невнику" трудно сказать, каково же было положение дел; но для 1 марта есть указание, что после посиделок "шайки" в комнате Керка часть ее отправилась в "Шотландскую булочную" (всего в паре кварталов оттуда), после чего Керк с Лавкрафтом вернулись к Керку и проболтали до самой зари. 10-го числа Лавкрафт и Керк (без Сони) посетили Элизабет, вернувшись через Перт-Эмбой и Тоттенвиль (Стейтен-Айленд). На другой день, после очередной встречи клуба у Лонга, Лавкрафт с Керком проговорили в гостях у последнего до 5.30 часов утра.
Еще одна вещь, которую Лавкрафт мог делать в отсутствии Сони, - контроль над своими пищевыми привычками. Он рассказывал Мо, что после 193 фунтов он отказывался вновь взбираться на весы; но в январе он рьяно взялся за план похудания. В результате за несколько месяцев Лавкрафт похудел с почти 200 фунтов до 146; от размера воротничка 16 до 14 Ґ. Все его костюмы пришлось перешивать, и каждую неделю он покупал все меньшие и меньшие воротнички. Как рассказывает сам Лавкрафт:
Как улетали фунты! Я помог курсу упражнениями и прогулками, и всякий раз, как друзья видели меня, они выказывали либо радость, либо оторопь перед таким поразительным усыханием. К счастью, я не был жирен столь долгие годы, чтобы кожа поневоле претерпела радикальное растяжение. Вместо того она точнехонько сжималась вслед за тканями под ней, оставляя плотную поверхность и легко восстанавливая утраченные очертания 1915 года... Это было драматично - напряженно - сенсационно - извлечение десятилетие как утраченной статуи из омерзительной грязи, которая так долго покрывала ее коркой.
И какова же была реакция его друзей, семьи и супруги?
Легко себе представить, что моя жена ужасно протестовала против этого якобы болезненного истощения. Я получал долгие бранчливые письма от своих тетушек и выслушивал строгие нотации миссис Лонг всякий раз, как приходил повидаться с Малышом Белкнэпом. Но я знал, что делаю, и продолжал держаться стойко... Ныне я всенародно заявляю о том, что в совершенстве владею диетой, и не позволяю жене раскормить меня выше определенного предела.
Письма Лавкрафта к тетушкам конкретизируют этот рассказ. Как я уже отмечал ранее, очень неудачно, что у нас нет ни единого отрывка писем Лилиан и лишь несколько незначительных фрагментов писем Энни, хотя из ответов Лавкрафта становится вполне очевидно, что, по крайней мере, Лилиан писала ему весьма часто. Тема еды всплывает в конце весны и начале лета. Лавкрафт пишет:
Диета и прогулки - вот штука, который напоминает мне, что с вечера я начал свою программу домашних обедов, потратив 30 центов на уйму пищи, которой должно хватить на три трапезы:
1 буханка хлеба - 0.06
1 средняя банка бобов - 0.14
Ќ ф. сыра - 0.10
Итого: 0.30
Похоже, Лавкрафт написал это в попытке доказать свое умение экономить во время скудных времен, и, без сомнения, ожидал похвалы за свою бережливость; но следующее письмо наводит на мысль, что реакция была совсем иной:
Что же до моей диетической программы - вздор! я ем достаточно! Просто возьмите буханку хлеба среднего размера, разрежьте ее на четыре равные части и додавьте к каждой из них Ќ банки (средней) бобов Heinz и добрый кусок сыра. Если результат - не полновесная, здоровая дневная мерка корма для Старого Джентльмена, я уволюсь из продовольственного комитета Лиги Наций! Это обходится всего в 5 центов - но не будьте пристрастны! Это хорошая здоровая пища, и множество бойких китайцев живут куда как меньшим. Разумеется, время от времени я буду менять "мясное блюдо", покупая что-нибудь вместо бобов - спагетти в банках, тушеную говядину, говяжью солонину и т.д., и т.д., и т.д. - и изредка буду добавлять десерт из печенья или чего-то подобного. Фрукты также возможны.
Несомненно, это один из самых примечательных пассажей во всей переписке Лавкрафта. Он говорит о многих вещах сразу: об унизительной бедности, в которой он в то время жил (и, хотя и при несколько менее стесненных обстоятельствах, проживет остаток своей жизни после возвращения в Провиденсе); о том, что он из соображений экономии перестал питаться в ресторанах, даже в автоматических; и о совершенно мальчишечьем тоне всего пассажа, словно он - подросток, пытающийся оправдать свое поведение перед родителями.
И все же диета Лавкрафта периодически разнообразилась экспериментами с новыми блюдами - либо при посещении ресторанов вместе с Соней, либо во время одиночных вылазок. В начале июля Соня сводила его в китайский ресторан (вероятно, не в первый раз), хотя заказана была прискорбно традиционная чоу-мейн. В конце августа он впервые попробовал суп минестроне и настолько его полюбил, что впоследствии не раз оправлялся в "Милан" на Манхеттене и устраивал пиршество трапезу из громадной миски минестроне за 15 центов. Примерно тогда же Лавкрафт заявляет, что его диета стала "удивительно итальянизированной".
