я была загнана под землю, но продолжала скрываться в потаенных уголках Земли. Лавкрафт - который только что прочел нечто очень похожее в художественной работе Мейчена "Маленький Народец" - был всерьез увлечен этой концепцией и станет намекать на нее при последующих упоминаниях салемских ведьм в своих произведениях; даже в 1930 г. он рассматривает эту теорию всерьез. Полагаю, его полный энтузиазма отклик на Мюррей - один из тех сравнительно редких случаев, когда желание, чтобы некая эксцентричная теория оказалась верной, убедило его, что она действительно верна. В данном случае теория настолько великолепно сочеталась с его собственными излюбленными литературными идеями, что он действительно нашел ее неотразимой. Он додумался до идеи "чужой" (т.е. нечеловеческой или не совсем человеческой) расы, таящейся на задворках цивилизации, еще в "Дагоне" и "Храме", пускай главной философской мотивацией было умаление человеческого самомнения и опровержение идеи, что мы - беспорные "цари" планеты; затем он обнаружил ее же у автора (Мейчена), в чьих работах он, возможно, увидел удивительных предвестников своих собственных; так что когда уважаемый ученый действительно выдвинул теорию, которая в чем-то совпадала с его художественным вымыслом, он, естественно, принял ее с распростертыми объятиями. Связь делается очевидной в письме Лавкрафта от 1924 г.: "В этой книге проблема колдовского суеверия атакована с совершенно нового угла - объяснение иллюзий и истерии отброшено ради гипотезы, почти такой же, как... та, которую Артур Мейчен использовал в литературе..." Известный факт, что книга Мюррей была принята как выдающийся антропологический труд, хотя многие обозреватели были не согласны с ее выводами; один критик, Роберт Линд (литератор, а не антрополог), насмешливо писал: "Мисс Мюррей следует поздравить с сочинением восхитительного руководства по практическому колдовству. Ее работа будет бесценна для романтических авторов". Не следует винить Лавкрафта, что лишь позднее ее взгляды были опровергнуты - или, по крайней мере, сочтены крайне маловероятными.
Тем временем, Лавкрафт реально познакомился с уроженцем своего родного города, пищущим мистическую прозу, - с Клиффордом Мартином Эдди-мл. (1896-1971); они с женой Мюриэл весьма сблизились с Лавкрафтом за год или два, предшествовавшие его браку. Эдди в то время проживали в Восточном Провиденсе, за рекой Сиконк, и в августе 1923 г. после первого раунда переписки и нескольких телефонных звонков Лавкрафт прошел, чтобы посетить их дом на Секонд-стрит.
Но как он вообще познакомился с Эдди? В этом вопросе есть некоторые неясности. Перу Мюриэл Эдди принадлежат два важных мемуара о Лавкрафте; один был опубликован в 1945 г., другой - 1961 г. Первые мемуары, в целом, кажутся заслуживающими доверия; вторые, написанные в экзальтированной и наигранной манере, делают массу утверждений, которых не было в первых, включая заявление, что мать Лавкрафта и мать Эдди (миссис Грейс Эдди) подружились, встретившись на митинге суфражисток, и что в то время (вероятно, в 1918 г., хотя Мюриэл Эдди не приводит даты) они обе обнаружили, что их сыновья - большие поклонники мистики. Откровенно говоря, я скептично отношусь к этому громкому заявлению. Нет других сведений о том, что Сюзи Лавкрафт интересовалась правами женщин; хотя, учитывая скудность информации о ней, особенно об ее последних годах, я допускаю, что такое, как минимум, не невероятно. Далее Мюриэл Эдди заявляет, что между Лавкрафтом и семейством Эдди велась обширная переписка, пока Сюзи весной 1919 г. не забрали в больницу, и что однажды Лавкрафт прислал им бланки заявлений для вступления в ОАЛП. Эдди не фигурируют ни в одном известном мне списке членов ОАЛП. Далее Мюриэл заявляет, что переписка резко оборвалась, чтобы возобновиться только два года спустя, уже после смерти Сюзи.
Насколько мне известно, Лавкрафт ни разу не упоминает об Эдди до октября 1923 г., когда он называет последнего "новым самиздатовцем из Провиденса". Он, определенно, нигде не указывает на то, что когда-то уже общался с семьей Эдди и теперь всего лишь возобновил общение. Словом, мне кажется, что вся история о Сюзи Лавкрафт и Грейс Эдди, о раннем знакомстве Лавкрафта с Эдди - фальшивка, написанная Мюриэл, чтобы преувеличить их с мужем важность в жизни Лавкрафта. Позднее Мюриэл написала и сама опубликовала еще несколько брошюр о своих отношениях с Лавкрафтом; как мне кажется, она пыталась сделать капитал на растущей популярности Лавкрафта. Все "факты", которые она сообщает о Сюзи Лавкрафт в своих мемуарах 1961 г., можно было подчерпнуть из чужих текстов. В мемуарах Мюриэл от 1945 г. вообще нет упоминаний о Сюзи и любом общении с ней. Таким образом, я не вижу причин верить, что Лавкрафт был знаком с семьей Эдди до лета 1923 г.
