Хороший совет от Виллигиса: продолжай идти вперед
Виллигиса Йегера, монаха-бенедиктинца из Германии, называют «одним из величайших мистиков и духовных учителей нашего времени». Он учился в Японии и в 1981 году открыл Центр дзен и созерцания в Северной Баварии. Он был дальновидным мыслителем и в некотором смысле радикалом, сочетавшим христианский мистицизм и традиции дзен с современными научными идеями. Результатом стала трансконфессиональная, или трансрелигиозная, духовность. Виллигис отказался от христианской концепции Бога как личности и ставил мистический опыт выше так называемых доктринальных истин.
Он так раздражал католическую церковь, что в 2002 году кардинал Йозеф Ратцингер (впоследствии папа Бенедикт XVI) запретил ему публично выступать в Германии. После непродолжительного молчания Виллигис нарушил запрет и продолжил выступать.
Мой тип лидера.
Но в тот момент, когда я познакомилась с ним на ретрите в Портленде в ноябре 1983 года, через несколько дней после отъезда из аббатства Шаста, эта слава была еще впереди. Седой, загорелый и уверенный в себе, Виллигис, казалось, был воплощением слова «харизматичный». Наша встреча проходила в маленькой комнате, и мне было не по себе.
Виллигис спросил меня: «Сколько тебе лет?» Странный вопрос, подумала я, но ответила: «Сорок». Он посмотрел на меня и сказал: «Это очень скучно». Мы помолчали минуту, и затем он снова спросил: «Сколько тебе лет?» На этот раз я ответила: «Вечность». Виллигис улыбнулся и сказал: «Хорошо. У тебя глубокий опыт».
В дзен нет ни рождения, ни смерти. Только вечность. Виллигис говорил, что каждый из нас является воплощением сущностного бытия (для кого-то Бога, для кого-то Будды). По сути, мы являемся одним целым.
Я попадаю в совершенно другую среду
Мои друзья из Института Шалем советовали мне пойти в ученики к Виллигису, но люди из мирской группы в аббатстве Шаста сказали: «Не езди к нему. Тебе будет слишком больно». Это означало, что будет очень сложно и физически, и эмоционально. Я не послушала их. И вот 11 ноября 1983 года, почти через месяц после отъезда из аббатства Шаста, я не без волнения отправилась в Дзен-центр Виллигиса в Вюрцбурге. Я собиралась провести там месяц, но в итоге осталась на четыре.
В аббатстве Шаста меня окружали люди, которые проводили духовные занятия на английском языке. Монах-преподаватель ходил по комнате и следил за нашей маленькой группой, давая индивидуальную обратную связь. Аббатство Шаста напоминало католическую семинарию, в которой обучают священников.
У Виллигиса мы получали гораздо меньше обратной связи в отношении своей духовности. В большинстве случаев обучение дзен проходило во время индивидуальных встреч с Виллигисом. Изредка он проводил получасовые беседы о дзен. Люди с восторгом слушали их, даже если уже были на них десятый раз.
Эти беседы проходили на немецком языке. У меня не было переводчика, поэтому я ничего не понимала, но все равно они казались мне увлекательными. Я чувствовала смысл, не понимая ни единого слова. Это был интуитивный опыт, во многом похожий на сам дзен, который и является, по сути, интуитивным опытом.
Перед тем как отправиться в Германию, я сказала себе: «Ты можешь угождать учителю, а можешь учиться. Делать и то и другое одновременно невозможно. Тебе придется выбирать». Я выбрала обучение, и это, несомненно, было одним из лучших моих решений. Люди видят во мне лидера, и, конечно, иногда так оно и есть. Но многие не понимают, что мне также нравится быть последователем.
Трудности медитации
Виллигис где-то раз в две недели проводил ретриты, или сёссины. В буквальном смысл сёссин означает «прикосновение к сердцу-уму» и является выражением основного принципа дзен, согласно которому небо, земля и человек едины, все, что нас окружает, и я – одно целое. Цель шестидневного сёссина – достичь такого единства вместе с другими участниками, не обязательно с целью просветления, хотя иногда это случается, как побочное явление.
