(кроме Ктулху) не "заточены" на Земле или где-то еще. Замысел Лавкрафта куда менее оптимистичен: человечество не находится в центре вселенной, и нет никого, кто бы спас нас от существ, что время от времени приходят на Землю и учиняют хаос; ведь "боги" Мифов на самом деле вовсе не боги, а всего лишь инопланетяне, которые иногда манипулируют человеческими приспешниками ради собственной выгоды.
И вот здесь мы, наконец, приближаемся к самой сути Мифов Лавкрафта. Что Лавкрафт реально сделал - это сотворил (как удачно выразился Дэвид И. Шульц) анти-мифологию. Какая цель лежит в основе большинства религий и мифологий? "Пути Творца пред тварью оправдать". Человеческие существа всегда воспринимали себя как центр вселенной; они населили ее богами различной природы и способностей с тем, чтобы объяснить природные феномены, оправдать собственное существование и оградить себя от мрачной перспективы посмертного небытия. Каждая религия и мифология устанавливает неразрывную связь между богами и людьми, и именно эту связь Лавкрафт стремился подорвать и опровергнуть с помощью своей псевдомифологии. И все же он достаточно хорошо знал антропологию и психологию, чтобы сознавать, что подавляющее большинство людей - неважно, примитивных или цивилизованных - неспособно принять атеистический взгляд на бытие, и потому заселил свои истории сектами, которые своим собственным извращенным образом пытаются заново установить связь между собой и богами; но эти секты неспособны понять, что то, что они считают "богами", - всего-навсего инопланетные существа, у которых нет ничего общего с человечеством или с чем-то еще на этой планете и которые преследуют исключительно свои собственные цели, в чем бы те не заключались.
Момент довольно незначительный, но неизменно притягивающий внимание в равной степени и читателей, и исследователей, - это правильное произношение слова "Ктулху". В разных письмах Лавкрафт, похоже, разные варианты произношения; однако каноническая версия была высказана в 1934 г.:
...слово якобы представлять неуклюжую человеческую попытку передать фонетику абсолютно нечеловеческого слова. Имя адского создания было придумано созданиями, чьи голосовые органы не походили на человеческие - таким образом, оно не имеет связи с человеческим речевым устройством. Слоги определены физиологическим устройством, совершенно не похожим на наше, таким образом, никак не могут быть точно воспроизведены человеческим горлом... Реальный звук - насколько человеческие органы речи могут его имитировать или человеческие буквы передать - можно принять, как нечто вроде Кхлул'-хлу [Khlul'-hloo], где первый слог произносится гортанно и очень низко. "U" - примерно как в full; а первый слог на слух не отличается от klul; таким образом, "h" представляет гортанное уплотнение.
От этого отличаются сообщения (явно неточные) некоторых знакомых Лавкрафта, которые заявляют, что слышали, как Лавкрафт произносил это слово. Дональд Уондри передает его как K-Lutl-Lutl; Р.Х. Барлоу дает Koot-u-lew. Один вариант мы точно может исключить (хотя многие продолжают беззастенчиво его использовать) - это Ka-thul-hoo. По словам Уондри, он однажды произнес его таким образом в присутствии Лавкрафта и получил в ответ только непонимающий взгляд.
После космизма "Зова Ктулху" очевидная приземленность "Фотомодели Пикмена" [Pickman's Model] - написанной, видимо, в начале сентября - кажется широким шагом назад; но, хотя этот рассказ никоим образом нельзя счесть одним из лучших у Лавкрафта, у него есть некоторые интересные черты. Рассказчик (Тербер) обиходным языком, очень необычным для Лавкрафта, объясняет, почему он больше не общался с художником Ричардом Аптоном Пикменом из Бостона, который как раз недавно исчез. Он поддерживал отношения с Пикменом даже после того, как прочие знакомые отвернулись от него из-за гротескности его картин, и потому однажды попал в потайную подвальную студию Пикмена в ветшающем бостонском Норт-Энде, неподалеку от старинного кладбища Коппс-Хилл. Здесь висят самые отъявленно демонические картины Пикмена; в частности, одна из них изображает "колоссальное и несказанно богопротивное нечто с пылающими алыми глазами", которое глодает голову человека, словно ребенок, грызущий леденец. Вдруг слышится странный шум, и Пикмен торопливо заявляет, что это должно быть крысы, бегающие по подземным тоннелям, которые пронизывают весь район. В соседней комнате Пикмен разряжает в кого-то весь барабан револьвера - довольно странный способ убивать крыс. После ухода Тербер обнаруживает, что нечаянно прихватил с собой фотографию, которая была прикреплена к холсту; предполагая, что это обычный снимок фона для картины, он к своему ужасу обнаруживает, что это фотография самого монстра - "это была фотография живого существа!"
Вероятно, ни для кого из читателей такой финал не станет неожиданностью, однако рассказ более интересен не своим сюжетом, а, скорее, своим антуражем и своей эстетикой. Норт-Энд изображен вполне достоверно, вплоть до названий многих улиц; но менее чем через год Лавкрафт к своему разочарованию обнаружит, что большая часть этого района снесена, чтобы дать место новой застройке. Но описанные им туннели реальны: они, вероятно, были проложены в колониальный период и могли использоваться контрабандистами.