Однако была во всем этом одна гнетущая нота. В октябре Лавкрафту поневоле пришлось купить масляный нагреватель на зиму, поскольку отопления, предоставляемого миссис Бернз - особенно после начала всенародной угольной забастовки, организованной Союзом Шахтеров и продлившейся с сентября 1925 г. по февраль 1926 г., - было совершенно недостаточно. Обогреватель имел в своем комплекте плиту наверху, так что отныне Лавкрафт мог наслаждаться роскошью "приготовления горячих обедов. Больше никаких холодных бобов и спагетти..." Значит ли это, что первые девять с половиной месяцев года Лавкрафт питался холодной пищей, по большей части из банок? Вопреки более раннему упоминанию подогрева бобов на "sterno" (жестянка воскоподобной горючей субстанции), это кажется до боли вероятным - иначе с чего бы ему похвалялся перспективой горячих обедов?
Комната в доме 169 на Клинтон-стрит на самом деле была весьма убогой, в захудалом районе с сомнительными обитателями, и наводненной мышами. Для борьбы с последней проблемой Лавкрафт по совету Керка приобретал пятицентовые мышеловки, "так как я могу выбрасывать их, не извлекая corpus delicti, - то, что я возненавижу проделывать с более дорогостоящими механизмами". (Позднее он найдет еще более дешевые ловушки - по 5 центов за пару.) Лавкрафта высмеивали за это чистоплюйство, но, по-моему, несправедливо. В его дневнике мыши описываются как "захватчики" [invaders] или сокращенно "захв." [inv.]. В сентябре освещению в алькове с раковиной потребовался ремонт, но мисис Бернз отказалась его чинить. Лавкрафт выражал большое раздражение этим, замечая, что "я не могу комфортно умываться, мыть тарелки или чистить свою обувь исключительно в неверных лучах внешнего освещения, просачивающимися сюда". Это тянулось до 1926 г., когда - во время приезда Сони в середине января - электрик из соседнего хозяйственного магазина наконец-то сделал ремонт. Возможно, это очередное указание на неспособность Лавкрафта справляться с бытовыми проблемами; правда, миссис Бернз сказала ему, что представитель компании Эдисона запросит сказочную сумму только за проверку проводки, что, возможно, заставило Лавкрафта откладывать дело, пока Соня не смогла разобраться с ситуацией.
Последнее оскорбление было нанесено воскресным утром, 24 мая, когда, пока Лавкрафт спал на кушетке после целой ночи сочинительства, его одежный альков был взломан из смежной квартиры, и почти все костюмы вместе с некоторыми другими вещами были украдены. Воры снимали квартиру по соседству и, обнаружив, что засов на двери, ведущей в платяной шкаф Лавкрафта, не имеет задвижки, вскрыли ее и забрали три его костюма (1914, 1921 и 1923 годов), пальто (модное пальто 1924 г., купленное ему Соней), плетеный чемодан Сони (хотя его содержимое позднее было обнаружено в квартире, которую воры покинули, не заплатив) и дорогой, стодолларовый радиоприемник, который Лавкрафт хранил в алькове. Все, с чем остался Лавкрафт, - это тонкий синий костюм 1918 года, висевший на стуле в главной комнате, куда воры не добрались. Лавкрафт обнаружил кражу только в 1.30 ночи, в четверг 26-го числа, так как до того момента он не заглядывал в альков. Его реакция была предсказуемой:
Я все еще не могу прийти в себя от шока - жестокая правда в том, что мне нечем прикрыть спину, кроме тонкого синего летнего костюма. Что я буду делать, если имущество не вернут, знает только Господь!
Будь проклят небесно-синий цвет! Только-только я решил попытаться выглядить пореспектабельнее, храня свою одежду в пристойном порядке, как случился этот проклятый, инфернальный удар молнии, лишив меня коллекции из четырех костюмов и одного действительно приличного пальто, минимально необходимых для опрятного вида! К Гадесу все!
Разумеется, вещи никогда не были возвращены, хотя явившийся полицейский детектив пообещал сделать все, от него зависящее. И все же Лавкрафт сумел отреагировать на все случившееся с удивительным юмором - всего два дня спустя он пишет Лилиан большое письмо об этом, в процессе посмеиваясь над сложившейся ситуацией:
Увы одеяниям моей младости, бессмертным в своем великолепии, и ныне срезанным - или сорванным - в самом расцвете своих первых нескольких десятилетий! Они знали стройную юность былого и расширились, дабы вместить дородного господина среднего возраста - ах, и снова съежились, дабы облечь иссохшийся остов старика! И ныне они ушли - ушли! - а седой, согбенный их владелец по-прежнему жив, оплакивая свою наготу; собирая вокруг своих тощих боков пряди долгой седой бороды, дабы она служила ему вместо покровов!
Сопровождает шутливые стенания забавный рисунок - Лавкрафт, наряженный только в пояс, застегнутый поверх волос до колен и бороды, который стоит перед магазином готового платья, где выставлены костюмы за 35 и 45 долларов, с плакатом "Я хочу свою одежду!"
С этого момента началась пятимесячная охота на самые дешевые, но по возможности приличные костюмы, которые вкус Лавкрафта был способен вынести, в процессе которой он научился разбираться дисконтных одежных магазинах и даже приобрел зачатки умения торговаться. Лавкрафт не чувствовал себя комфортно без четырех костюмов - двух светлых и двух темных, соответственно для лета и для зимы. Он на самом деле не надеялся (после разговоров с Лонгом, Лидсом и прочими), что удастся приобрести хороший костюм дешевле 35 долларов, но решил попытаться. В начале июля, ко