Ближе к концу своего пребывания у Виллигиса я написала своей маме: «Сложно описать, что произошло здесь со мной. Сказать особо нечего. Я так глубоко погрузилась в этот опыт, что слова не играют здесь никакой роли».
Основой сёссина является интенсивная медитация (дзадзен), которая проводится три-четыре раза в день по полчаса. Большинство людей сидят со скрещенными ногами на коврике на полу, с прямой спиной и открытыми глазами, в тишине, лицом к стене. Ее цель – погрузиться в себя и заметить реальность такой, какая она есть в настоящем, замечать, не анализируя (это сложно для психолога). Наблюдение без анализа – вот суть медитации.
Поскольку я не могу сидеть на полу, скрестив ноги, я медитировала, сидя на стуле. Клала руки на колени или бедра ладонями вверх и начинала практику. Иногда это простое дыхание дзен, когда ты считаешь вдох (один), выдох (два), вдох (три), выдох (четыре) и так до десяти, потом начинаешь заново и повторяешь до конца медитации. Это сосредоточение внимания на чем-то одном в конкретный момент, чтобы достичь ясности ума и эмоционального спокойствия.
Ходить как буйвол
Обычно дзадзен чередуется с ходячей медитацией, которая продолжается около пяти минут. Когда я спросила одну из учительниц, как я должна ходить, она уверенно ответила: «Ходи как буйвол», как будто я знала, что это означает. Поэтому я придумала правило: делай то, что делает человек слева от меня.
Виллигис уделяет большое значение ходьбе. Иногда во время сёссина он отправлял нас ходить по тропинкам в саду или в лесу с закрытыми глазами. «Просто станьте ходьбой», – говорит он. Это сложнее, чем кажется, – не думать, не смотреть, не слушать. Просто ходить и быть ходьбой. Это сложно, если ты отвлекаешься. Иногда я чувствовала, что меня скорее словно ведут, вместо того чтобы идти самостоятельно и быть ходьбой.
Однажды во время ходьбы я вспомнила, как часто пациенты психиатрических клиник заламывали руки во время ходьбы. Я тоже стала заламывать руки ради всех душевнобольных мира. «Сегодня вам не нужно заламывать руки, потому что я делаю это за вас», – подумала я. Я до сих пор это делаю – на своих сёссинах.
Практика сёссинов
Сёссины длились шесть дней, каждый день по одному и тому же расписанию. Подъем до рассвета, сидячая медитация, завтрак, снова сидячая медитация, прогулка, обед и так до конца дня, который наступал рано. Сёссины очень утомительны. Как бы странно это ни звучало, они требуют огромного количества энергии и сжигают много калорий. Концентрация внимания – тяжелая работа для мозга, и исследования подтверждают это. Мой друг Мартин Бохус сказал мне после своего первого сёссина: «Я устал гораздо больше, чем после похода в горы».
Сёссины проходят почти в полной тишине, за исключением тех случаев, когда вы общаетесь со своим учителем дзен. Обычно в этих сёссинах участвовало более ста человек. Мы выстраивались в очередь, чтобы поговорить с Виллигисом или другим учителем. Виллигис звонил в колокольчик, ты подходил к нему, задавал вопрос или делился проблемой, он отвечал, снова звонил в колокольчик, и к нему подходил следующий участник.
Существовала определенная иерархия. Более продвинутые ученики становились в начало очереди. Они работали над коанами – парадоксальными дзен-историями или притчами, которые помогали исследовать и глубже погрузиться в свое настоящее «я», учили выражать учителю (обычно без слов) природу Будды, Бога, Иисуса, природу любой сущности, как бы ты ее ни называл. За ними шли ученики, которым только предстояло приступить к изучению коанов. А потом шли неофициальные ученики. Я была среди них, в конце очереди. Мне нравилось стоять в конце этой очереди. Дома я была первой в своей лаборатории, и последнее место в очереди уравновешивало это.