В дополнение к своей топографической точности "Фотомодель Пикмена" является беллетризированным выражением многих эстетических принципов мистической литературы, которые Лавкрафт лишь в общих чертах описал в статье "Сверхъестественный ужас в литературе". Когда Тербер заявляет, что "любой маляр, рисующий журнальные обложки, может наляпать на холст краски и объявить это ночным кошмаром, шабашем ведьм или портретом самого дьявола", он повторяет нарекания (обнаруживаемые во многих письмах), что при создании фантастического арта требуется художественная искренность и знание истинных основ ужаса. А когда Тербер признается, что "Пикмен был во всех смыслах - в замысле и в манере исполнения - основательным, усердным и почти научным реалистом", создается впечатление, что Лавкрафт вспоминает свой собственный недавний отказ от дансенианской поэтики ради "прозаичного реализма", который станет отличительным признаком его позднего творчества.
"Фотомодель Пикмена", однако, страдает рядом недостатков - помимо своего довольно банального сюжета. Тербер, якобы "крутой парень", прошедший мировую войну, испытывает неправдоподобный ужас и шок при виде картин Пикмена: его реакция кажется неестественной и истерической, заставляя читателя заподозрить, что Тербер вовсе не так закален, как он раз за разом утверждает. А обыденный, разговорный стиль - как и в случае с рассказом "В склепе" - попросту не дается Лавкрафту; к счастью, он впоследствии отказался от него, ограничившись обращениями к новоанглийскому диалекту.
Как я уже отметил, "Зов Ктулху" был не принят Фарнсуортом Райтом; Лавкрафт никак не комментирует причины отказа, не считая беглого упоминания, что Райту рассказ показался "затянутым", - но нет указаний на то, что Райт счел его слишком смелым или экстравагантным для своих читателей. Тем не менее, Райт предсказуемо ухватился за более традиционную "Фотомодель Пикмена", опубликовав ее в октябрьском номере 1927 г.
Довольно примечательно, что в конце августа 1926 г. Лавкрафт отправил в журнал "Ghost Stories" три рассказа - "В склепе" и два других, названий которых он не уточняет. Как и в случае с "Detective Tales", Лавкрафт попытался отыскать альтернативный "Weird Tales" рынок сбыта; возможно, отказы напечатать "Заброшенный дом" и "Холодный воздух" ("Зов Ктулху" будет отклонен только в октябре) уже начинали его терзать. Однако "Ghost Stories" (1926-32) был слишком специфическим рынком для Лавкрафта: хотя здесь платили по 2 цента за слово, журнал состоял преимущественно из явно сфабрикованных "истинных исповедей" о встречах с призраками, проиллюстрированных столь же неестественными и фальшивыми фотографиями. Однако в нем изредка публиковались произведения Агаты Кристи, Карла Якоби и других знаменитостей. В то время это был не дешевый журнал - он издавался в большом формате [bedsheet format] на глянцевой бумаге. Лавкрафт все-таки прочел несколько номеров - но правильно замечает, что "Он не стал лучше - и примерно столь плох, сколь может быть плох журнал". Но 2 цента за слово! Увы, все три рассказа Лавкрафта предсказуемо вернулись обратно.
Но Лавкрафт не только писал новые произведения; он, несомненно, продолжал, как мог, кормится литературными переработками и в процессе потихоньку привлекал начинающих авторов, которые присылали ему рассказы для правки. Он не делал работы такого рода со времен переработки четырех рассказов К.М. Эдди-мл. в 1923-24 гг., но вот летом 1926 г. его новый знакомый, Уилфред Б. Тальман, обратился к нему с рассказом под названием "Две черные бутылочки" [Two Black Bottles]. Лавкрафт нашел рассказ перспективным - Тальману, давайте вспомним, в то время было всего 22 года и сочинительство никоим образом не было его основном творческой деятельностью, - но счел, что в него нужно внести изменения. К октябрю рассказ был приведен в состояние, более-менее удолетворившее обоих авторов. Конечный результат ровным счетом ничем не примечателен, однако его сумели пристроить в "Weird Tales", где он появился в августовском номере 1927 г. "Две черные бутылочки" - рассказ (от первого лица) некого Гофмана, который отправился осматривать поместье своего недавно умершего дяди, преподобного Йоханнеса Вандерхуфа. Вандерхуф был пастором в крохотном городке Даальбергене в горах Рамапо (расположенных на севере Нью-Джерси и заходящих в штат Нью-Йорк), и о нем ходили странные рассказы. Он попал под влияние дряхлого причетника Абеля Фостера и принялся обрушивать на свою все убывающую паству демонически яростные проповеди. Заинтересовавшийся Гофман находит Фостера в церкви - сильно пьяным, но еще более напуганным. Фостер рассказывает странную историю о первом здешнем пасторе, преподобном Гиллиаме Слотте, который в начале XVIII века собирал целую коллекцию эзотерических книг и, видимо, изучал некую демонологию. Фостер тоже