роведенного расследования. Энджелл, профессор семитических языков в университете Брауна, оставил после себя коллекцию необычных фактов. Во-первых, он сделал пространные заметки о снах и работах молодого скульптора, Генри Энтони Уилкокса, который однажды явился к нему с барельефом, якобы увиденным им во сне в ночь на 1 марта 1925 г. На нем изображено странное существо ужасного вида, и по словам Уилкокса во сне он снова и снова слышал слова "Ктулху фхтагн". Именно это возбудило интерес Энджелла, который уже слышал эти слова (или звуки) за несколько лет до того, на собрании Американского Археологического общества, на которое инспектор полиции из Нового Орлеана по имени Джон Раймонд Легресс принес статуэтку, на которую очень похожую на работу Уилкокса. Легресс утверждал, что она служила объектом почитания у дегенеративного культа с луизианских болот, поклонники которого повторяли фразу "Ph'nglui mglw'nafh Cthulhu R'lyeh wgah'nagl fhtagn". Один из членов культа сумел перевести это диковинное выражение: "В своем доме во Р'льех мертвый Ктулху ждет, спящий". Еще один сектант, метис по имени Кастро, во время допроса поведал Легрессу, Ктулху есть громадное существо, которое пришло со звезд, когда земля была совсем юной, вместе с другими существами, называемыми Великими Древними; он погребен в затонувшем городе Р'льех и восстанет, когда "звезды будут благоприятствовать", чтобы возвратить себе власть над Землей. Культ "всегда будет ждать его освобождения". Кастро упоминает, что об этом говорится в "Некрономиконе" безумного араба Абдула Альхазреда.
Терстон не представляет, что делать с этой причудливой историей, но затем случайно обнаруживает газетную вырезку, повествующую о странном происшествии на борту корабля в Тихом океане; сопровождающая статью иллюстрация очень похожа на барельеф, созданный Уилкоксом, и на статуэтку, найденную Легрессом. Терстон едет в Осло, чтобы поговорить с норвежским моряком, Густавом Йохансеном, который был на борту судна, но обнаруживает, что тот мертв. Однако Йохансен записал рассказ о пережитом, и, судя по нему, моряк действительно видел ужасного Ктулху во плоти, когда в результате землетрясения город Р'льех поднялся со дна морского; но, видимо, звезды не "благоприятствовали", и город опять затонул, вернув Ктулху на дно океана. Однако само существование этого титанического чудовища для Терстона - источник бесконечной тревоги, ведь оно показывает, сколь непрочно хваленое господство человечества над планетой.
Этим скупым изложением трудно передать все великолепие этой важнейшей работы: ее намек на колоссальную угрозу, ее незаметное, медленное приближение к кульминации, сложность ее структуры и совокупность нарративных голосов и абсолютная безупречность ее стиля - сдержанного и беспристрастного на начальных этапах, но достигающего к концу высот поэтического ужаса, - вот то, что порождает почти эпический размах. Это его лучшее произведение со времен "Крыс в стенах"; и, подобно этой работе, ему присущи уверенность и зрелость, которые отсутствуют в большинстве его ранних работ, но станут отличительными признаками творчества последней декады его жизни.
И все-таки происхождение рассказа прослеживается даже дальше весьма подробного синопсиса сюжета, записанного в 1925 г. Его зародыш обнаруживается в записи в рабочей тетради (N25), которую следует датировать 1920 г., - о человеке, пришедшем в музей древностей со статуэткой, которую он только что изготовил. Это, к слову, довольно педантичный пересказ сна, который приснился Лавкрафту в начале 1920 г. (он подробно описывает его в двух письмах того периода). Однако лишь малая часть этого первоначального сюжета вошла в законченный рассказ - на самом деле, от него не осталось ничего, кроме факта создания странного барельефа современным скульптором под влиянием снов.
Тот, что Уилкокс увидел барельеф в своих снах, - почтительный кивок главному литературному первоисточнику рассказа, "Орле" Ги де Мопассана. Непохоже, чтобы Лавкрафт уже успел прочесть этот рассказ, когда ему в 1920 г. приснился сон, но он, несомненно, хорошенько проштудировал его перед сочинением "Зова Ктулху": тот входил в антологии "Masterpieces of Mystery" Джозефа Льюиса Френча (1920) и "Lock and Key Library" Джулиана Готорна (1909). В "Сверхъестественном ужасе в литературе" он объявляет "Орлю" шедевр жанра ужасов и пишет о нем: "Повествуя о появлении во Франции невидимого существа, которое живет на воде и молоке, управляет чужими разумами и как будто бы представляет собой головной отряд орды внеземных захватчиков, явившихся на землю, чтобы одолеть и поработить человечество, это напряженное повествование, возможно, не имеет равных в своем роде..." Ктулху, разумеется, не невидим, но в остальном описание сверхъестественно созвучно событиям рассказа. Тем не менее, следует признать, что Лавкрафт справился с темой с куда большей искусностью и талантом, чем Мопассан.