Обучение через коаны
Вот несколько примеров простых коанов: «Сколько звезд на небе?», «Останови звук храмового колокола», «Заставь гору Фудзи сделать три шага». Классический коан: «Обладает ли собака природой Будды?» Я почти слышу, как вы говорите: «Марша, как ответить на эти вопросы?» Но я не скажу вам этого, как не говорю своим ученикам дзен. Если бы я поделилась с ними ответами, они бы ничему не научились.
У коанов нет ответов в том смысле, который предполагают обычные вопросы вроде «Каково расстояние между Солнцем и Землей?» или «Сколько в мире континентов?» При этом не имеется в виду что-то неземное или сверхъестественное. Ученик не анализирует вопрос, а приходит к ответу через медитацию и целостное мышление. Это не интеллектуальное упражнение. Вы должны открыть свое сердце, чтобы позволить ответу прийти. Когда вы увидите его, скорее всего, испытаете экстаз. Это что-то вроде: «Не могу поверить, что я сделала это. Ого!» (Кстати, у коана «Сколько звезд на небе?» нет числового ответа.)
Размышление о коанах – это способ проникнуть в природу реальности, которую мы обычно воспринимаем фрагментарно. Это значит увидеть природу Будды, фундаментальную природу всех вещей, единство вселенной.
Ученик сообщает свой ответ учителю, словно это единственный вариант, потому что у коанов может быть много ответов, ведь каждый отражает суть его универсальной истины. Ученик доносит свой ответ через действия или мимику. Иногда я чересчур глубоко погружалась в анализ и размышления, и тогда Виллигис говорил мне: «Концепции, Марша, концепции». Он звонил в свой колокольчик, и я уходила, чтобы попробовать поразмышлять иначе.
Время с Виллигисом стало благословением
Мне нравилась простота Мюнстершварцахского аббатства. Все было прекрасным и снаружи, и внутри. Перед дзендо, залом для медитации, располагались большие золотые гонги. В очень простых комнатах были расставлены прекрасные икебаны, на обеденных столах стояли небольшие букеты. Снаружи были цветущие сады с бегущими ручьями и разными статуями. Очень по-дзенски.
Аббатство было построено в конце 1930-х, но оно стояло на этом месте с VIII века. Предыдущее было уничтожено пожаром в начале ХVIII века. Река Майн уходит на полтора километра на запад, а пейзаж напоминает пасторальные картины.
Бо́льшую часть времени я была здесь очень счастлива, так же как и в аббатстве Шаста. Один человек, который тоже находился тут, казалось, злится на меня за то, что я счастлива, ибо сам он был в глубокой депрессии. Я сказала ему: «Я не могу сдержать свое счастье». Помните диалектику? Я могу быть одновременно счастлива и грустить из-за каких-то аспектов своей жизни и собственного пути.
Но моя бедная спина. Я перепробовала все варианты медитации. Ходьба помогала, но не решала проблему. Однажды во время особенно болезненной сидячей медитации я неожиданно поняла, что боль не имеет значения. Мне не следовало уделять ей столько внимания, если она не была опасной, а моя боль точно не была такой. Это стало важным открытием и помогло пережить гораздо более тяжелые моменты.
Мне не хотелось говорить о физической боли, но когда я наконец поделилась этим с Виллигисом, он тут же нашел решение проблемы. Он предложил мне ложиться на пол часовни на верхнем этаже. Я так и сделала, но вскоре кто-то дотронулся до моей ноги и сказал, что я не могу лежать там. Я не стала открывать глаза и отвечать и осталась на полу до конца медитации, но больше так не делала. Потом я попробовала медитировать в кресле с подлокотниками и спинкой. Я клала подушку на колени, опускала на нее руки, чтобы поддерживать плечи, и это помогало мне медитировать без острой боли.
