Лавкрафт начал читать "Провиденс в колониальные времена" в самом конце июля 1925 г. Так как он не смог забрать книгу из Публичной библиотеки Нью-Йорка на дом и вынужден был читать ее в библиотечные часы в генеалогическом читальном зале, его знакомство с ней было спорадическим, и он толком взялся за нее только в середине сентября. Именно тогда он прочитал о Джоне Мерритте, а также о преп. Джоне Чекли, которые в романе навестят Джозефа Карвена. В письмах Лавкрафта за конец месяца мы находим и другие сведения, подчерпнутые из книги Кимболл, и не возникает сомнений, что чтение помогло ему упрочить знания о колониальном Провиденсе настолько, так что он сумел полтора года спустя переработать их в произведение. Лавкрафт, разумеется, не просто вставил в роман разрозненные обрывки исторических данных - он объединил историю с вымыслом в неразрывный союз, вдохнув жизнь в сухие факты о родном крае, что он собирал на протяжении всей жизни, и незаметно привнеся вымышленное, фантастическое и странное в известные исторические обстоятельства.
Здесь можно отметить одно важное литературное влияние - роман Вальтера де ла Мара "Возвращение" (1910). Лавкрафт впервые прочел де ла Мара летом 1926 г.; вот что он пишет о "Возвращении" в статье "Сверхъестественный ужас в литературе": "мы видим душу мертвого человека, которая два столетия тянется из могилы и прилепляется к человеческой плоти, так что даже лицо жертвы становится тем, что давным-давно обратилось во прах". Конечно, в романе де ла Мара речь идет об одержимости призраком, чего нет в "Случае Чарльза Декстера Варда"; и хотя сюжет "Возвращения", скорее, сосредоточен на личной травме пострадавшего - в частности, на его отношениях с женой и дочерью, - а не на неестественности его состояния, Лавкрафт явно позаимствовал этот сюжет для своей работы.
Очень интересен реальный прототип самого Чарльза Декстера Варда. Конечно, в портрете Варда немало автобиографических черт, которых я коснусь немного ниже; но многие внешние черты, похоже, были взяты у человека, реально проживавшего в то время в особняке Хэлси, - у Уильяма Липпитта Морана, 1910 г. рождения. Лавкрафт, вероятно, не был лично знаком с Мораном, но, скорее всего, сталкивался с ним на улице и знал о нем. Моран рос болезненным ребенком и большую часть детства провел инвалидом, которого няня катала по улицам в коляске. Действительно, в упоминании в начале романа, что в детстве Варда "катали... в коляске" перед "прелестным классическим портиком здания с двумя нишами" (его домом), мог отразиться реальный взгляд, брошенный Лавкрафтом на Морана где-то в начале 1920-х гг., до того, как Лавкрафт уехал в Нью-Йорк. Более того, подобно Карвену, семья Морана владела фермой в Потуксете. Другие черты характера Варда также больше подходят Морану, нежели Лавкрафту. Еще одна забавная скрытая шуточка - это упоминание Мануэля Арруды, капитана испанского судна "Форталеза", которое в 1770 г. доставило Карвену некий зловещий груз. В действительности, Мануэль Арруда был португальцем, уличным разносчиком фруктов, работавшим на Колледж-Хилл в конце 1920-х годов!
Бартон Л. Сент-Арман, написавший обзорное эссе о "Варде", прав, считая главным "героем" романа сам Провиденс. Потребовалось бы обширное описание, чтобы перечислить все исторические сведения, раскопанные Лавкрафтом, а также бессчетные автобиографические детали, которые он примешал к повествованию. Вступительное описание юности Варда наполнено отголосками юности и возмужания самого Лавкрафта, хотя и с любопытными изменениями. Например, описание "одного из первых детских воспоминаний" - "бескрайнее, простирающееся на запад море туманных крыш, куполов и шпилей и далекие холмы, какими он увидел их однажды зимним днем с этой громадной, обнесенной перилами насыпи, - фиолетовые и таинственные на фоне пламенеющего, апокалипсического заката красного, золотого, пурпурного и причудливого зеленого оттенка" - перемещено на Проспект-Террас, тогда как в письмах Лавкрафт упоминает, что мистическое видение случилось с ним на железнодорожном мосту в Оберндейле (Массачусетс), где-то в 1892 г. Восторженное возвращение Варда в Провиденс после нескольких лет разлуки - едва ли что-то иное, нежели прозрачный отголосок возвращения Лавкрафта в Провиденс после двух лет, проведенных в Нью-Йорке. Фраза, завершающая сцену - "были сумерки, и Чарльз Декстер Вард вернулся домой", - один из самых трогательных моментов во всем творчестве Лавкрафта.
