия предложенной помощи ради достижения заявленной цели, – но в действительности нежелание этой цели. Клиент не хочет искать другого психотерапевта. Ребенок не хочет уходить из дома. Я часто сталкиваюсь с этим. Непочтительные ответы заставляют клиента сосредоточиться на том, чего он действительно хочет. Это может быть очень эффективным.
Этот урок, который я взяла из дзен, было легко применить в терапии. Но мне хотелось бо́льшего. Мне хотелось внедрить аспекты медитации дзен. Путешествие в Германию к Виллигису помогло в этом.
Но сначала я должна объяснить свое понимание принятия и особенно радикального принятия.