Такое положение во время дзадзена требует изрядной доли смирения. Твое естественное желание – быть как все, делать то, что ты должен делать. Во время медитации «не полагается» сидеть в кресле. Все сидят, скрестив ноги на полу. Но я приехала, чтобы впечатлить других или чтобы учиться? Я решила сидеть в кресле и учиться практике медитации с относительным комфортом. Персонал всегда говорил, завидев меня: «Выносите королевское кресло, Марша пришла». И они действительно выносили огромное красное кресло с подлокотниками.
Виллигис очень хорошо говорил по-английски, когда мы встречались наедине. Вскоре наше общение растянулось с пяти минут до десяти, а то и до пятнадцати, что было гораздо дольше, чем с другими. Отчасти Виллигису хотелось компенсировать мое непонимание его выступлений на немецком языке. Сколько раз он говорил: «Марша, как жаль, что ты не могла понять мою сегодняшнюю речь». Со временем между нами установилась связь, похожая на мои отношения с Ансельмом, моим духовным наставником в Университете Лойола.
Я поочередно пребывала в состоянии восторга и глубокой печали. Однажды Виллигис сказал: «Ты страдала, Марша. Я никогда не страдал, но я понимаю это». Это было такое любящее признание, словно он заглянул в мою душу, увидел боль и страдания и взял их в свои ладони. Я чувствовала заботу Виллигиса, но мне было очень тяжело. Погружение в дзен, знакомство с коанами, физическая боль во время медитации, всплески эмоциональных переживаний. Наверное, в какой-то момент я пожаловалась Виллигису. «Значит, ты хочешь уехать? – спросил он. – Ты не захочешь вернуться сюда?»
Мне действительно хотелось уехать. Но как только Виллигис произнес это, моей немедленной внутренней реакцией было: «Нет, я совсем не хочу уезжать. Я не слабачка. Я твоя самая преданная ученица». Я почти накричала на него. Этот момент стал переломным для меня.
Дзен и единство
Опыт сёссинов – это просто опыт. Ничего интеллектуального. Это и есть дзен. Он больше тебя, это опыт существования. Ты можешь стоять на вокзале, посмотреть на часы и вдруг осознать, что это оно и есть – существование. Все просто существует. И нет ничего другого.
Мы относимся к вселенной как к совокупности отдельных сущностей, которые взаимодействуют творческим образом. Но в дзен на самом деле все взаимосвязано и образует единое целое. Мы являемся отражением единства, слова «Бог», сущностной реальности, природы Будды.
Дзен полностью меняет ваше самовосприятие. Ощущение себя как отдельной личности, обособленной от всего и всех, меняется на универсальное «я». В дзен нет «я». Нет понятия «я», отделенного от всего остального.
Простые, но важные уроки
Я отправилась в аббатство Шаста и к Виллигису, чтобы научиться принятию. В конце концов, суть дзен – это принятие того, что есть, своего места в жизни. Два простых практических занятия во время сёссинов серьезно повлияли на мою практику радикального принятия.
Во-первых, все мы, включая Виллигиса, должны были оставаться за обеденным столом, пока последний человек не доест. К глубокому огорчению моей матери, я ем очень быстро. И когда я была совершенно измотана сидячей медитацией и больше всего мне хотелось доесть и завалиться в кровать, я была вынуждена оставаться за столом. Увы, некоторые люди едят очень медленно, и всем приходилось ждать, пока они не закончат. Звяк, звяк, звяк – звуки ножа по тарелке. Звяк, звяк, звяк. Мне приходилось ждать, пока наконец не воцарится тишина. Если что-то и научило меня радикальному принятию, то это оно.
Это правило оказалось настолько эффективной практикой, что я применяю его на собственных сёссинах, которые сейчас провожу в Америке.
Вторая практика, укрепившая мое радикальное принятие, связана с кухней. На кухне у каждого была своя работа, и мне нередко поручали вымыть посуду. Я очень систематична и поэтому быстро выполняю подобные задачи. Наверное, вы догадались… Люди, работавшие со мной, были совершенно несистематичны и медлительны, медлительны, медлительны. Снова радикальное принятие. Мне приходилось быть терпеливой, нравилось мне это или нет. В память об этом опыте я установила большой водопроводный кран с распылителем на кухне в своем доме, похожий на тот. Каждый день он напоминает мне о практике.
