Публичная огласка моей истории: реальное происхождение ДПТ
Я всегда знала, что однажды «предам огласке» свое прошлое. Бессчетное число раз меня спрашивали: «Ты одна из нас?» Шрамы и следы ожогов на моих руках не всегда полностью скрыты от посторонних глаз, поэтому неудивительно, что люди проявляют любопытство, особенно те, кто знаком со страданиями такого рода.
Иногда я делилась своей историей с клиентами. Но однажды (это было весной 2009 года) я не ответила на вопрос прямо. «Ты имеешь в виду, страдала ли я?» – спросила я молодую женщину, которая смотрела на меня очень серьезно. «Нет, Марша, – ответила она. – Я имею в виду: ты одна из нас? Такая же, как мы? Если это так, это дало бы всем нам огромную надежду».
Я решила рассказать свою историю именно по этой причине: чтобы дать надежду тем, кто оказался в аду. Я обдумывала это, когда мне было около сорока и я собиралась возглавить Ассоциацию развития поведенческой терапии. Я представляла, как выступаю с президентским обращением и уверенно говорю: «Взгляните на меня. Я была там. Я знаю, каково это. И я знаю, как помочь». Это было бы очень эффектно. Когда я поделилась этой идеей со своим наставником Джерри Дэвисоном, он настоятельно посоветовал мне не делать этого. Сказал, что это может разрушить мою карьеру. Спустя двадцать лет Отто Кернберг сделал то же самое: посоветовал никому не говорить.
И когда моя клиентка задала мне простой вопрос: «Ты одна из нас?» – на самом деле он был криком души, – я поняла, что пришло время. А еще на это повлиял мой разговор с Элин. Моя сестра всегда ищет способы помочь тем, кто в этом нуждается. Недавно я начала сотрудничать с Национальным альянсом по психическим заболеваниям (NAMI), правозащитной организацией, цель которой – повысить осведомленность людей о недостатках системы здравоохранения в области психических заболеваний. Я решила, что Элин сможет внести ценный вклад в это дело, и предложила ей принять участие.
Начинаю с отказа
Тут я должна отвлечься и описать свою первую встречу с NAMI. Она проходила в Вашингтоне с участием клиентов и профессионалов в области психического здоровья и просто сотрудников организации. Председатель объявил о начале собрания и предложил всем сесть за стол и представиться. За большим овальным столом сидели около двадцати человек, так что моя очередь наступила лишь через несколько минут. Все говорили: «Я такой-то такой-то. У меня пограничное расстройство личности», «Я такой-то такой-то. Я лежал в психиатрической клинике», «Я такой-то такой-то. Моя дочь много раз пыталась покончить с собой», «Я такой-то такой-то. Я эксперт по шизофрении» и так далее.
Я слушала эти краткие представления, и моя тревога росла. В моей голове мелькали мысли «Кто я?» и «Что я скажу, когда наступит моя очередь?» Мне захотелось рассказать все прямо там. В конце концов, более понимающую аудиторию нужно было еще поискать. Но я не готовилась и потому решила, что это неподходящий момент. «Я Марша Линехан, – сказала я. – Работаю в Вашингтонском университете, я психотерапевт и исследователь, работаю с людьми, склонными к суициду». Все было позади. Но пропасть между моим публичным «я» и личным «я» поразила меня.
Когда я предложила Элин вступить в эту группу, она сказала: «Я не могу сотрудничать с NAMI, Марша. Я не могу работать в сфере психического здоровья, потому что никогда не смогу объяснить им, почему я это делаю. Я же не могу рассказать им о тебе, Марша».
Неожиданно я поняла, что причиняла страдания Элин все эти годы и даже не замечала этого. Она испытывала чувство вины из-за того, что это произошло со мной, а не с ней. Я не раз разговаривала с сестрами людей с пограничным расстройством личности и знала, что их травма может быть очень серьезной. Никто не обращает внимания на их тяжелое положение. Кому-то из специалистов следовало бы написать книгу на эту тему.