Так или иначе, к тому времени К. М. Эдди уже был профессионально публиковавшимся автором. Его первая опубликованная работа, "Знак Дагона", появилась в "Mystery Magazine" от 1 сентября 1919 г.; его мистические и страшные истории появлялись и в других "бульварных" журналах. Хотя он явно познакомился с Лавкрафтом через движение журналистов-любителей, он страстно мечтал стать профессиональным писателем; Мюриэл Эдди сообщает, что ее супруг был давно знаком Эдвином Бэйрдом и что они с Клиффордом вместе убедили Лавкрафта послать свои вещи в "Weird Tales". Ей же принадлежит любопытный отчет о том, как однажды вечером Лавкрафт читал им "Крыс в стенах":
Он начал читать нам эту жуткую сказку в полночь - и продолжал, делая при чтении особое ударение на определенные слова, а выражение его лица менялось по мере того, как он становился столь поглощен тем, что читал вслух, что казалось, что он действительно живет в той истории, оживляя ее... Я никогда не забуду ту ночь! Многие дома в Провиденсе в те дни освещались газом, и лицо Лавкрафта в дрожащих лучах газовой лампы, когда он читал вслух свое крайне фантастичное творение, воистину было чем-то "не от мира сего" - чем-то незабываемым. В ту ночь я сама до дрожи боялась уснуть!
В то же время Эдди сам работал над рассказами для "Weird Tales". Два из них - "Пепел" и "Пожиратель призраков" - уже были отвергнуты, но Лавкрафт "поправил" их, и тогда Бэйрд их принял. "Пепел" [Ashes] ("Weird Tales", март 1924 г.), возможно, худшая среди "ревизий" Лавкрафта, и никто не заподозрил здесь его руку, если бы не его собственное признание. Это сентиментальная и банальная история о безумном ученом, который открыл химическую смесь, превращающую любую субстанцию в мелкий белый пепел, содержит тошнотворно глупый романтический элемент, от которого Лавкрафта должно было замутить: "Ощущение ее мягкого, податливого тела рядом с моим собственным стало последней соломинкой. Я отбросил благоразумие и тесно прижал ее к своей груди. Поцелуй за поцелуем запечатлевал я на ее полных алых губах, пока ее глаза не открылись, и я не увидел отраженный в них любовный свет". Привет от Фреда Джексона.
"Пожиратель призраков" [The Ghost-Eater] ("Weird Tales", апрель 1924 г.) несколько лучше, хотя и это всего лишь стереотипная история об оборотне. 20 октября Лавкрафт пишет Мюриэл Эдди: "Ну, вот, наконец, и подправленный "Пожиратель призраков", чей облик мистер Эдди, полагаю, найдет-таки удовлетворительным. В своей отредактированной версии я сделал пару-тройку небольших исправлений, так что в таком виде оно вполне должно подойти редактору". И снова я не смог обнаружить реальных следов вмешательства Лавкрафта - разве что он намеренно изменил свой стиль, чтобы гармонизировать его с более неровной, менее поэтичной манерой Эдди.
В конце октября Лавкрафт сообщает, что Эдди работает над новым рассказом, озаглавленным "Любимые мертвецы" [The Loved Dead]; Мюриэл Эдди приводит его название как "Возлюбленные мертвецы" [The Beloved Dead]. Как и два его предшественника, по всей вероятности существовал набросок рассказа, написанный Эдди; однако напечатанная версия ("Weird Tales", май-июнь-июль 1924 г.) читается так, словно перу Лавкрафта принадлежит вся вещь целиком. Здесь есть та задушенная прилагательными проза, уже знакомая нам по "Псу" и прочим рассказам того периода, - упоминание "зловонной ямы", "ядовитых языков сплетен", "экзотического эликсира" и тому подобных вещей. Рассказ, разумеется, о некрофиле, который меняет одну похоронную контору за другой, чтобы обеспечить себе ту близость с трупами, которой он неистово жаждет; некоторые пассажи удивительно откровенны для своего времени: "Как-то раз поутру мистер Грешем пришел куда раньше, чем обычно, - пришел, чтобы обнаружить меня распростертым на хладной плите в глубоком вурдалачьем забытье. Мои руки были обвиты вокруг застывшего, окоченелого, нагого тела зловонного трупа! Он вырвал меня из моих сладостных грез - его глаза были полны смесью жалости и омерзения". Последний абзац являет собой тот же поток свободных ассоциаций, которая завершает "Пса", заканчиваясь довольно несуразно: "Я... больше... не... могу... писать..." Мюриэл Эдди сообщает, что Лавкрафт, однажды посетив их семью, был столь "полном восторге" от рассказа, который вычитывал, что прочел его им вслух. Это намекает (как намекает и сам рассказ), что "Любимые мертвецы" - просто пародия, одновременно на самого себя и на нездоровую, сенсационную беллетристику. Правда, как мы увидим, после публикации далеко не все нашли его таким уж забавным.
Последний рассказ, обработанный для Эдди, "Глухой, немой и слепой" [Deaf, Dumb, and Blind] ("Weird Tales", апрель 1925 г.) - довольно любопытен. Видимо, Лавкрафт работал над ним в феврале 1924 г., как раз перед переездом в Нью-Йорк. Эта история о глухом, немом и слепом человеке, который ощущает присутствие чего-то странного в своем уединенном коттедже и фиксирует это в рукописи или дневнике, который печатает на пишущей машинке, вопреки своему высокопарному стилю, обладает странной притягательной силой. Эдди сообщает: "Он [Лавкрафт] был недоволен моим обращением с запиской, обнаруженной в печатной машинке в самом конце рассказа героя о своих жутких переживаниях, последний абзац которой, похоже, был напечатан одним из его преследователей. После нескольких обменов мнениями на этот счет и равного числа попыток переделать ее с моей стороны он, в конце концов, согласился переписать последний абзац". Это якобы намекает (возможно, непреднамеренно), что Лавкрафт переписал лишь последний абзац; на самом деле, им, вероятно, был переписан весь рассказ, хотя, скорее всего, и для него существовал изначальный набросок, подготовленный Эдди.