Наконец-то часть семьи
Простые и вкусные вегетарианские обеды иногда проходили за «семейным» – длинным – столом, за которым Виллигис и другие учителя могли видеть всех присутствующих в зале. Здесь был персонал, участники краткосрочных программ и я, первая и единственная участница долгосрочной программы. Когда мы собирались за этим «семейным» столом, каждый вставал около своего места, пока не собирались все. Потом мы вместе кланялись и садились.
Сидеть за большим «семейным» столом было для меня немаловажным событием. Виллигис часто предлагал мне сесть рядом, особенно в следующие мои после ноября 1983 года визиты. «Садись рядом со мной, Марша», – говорил Виллигис, и это место было моим до отъезда. Это был очень добрый жест, самая исцеляющая вещь в моей жизни: глубокое ощущение, что отныне я – часть семьи, что меня полностью принимают.
Позже моя сестра Элин сказала мне: «У тебя не было дома и семьи, когда ты росла, Марша. Таких, в которых ты нуждалась». Она была абсолютно права. Впервые в жизни я поняла, что имеют в виду люди, когда говорят, что «едут домой» на Рождество. На протяжении многих лет я действительно проводила Рождество у Виллигиса. И по сей день для меня это семья.
В последующие после первой поездки годы я познакомилась со многими сотрудниками аббатства. Особенно важным было общение с Беатрис Гримм, учителем созерцательной молитвы и духовного танца. Я влюбилась в ее танцы. После обеда в теплые дни группа выходила на улицу и танцевала на широкой дороге. Как правило, мы танцевали под музыку тэзе – духовные, молитвенные песнопения. Это было великолепно.
Мы вставали в круг и танцевали, держась за руки. Теперь танец – важный компонент ретритов и других мероприятий, которые я провожу в Америке. Я прошу людей танцевать – психологов с психологами, клиентов с клиентами, – чтобы объединить их. Я сама танцую с клиентами, потому что, на мой взгляд, это дает им ощущение единства и напоминает каждому о необходимости оставаться осознанным. Музыка, которую мы используем, – Nada De Turbe – красивое, одухотворенное произведение с глубоким смыслом. Ее название переводится как «Пусть ничто не тревожит тебя». Когда у меня собираются группы терапевтов, я тоже заставляю их танцевать. Мы танцуем под очень ритмичную «Пастушью песню». Все называют это танцем ДПТ. Я рекомендую терапевтам танцевать со своими клиентами, когда они вернутся домой (я взяла оба произведения для танцев из своих поездок к Виллигису).
Эгоизм с благими намерениями
Месяц, который я собиралась провести у Виллигиса, слишком быстро подошел к концу. Мысль об отъезде казалась невыносимой. Мне нужно было научиться гораздо большему, если я собиралась перенести свои знания в эффективную терапию для своих клиентов.
Недолго думая, я позвонила заведующему кафедрой и попросила продлить мой отпуск без сохранения заработной платы на три месяца. На мой взгляд, это было очень разумное предложение. Я повышу качество терапии для своих клиентов, а университету не придется оплачивать мое длительное отсутствие.
Из всех эгоистичных поступков моей жизни этот, несомненно, возглавляет список.
Во-первых, я полностью проигнорировала тот факт, что в следующем семестре должна была преподавать определенные курсы. Во-вторых, у моих студентов теперь не было куратора. Кто будет заниматься ими? Моя студентка Андрэ Иванофф, которая сейчас является профессором Колумбийского университета и президентом Института Линехан, так разозлилась на меня за то, что я бросила ее в середине написания диссертации, что не разговаривала со мной целых пять лет (сейчас она одна из моих лучших подруг). В-третьих, меня только что взяли в штат, и коллеги удивлялись, зачем они дали мне должность, если я собиралась сбежать в ту же минуту.