Больше никакого отрицания
Так я решила, что пришло время поделиться моей историей. Я не хотела умереть трусихой.
Реакция моих братьев была неоднозначной. Марстон был непреклонен. «Ты не трусиха, Марша», – сказал он. Марстон очень любит и защищает меня, и я это очень ценю. Мой младший брат, Майк, занял противоположную позицию. «Послушай, Марша, если ты собираешься сделать это, играй по-крупному, – сказал он. – Будет ужасно, если ты расскажешь о своей жизни и…» Я закончила фразу за него: «Никто не заметит? Да, это будет тяжело». Элин просто сказала: «Марша, решать тебе. Делай то, что считаешь нужным».
Возвращение в Институт жизни
Мне оставалось решить, где и как провести выступление. Идеальным местом для этого был Институт жизни, психиатрическое учреждение, где я провела два года своей юности, место, где ад поглотил меня.
Это было бы завершением.
Я приезжала в институт несколькими годами ранее, чтобы выступить с лекцией – стандартной презентацией ДПТ. У нас было свободное время, поэтому я попросила организатора показать мне их подразделение ДПТ. Конечно, он ничего не знал о моей истории и мотивах. «Оно расположено в отделении “Томпсон”», – ответил он (возможно, вы помните, что именно там я провела бо́льшую часть времени в клинике).
К нам присоединилась моя подруга, с которой мы познакомились здесь, в Институте жизни, Себерн Фишер. Мы собирались навестить отделение, в котором оказались в аду много лет назад. Я не знала, как отреагирую. Вдруг это будет невероятно тяжело в эмоциональном плане? Или я останусь равнодушной?
Мои отношения с собственным прошлым таковы: мне кажется, будто кто-то другой прошел через ад, и мне очень жаль этого человека. Очень грустно осознавать, что кто-то прошел через то же, что и я. Сейчас я совсем другой человек, чем была тогда.
Снова в изоляторе
Во время этой «экскурсии» происходящее казалось нереальным, словно в кино, как будто это происходит с кем-то другим. В какой-то момент мы подошли к изолятору в «Томпсон II». Я заглянула внутрь. Сколько раз я была в этой маленькой комнатке со стулом и столом, под постоянным присмотром медсестры. Изолятор должен был стать наказанием, но для меня он был убежищем от самой себя, хотя я там много раз прыгала со стола, с размаху ударяясь головой об пол.
Теперь я стояла там, где обычно стояла Себерн, когда болтала со мной, пока я сидела на маленькой койке, и иногда выдыхала сигаретный дым мне в рот. Это воспоминание было фактическим, не эмоциональным. Я спросила, можно ли мне сделать фотографию. Я понимаю, что это странно, но мне здесь понравилось. Теперь изолятор был переделан в кабинет с большими окнами. В нем стало гораздо светлее, чем раньше.
Встреча с бывшими пациентами ДПТ
В начале 2011 года я написала электронное письмо Дэвиду Толину (я упоминала о нем в первой главе), в котором сообщила, что хотела бы выступить с большой презентацией о происхождении ДПТ в институте. «Это возможно?» – спросила я. Дэвид ответил: «Да». На самом деле это звучало скорее как «Да! Пожалуйста!»
В институте есть маленький конференц-зал, в котором обычно проводятся научные презентации, но он был слишком маленьким для того, что я задумала. Как я уже говорила в первой главе, я спросила Дэвида, могу ли я выступить в большом зале (я уже отчасти рассказывала эту историю, но повторю ее здесь). Дэвид позвонил мне и сказал: «Мы с радостью предоставим тебе зал, но мне нужно знать, почему ты хочешь выступить именно там. Ты можешь объяснить причину?» Я сказала, что впервые собираюсь публично рассказать свою историю и ожидаю большого количества слушателей. Я заставила Дэвида пообещать, что он никому ничего не скажет.