Роберт М. Прайс указывает другое важное влияние на рассказ - теософию. Теософское движение, созданное Еленой Петровной Блаватской, чьи "Разоблаченная Изида" (1877) и "Тайная доктрина" (1888-97) познакомили Запад с этой необычной смесью науки, мистики и религии. Было бы затруднительно (да и бесполезно) подробно рассказывать о теософии; достаточно упомянуть, что истории о таких потерянных царствах, как Атлантида и Лемурия (якобы заимствованные из древней "Книги Дзиана", развернутым комментарием к которой будто бы является "Тайная доктрина"), воспламенили воображение Лавкрафта. Он прочел "Историю Атлантиды и Лемурии" У. Скотта-Эллиота (1925; на самом деле, сокращенное издание двух книг У. Скотта-Эллиота, "История Атлантиды" [1896] и "Потерянная Лемурия" [1904]) летом 1926 г. и даже упоминает эту в своем рассказе; теософы же упоминаются во втором его абзаце. Безумная история Кастро о Великих Древних с намеками на сокровенные секреты, которые поведал ему "бессмертный китаец", напоминает рассказы теософов о Шамбале, священном тибетском городе (прототипе Шангри-Ла), откуда якобы происходит теософская доктрина. Лавкрафт, разумеется, не верил во всю эту чепуху; откровенно говоря, он явно развлекается, когда писал: "Старик Кастро припомнил отрывки устрашающих легенд, на фоне которых блекнут все рассуждения теософов и которые заставляют человека и весь наш мир выглядеть чем-то недавним и кратковременным".
Еще одно влияние - "Лунная Заводь", повесть А. Меррита (1884-1943). Лавкрафт часто хвалил это произведение, которое впервые увидело свет в журнале "All-Story" 22 июня 1918 г.; ее действие происходит на или близ острова Понапе в архипелаге Каролины. Упоминаемая Мерритом "лунная дверь", которая приводит персонажей в мир чудес и ужасов, напоминает громадную дверь, открыв которую моряки нечаянно выпустили Ктулху из Р'льеха.
Резиденция Уилкокса в доме 7 Флер-де-Лис на Томас-стрит - реальное здание, которое стоит до сих пор; Лавкрафт прав, пренебрежительно описывая его как "уродливую викторианскую имитацию бретонской архитектуры семнадцатого века, что выпячивает свой оштукатуренный фасад посреди очаровательных колониальных домиков на древнем холме, прямо в тени самой изумительной георгианской церкви в Америке" (т.е. Первой Баптистской церкви). Тот факт, что Уилкокс проживает в этом дом, несколькими годами позже получит любопытное продолжение.
Землетрясение, упомянутое в рассказе, - реальное событие. До нас не дошли письма к Лилиан именно за рассматриваемый период, но запись в дневнике Лавкрафта от 28 февраля 1925 г. рассказывает обо всем: "Дж[ордж] К[ерк] и С[Сэмюел] Л[авмен] звонят - ...дом трясется в 9:30 дня..." Стивен Дж. Мариконда, который тщательно разбирал предысторию этого рассказа, замечает: "В Нью-Йорке лампы падали со столов, а зеркала со стен; сами стены трескались, и окна бились; люди бросились на улицу". Следует отметить, что знаменитый подводный город Р'льех, поднятый этим землетрясением на поверхность, сперва был окрещен Лавкрафтом Л'ьехом [L'yeh].
"Зов Ктулху" - явно тщательная переработка одного из ранних рассказов Лавкрафта, "Дагона" (1917). В "Дагоне" мы находим множество примет более поздней работы - землетрясение, которое заставляет подводную массу земли подняться на поверхность; упоминание титанического монстра, живущего под водой; и - пускай в "Дагоне" на это есть лишь скупой намек, - сам факт, что целая цивилизация, враждебная или в лучшем случае безразличная к человечеству, таится на другой стороне нашего мира. Последняя идея также составляет суть произведений Артура Мейчена о "малом народце", и, действительно, в "Зове Ктулху" заметно некоторое влияние Мейчена; особенно стоит отметить "Повесть о черной печати" (эпизод из "Трех самозванцев"), где профессор Грегг, подобно Терстону, складывает разрозненные отрывки информации, которые сами по себе мало что дают, но, собранные вместе, намекают на чудовищный кошмар, подстерегающий расу людей.
Но никакой анализ и близко не передает роскошное удовольствие, получаемое от чтения "Зова Ктулху". Начиная со знаменитого меланхоличного вступления (которое само по себе есть радикальная переработка начала "Фактов об усопшем Артуре Джермине и его семье") -
Самая милосердная вещь в мире, на мой взгляд, - это неспособность человеческого ума сопоставить все, что этот мир включает в себя. Мы живем на мирном островке невежества среди темных морей бесконечности и вовсе не предназначены для плавания на дальние расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, доселе причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных обрывков знания откроет столь кошмарные образы реальности и нашего ужасного положения в ней, что мы либо потеряем разум от увиденного, либо сбежим от этого губительного света в покой и безопасность новых темных веков.
- до эффектного столкновения Йохансена с Ктулху -
Поднялись мощные волны и зловонно вскипела морская вода, и, пока машина набирала обороты, отважный норвежец направил нос своего судна прямо на преследующую его бесформенную массу, что возвышалась над нечистой пеной подобно корме дьявольского галеона. Немыслимая осминожья голова с корчащимися щупальцами едва не добралась до бушприта крепкой яхты, но Йохансен упорно вел корабль вперед. Раздался взрыв, как будто лопнул пузырь, тошнотворный хлюп раздавленной медузы, зловоние тысячи разверстых могил - и звук, который летописец смог не вверить бумаге.