Поверьте, впоследствии я заплатила за эту ошибку едва заметную, но огромную цену.
Первоначальная реакция заведующего кафедрой была такой: «Что? Теперь, когда тебя приняли в штат, ты собираешься уехать и заставить всех работать за тебя?! Как минимум это эгоистично!» В конце концов, однако, он согласился продлить мой отпуск. Позже он сказал: «Знаешь, Марша, у тебя нет плохих намерений, но иногда ты не осознаешь влияние своих слов и действий». Он был прав. Я сосредоточилась только на себе и на том, что было необходимо для пользы исследования. Я совсем не задумывалась о том, как мое решение повлияет на других людей.
Загадочное и жуткое чувство
Если сёссин становился слишком напряженным или я ловила себя на том, что начинаю плакать по своей маме, или тоскую по Богу, Виллигис велел мне идти на улицу, погулять, побыть на природе. В долине было очень красиво, вдалеке виднелись заснеженные горные вершины. Впервые я оказалась в месте, которое могло конкурировать с Сиэтлом в природной красоте. Во время этих прогулок я переполнялась чувствами. Яркие краски, запах цветов, легкий ветер, дующий в лицо. Пение птиц. Приложив усилия, я могла почувствовать изобилие окружавшей меня природы. Каждое из моих пяти чувств было затронуто.
Такого переполнения чувствами не могло случиться во время первого визита, стоял ноябрь, приближалась зима. Но с годами мои воспоминания о пребывании там в разные времена года слились в одно. Я могу легко представить, что даже в первую поездку я видела и ощущала аромат цветов, чувствовала дуновение ветра на лице и слышала пение птиц. Такова магия человеческого воображения.
Провести в Бенедиктинском доме четыре месяца и участвовать в сёссинах каждые две недели было очень сложно. Но я не собиралась упускать шанс научиться всему, чему только могла. Но, как я узнала позже, это была огромная работа для моего мозга. Однажды, сидя перед стеной во время медитации, я неожиданно почувствовала, что мое тело будто вдавливают в пол. При этом казалось, что голова вот-вот оторвется от тела. Я еще больше погрузилась в медитацию, чтобы не провалиться сквозь пол. Это продолжалось несколько недель. Единственный положительный момент заключался в том, что, когда тебе кажется, что твоя голова может оторваться, а тело – провалиться сквозь пол, ты сохраняешь концентрацию.
Из-за того что эти странные ощущения продолжались, я начала беспокоиться. Я сказала себе: «Ты психолог, ты можешь что-то с этим сделать». Я отправилась в город и гуляла несколько часов, считая каждый камень в стенах, квартал за кварталом. Я напоминала себе, что это лишь часть практики медитации. Пока я сохраняю концентрацию, со мной все в порядке.
В итоге странные ощущения исчезли.
Я должна отпустить
В аббатстве Шаста учителя говорили нам, что главной целью дзен было просветление. Не имело значения, что у меня уже был такой опыт. Я тогда не знала, что это был тот самый опыт, о котором говорили учителя. Я снова искала то, что уже имела.
Я часто гуляла по ночам, потому что не могла заснуть. Однажды я возвращалась в аббатство и резко остановилась на углу. Неожиданно я поняла, что все происходящее в моем разуме было лишь мыльными операми. Я постоянно пережевывала одно и то же, как это делают люди в депрессии: размышляла, тревожилась, корила себя, чувствовала себя виноватой, критиковала себя. Неожиданно я подумала: «Подожди-ка, мне не нужно включать этот чертов сериал. Все это бессмысленно». В тот момент я почувствовала освобождение. Все это время я стремилась испытать ощущение, которое пережила в часовне Сенакль. Но я поняла, что должна отпустить это. Я знала, что мне нужно отпустить Бога.