Вскоре он снова позвонил мне: «К сожалению, мне придется объяснить заведующему кафедрой, почему ты хочешь именно этот зал. Могу ли я сделать это?» Я ответила: «Хорошо, можешь рассказать ему, но он должен сохранить все в полной тайне. Никто не должен знать. Это очень, очень важно для меня».
Мое выступление было запланировано на 18 июня 2011 года под названием «Личная история создания ДПТ». Холли Смит и Элейн Фрэнкс, мои ассистентки, занялись составлением списка приглашенных. Я сказала им, что хочу видеть людей, с которыми я близка, бывших и настоящих студентов, коллег, друзей. Я попросила не говорить мне, кто придет. Мне не хотелось знать. Мне совсем не хотелось приглашать своих братьев, потому что я боялась, что кто-то из них не сможет прийти и это будет унизительно и обидно. Но Элин все равно пригласила их.
Попытка втиснуть историю всей своей жизни в девяносто минут – это мучение. Что необходимо включить? Что убрать? Вдруг я наступлю на чью-то больную мозоль, раню чужие чувства?
Я должна была выступать после обеда. Поэтому я спросила, нет ли возможности до этого поговорить с бывшими пациентами Института жизни, теми, кто прошел программу ДПТ как стационарно, так и амбулаторно. Мне хотелось, чтобы они услышали мою историю надежды. Только они и я, в узком кругу. Эта встреча была назначена на утро, как раз перед обедом.
Около тридцати человек собралось в маленькой светлой комнате. По обеим сторонам от меня стояли вазы с цветами. «Наверное, вы удивлены, почему я собрала вас, – начала я. – В час дня я выступаю здесь с важной речью. Вы тоже приглашены на выступление, но мне не хотелось, чтобы вы слышали то, что я собираюсь сказать, там. Мне хотелось рассказать вам это прямо сейчас».
Никто не пошевелился. Я почти физически почувствовала, как в воздухе сгустилось электричество. «Я разработала этот метод лечения, потому что в очень юном возрасте дала клятву, – сказала я. – И дала я ее здесь, в Институте жизни, потому что сама была пациенткой, которая бо́льшую часть времени проводила в закрытом отделении. Меня редко выпускали. Я должна была провести здесь всего несколько недель, а в итоге оставалась два года и три месяца. Я провела взаперти очень много времени. Я была там, где сейчас находитесь вы. И вы тоже можете выбраться из ада. И оказаться там, где сейчас нахожусь я, – в обычной жизни. Я решила рассказать вам об этом, потому что хочу, чтобы вы поняли, что надежда есть всегда и что важно никогда не сдаваться».
У слушателей одновременно отвисли челюсти, все недоверчиво качали головой. Энн Мари Поттер, которая прошла программу ДПТ после ряда попыток самоубийства и была в аудитории, так вспоминает этот момент:
«Я не была в институте несколько месяцев, с тех пор как закончилась моя еженедельная программа. Возвращение в эти стены вызывает самые разные эмоции – печаль, чувство вины, страх. Чувства накатили на меня. Наверное, остальные испытывали то же самое. Программа сблизила нас, мы чувствовали волнение просто от того, что снова были вместе. Но и еще потому, что должны были познакомиться с женщиной, которую видели на обучающих роликах ДПТ и которая ее придумала. Конечно, нам хотелось посмотреть, какая она на самом деле.
Когда она дошла до сути, я была потрясена, я не могла поверить своим ушам. Да и никто не мог. Я никогда не думала, что она была одной из нас. Никто из нас этого не представлял. Ее история была такой печальной. Мне кажется, Марше было тяжелее, чем мне. А еще ей пришлось так долго молчать об этом, чтобы не разрушить свою карьеру. Это очень грустная история, но, как она сказала, очень обнадеживающая – для всех нас. Самым трогательным моментом стал наш танец…»
Я уже рассказывала вам о танце, которому научилась у Беатрис Гримм во время своих поездок в Германию. Несколько лет назад я придумала новый танец под прекрасную песню Nada Te Turbe, которую я тоже услышала в Германии. Название переводится как «Пусть ничто не тревожит тебя». Это стихотворение святой Терезы Авильской, испанки, которая жила в ХVI веке. Я нахожу ее очень трогательной и глубокой, как и люди, которые танцуют вместе со мной. Танец в кругу – способ объединить людей, важная составляющая ДПТ.