Путь, который я вынесла, а не прошла
Иногда Виллигис предлагал мне отправиться вдвоем в другой город, порой даже с ночевкой. В таких поездках я чувствовала себя туристкой. Я продолжала отправлять открытки маме. Теперь я понимаю, как много путешествовала: 17 января, Цюрих… 23 января, Люцерн… 24 января, Тироль… 1 февраля, Мюнхен… 4 февраля, Гармиш… 18 февраля, Инсбрук. В общем, вы поняли. На некоторых открытках были изображены пейзажи или горы. Но на большинстве – церкви и другие красивые здания. Например, неф собора в Вюрцбурге. Королевская часовня в Инсбруке. Знаменитая улица в Мюнхене со средневековыми воротами. В каждой церкви, в которую я заходила, я ставила свечу за маму.
На этих открытках я в основном делилась простыми наблюдениями. «Привет, мы возвращаемся в Вюрцбург. Курс закончился утром, а потом мы остались, чтобы Виллигис покрестил двух детей. Тебе бы понравилось! Маленькая девочка (три года) в длинном белом платье с розовой ленточкой на шее. Маленький мальчик (пять лет) в синих бархатных штанишках и жилете поверх белой блузки с оборками, тоже с розовой ленточкой. Девятилетняя девочка играла на флейте, мы все пели и зажигали свечи… Следующий курс (созерцание) начинается в среду вечером. Он продлится четыре дня, а потом у нас будет шестидневный сёссин (конечно, для меня они все одинаковы). А потом я вернусь домой».
Близился конец февраля, уже через пару недель я должна была вернуться в Сиэтл. Я выдержала большой путь и изменилась по сравнению с той, кем была четыре месяца назад. Я говорю «выдержала» путь, а не «прошла», потому что, по правде говоря, я мало контролировала то, что со мной происходило.
Я боролась с неуправляемым потоком негативных эмоций, связанных с самооценкой, а также с болью неудовлетворенных духовных устремлений, и часто ловила себя на том, что заливаюсь слезами.
А потом я получила письмо от мамы, которое начиналось со слов «Марша, моя любимая дочь». Меня словно сбил грузовик. Я плакала на каждой медитации. Я действительно рыдала весь день, утром, в обед и вечером.
Ближе к вечеру того дня я подошла к Виллигису. Сквозь слезы я сказала: «Я плачу и не знаю почему». Я не знала, почему плакала, потому что вообще не связывала это со своей матерью. Даже сейчас я не уверена, что плакала из-за нее. Виллигис просто посмотрел на меня и сказал: «Продолжай». Он позвонил в колокольчик, и я ушла. Его позиция была такова: «Не во всем должен быть смысл, тебе не следует думать об этом и что-то с этим делать. Все идет так, как идет».
Наконец через несколько дней слезы утихли. Наверное, я устала физически и эмоционально. Я подошла к Виллигису и сказала: «Я успокоилась». Он сказал: «Ты знаешь, что это было?» Я ответила: «Нет». Он сказал: «Хорошо». И позвонил в колокольчик. Я снова ушла. Смысл был прежним. В дзен не нужно думать. Все приходит и уходит, приходит и уходит. Следовать дзен – значит видеть и принимать реальность такой, какая она есть.
Увы, я долгое время упускала именно этот момент. Когда это происходило, Виллигис говорил мне: «Марша, это так» – и делал жест, словно он играл на скрипке. Потом он говорил: «Просто все так и никак иначе». Одним вечером я очень загрустила. Я позвонила Виллигису и спросила: «Ты можешь прийти и сыграть мне один раз на скрипке?» Он пришел и сделал это. Двигал рукой, словно смычком. «Все так, Марша, – сказал он. – Все так и никак иначе». Это было все, что мне нужно.
Мое общение с Виллигисом не всегда было посвящено темной стороне моей души. Иногда оно было очень практичным. Со мной рядом часто сидел парень, который не брился. Он раскачивался на своем стуле и гладил свою бороду. Я слышала каждое прикосновение его пальцев к грубой щетине. Я сказала Виллигису: «Разве ты не можешь прекратить это?»
В ответ он рассказал мне историю: «В старые времена мастера дзен спускались к ручью, где поток воды вращал водяное колесо. Они садились и слушали, как оно скрипит. Мастера делали это, чтобы практиковать отпускание. Для тебя таким скрипом является этот парень, его раздражающие привычки. Просто практикуй отпускание. Возвращайся и продолжай. Это водяное колесо».
Как я уже говорила, практика, практика и еще раз практика.
Два прощальных подарка
Я получила драгоценные подарки от общения с Виллигисом.
Во-первых, я быстро поняла, что практика дзен содержит элементы, которые можно перенести в клиническую практику. Тем не менее эта уверенность была немного ошибочной, потому что процесс переноса оказался гораздо сложнее, чем я представляла. Мои первые попытки обернулись полным провалом. В итоге после нескольких поездок в Германию, консультаций с Виллигисом и получения обратной связи я смогла сделать практики дзен основой навыков ДПТ. В первую очередь это навыки осознанности, которые настолько важны, что в ДПТ им обучают в первую очередь. Осознанность – это сосредоточенность на своем присутствии в настоящем моменте и неосуждающее принятие своего присутствия в нем. Осознанность ведет к принятию. Чуть позже я расскажу о ней подробнее.
Второй дар был совершенно неожиданным.
Я приехала к Виллигису, не думая о том, хочу ли стать учителем или мастером дзен, но спустя годы стала и тем и другим. Как вы можете представить, это стало важным этапом моего духовного пути, об этом я расскажу в следующей главе.
Больше не тоскую по дому
Но я взяла и еще кое-что, более личное.
Когда я впервые оказалась у Виллигиса, меня постоянно терзали чувство несовершенства, отчаяние и сомнения в собственной ценности. В сочетании с беспрестанной болью от неудовлетворенного стремления – к Богу или что бы это ни было. Бо́льшую часть времени я чувствовала себя ужасно и не понимала, что со мной не так.
Мне очень повезло в ранние годы моей жизни с духовными наставниками – Тедом Виерой и Ансельмом. Они оба видели духовность, которая является моей сущностью, и оба любили меня. Но этого было недостаточно. Когда я начала беседовать с Виллигисом, я поняла, что что-то изменилось. Я могла говорить о своем устремлении так, как никогда раньше.
И Виллигис понял меня, как никто другой никогда не понимал.
Однажды я спросила у него: «Почему я так себя чувствую? Что со мной не так? В чем моя проблема?» Виллигис немного помолчал и ответил: «Марша, твоя проблема в том, что ты тоскуешь по дому». Я уже говорила, что обрела здесь семью. Но он говорил о другом. Он имел в виду, что я тоскую по Богу. Ночью, лежа в постели, я часто чувствовала, будто между мной и Богом была завеса или некий барьер. Я пыталась его убрать, но у меня ничего не получалось.
Когда Виллигис сказал, что я тоскую по дому, все внезапно обрело смысл. Я сказала себе: «Хорошо, я просто тоскую по дому. Со мной все в порядке. Я не душевнобольная. Я просто тоскую. Это тоска». Темная ночь в моей душе не рассеялась в тот же миг. Но она определенно стала светлее.
Любовь была еще одним сокровищем, которое подарил мне Виллигис. Конечно, «подарил» – не лучшее слово, потому что любовь – это не предмет, который можно подарить, как коробку конфет. Любовь просто есть. Я чувствовала любовь Виллигиса, и это было первым подобным опытом. Я впервые ощутила себя любимой. Тед Виера и Ансельм любили меня, но это было другое. Ансельм как будто ставил меня на пьедестал, так что это было скорее обожание, а не чистая любовь. Конечно, Эд тоже любил меня. Но это тоже было по-другому. С Виллигисом я чувствовала, будто вернулась домой. Он увидел мою духовную сторону, мою суть как будто впервые.
Его любовь была чистой и сильной, она исходила из радикального принятия. Она преобразила меня. Я больше не была одна и не была одинока. Я больше не тосковала по дому.
Наконец-то я стала самой собой.