Вот слова стихотворения. Думаю, вы поймете, о чем я говорю.
Не позволяй ничему тревожить тебя,
Не позволяй ничему пугать тебя,
Все проходит,
А Бог никогда не меняется.
Терпением можно достичь всего.
Тот, у кого есть Бог,
Знает, что у него есть все;
Бога достаточно.
Когда я придумывала танец, я тренировалась дома. Бедный Нэйт: я заставляла его танцевать со мной, когда он был рядом. Я хотела, чтобы танец мог разучить любой человек.
Однажды, когда мне было не с кем танцевать, я решила пригласить всех людей с психическими заболеваниями в мире потанцевать со мной. Правда. Я не ожидала, что это окажется таким трогательным. Я вытянула руки перед собой, представляя, как они танцуют со мной. Я давала им возможность почувствовать то, чего у них не было, но теперь они испытывали это вместе со мной.
В конце каждого своего семинара по ДПТ я устраиваю танцы. Я говорю людям, что они могут пригласить на танец любого человека, которого нет рядом: друзей, близких, людей, которые умерли и которых им не хватает. Поверьте, к концу танца почти все начинают плакать. Он вызывает очень сильные эмоции.
Именно так я закончила встречу с бывшими пациентами ДПТ в то утро в Институте жизни. Мы встали в круг, один шаг влево, два вправо, двигаемся медленно, слегка покачивая корпусом. На лицах многих людей были слезы.
И на моем тоже.
Я держу речь
После обеда Дэвид Толин отвел меня в конференц-зал. Он кратко представил меня. За этим последовало другое, более личное представление от моего друга и коллеги Мартина Бохуса.
Я поднялась на кафедру, нервничая больше, чем когда бы то ни было. Мои братья Джон, Эрл, Марстон и Майк сидели в первом ряду вместе с сестрой Элин. Я улыбнулась им и начала.
«Больше всего я боюсь не довести свое выступление до конца». После этих слов я почувствовала, что действительно могу расплакаться, а это было бы очень неловко.
В этот момент я вспомнила короткую историю о своей матери и решила рассказать ее. «Моя мама всегда плакала, когда расстраивалась, – сказала я, почти не преувеличивая. – Но иногда она плакала от счастья. Однажды в юности, когда я жила в бедности, я подарила маме на день рождения луковицу. Я сказала: “Я знаю, что, когда ты счастлива, ты плачешь. От этой штуки ты точно расплачешься, поэтому я дарю ее тебе”. И мама расплакалась».
К счастью, в тот июньский день я сдержала слезы.
После шаткого вступления я быстро переключилась на «режим спикера», хотя по-прежнему волновалась. Я собиралась публично рассказать то, что оставалось очень личным на протяжении пятидесяти лет. Несколько секунд я оглядывала аудиторию – своих прекрасных друзей, коллег, студентов. И семью. Я поблагодарила всех за то, что пришли, а также Линду Даймефф, Холли Смит и Элейн Фрэнкс за организацию мероприятия. «И особенно я хочу поблагодарить своих братьев за то, что они пришли», – сказала я. В тот же момент я подумала: «Черт! Неужели я все-таки расплачусь?!» Но не успела я опомниться, как рассказала этой замечательной аудитории всю историю, которую вы только что прочли в этой книге.
Когда я закончила и ответила на все вопросы, Джеральдина поднялась со своего места и подошла ко мне. Вот что она сказала:
«Ты звезда моей жизни, Марша. Ты всегда даришь мне свет. Спасибо за то, что любишь меня. Я очень тебя люблю и горжусь тобой».
Мы долго обнимались.
Это стало одним из самых приятных воспоминаний того дня. И всей жизни.
Наконец-то я была дома.