Безусловно, жаль, что Лавкрафт не сделал попыток подготовить "Случай Чарльза Декстера Варда" к публикации, даже когда в 1930-х гг. книгоиздатели специально просили роман, вышедший из-под его пера; но мы не вправе оспаривать мнение самого Лавкрафта, что роман вышел посредственным - "громоздким, скрипучим образчиком нарочитой старомодности". Сейчас роман, конечно же, получил признание как одна из лучших работ Лавкрафта; и он еще раз выражает месседж "Сна о поисках Неведомого Кадата": Лавкрафт стал тем, что он есть, благодаря рождению и воспитанию в среде новоанглийских янки. Чем дальше, тем яснее ему становилась необходимость укоренить свое творчество в родной почве, и это мало-помалу вело к художественной трансформации Новой Англии в сосредоточие одновременно чудес и ужасов.
Последний плод большого творческого подъема 1926-27 гг. - это рассказ "Сияние извне" [The Colour Out of Space], написанный в марте 1927 года. Это, бесспорно, одна из величайших работ Лавкрафта - и она всегда оставалась его собственным фаворитом. И снова сюжет слишком хорошо известен, чтобы требовался подробный пересказ. Землемер, проводящий разметку водохранилища, которое будет создано "западнее Аркхема", натыкается на мрачную местность, где ничего не растет; местные зовут ее "Испепеленная Пустошь". В поисках объяснения такого странного названия и причин запустения, землемер встречается со стариком по имени Амми Пирс, живущим неподалеку от пустоши, который рассказывает ему невероятную историю о событиях, приключившихся в 1882 году. На землю Нейхема Гарднера упал метеорит. Ученые из Мискатоникского университета, приехавшие его исследовать, обнаружили, что он обладает крайне необычными свойствами: его вещество не желало охлаждаться, давало в спектроскопе невиданные прежде сияющие полосы и отказывалось вступать в реакцию с обычными растворителями. Внутри метеорита оказалась "большая окрашенная глобула": "Цвет... было почти невозможно описать словами; да и цветом-то можно было назвать лишь по аналогии". При простукивании молотком глобула лопнула. Сам же метеорит, продолжая необъяснимо съеживаться, в конце концов исчез без следа.
С того времени начинают происходить очень странные события. Яблоки и груши из нового урожая при беспрецедентно больших размерах оказывается совершенно несъедобными; появляются растения и животные с необычными мутациями; коровы Нейхема начинают давать плохое молоко. Затем жена Нейхема Нэбби сходит с ума, "крича о созданиях в воздухе, которых она не может описать"; ее запирают в комнате наверху. Вскоре растительность начинает распадаться в сероватую пыль. Сын Нейхема Таддеус сходит с ума, пойдя к колодцу за водой; другие сыновья Нейхема, Мервин и Зенас, тоже сильно сдают. Наконец приходит время, когда Нейхем перестает показываться на людях. В конце концов, Амми набирается храбрости навестить его ферму и обнаруживает, что произошло самое худшее - Нейхем тоже сошел с ума и способен лишь путано бормотать:
Ниче... ниче... цвет... он жжется... холодный, мокрый, но жжется... он живет в колодце...сосет жизнь из всего... в том камне... он, верно, был в том камне... заразил все кругом... не знает, чего ему надо... оно селится у тебя в голове, а потом забирает тебя... от него не уйти... тянет тебя... знаешь, что будет худо, да без толку...
И это конец: "То, что говорило, не могло больше издать ни звука, ибо осело и провалилось внутрь себя". Амми приводит на ферму полицейских, коронера и других должностных лиц, и после ряда странных явлений они видят столб невероятного сияния, бьющий ввысь из колодца; но Амми замечает, что маленький отросток сияния нырнул обратно в колодец. В округе говорят, что громада "испепеленной пустоши" прирастает астет по дюйму в год, и никто не может сказать, когда и чем это закончится.
Лавкрафт был прав, называя этот рассказ "атмосферным этюдом", ибо ему редко удавалось передать атмосферу непостижимого ужаса лучше, чем в нем. Для начала давайте рассмотрим место действия. Водохранилище, упомянутое в рассказе, совершенно реально: это водохранилище Квоббин, план создания которого был оглашен в 1926 г., хотя оно не было закончено вплоть до 1939 г. И все же в более позднем письме Лавкрафт заявляет, что вовсе не оно, а водохранилище Скитуэйт в Род-Айленде (построенное в 1926 г.) заставило его упомянуть в рассказе водохранилище. Он видел последнее, когда в конце октября проезжал через этот район (западно-центральная часть штата) по пути в Фостер. Но мне не верится, что Лавкрафт при этом не думал также и о водохранилище Квоббин, которое расположено именно в той части центрального Массачусетса, где разворачивается действие рассказа, и при создании которого целые города оказались брошены и затоплены.
Ключевой элемент истории, конечно, - странный метеорит. Является ли он - либо цветные глобулы внутри него - живым в неком постижимом для нас смысле? Прячется ли в нем одно или множество существ? Каковы их физические характеристики? Или важнее - каковы их цели, намерения и мотивы? Тот факт, что мы не можем ответить ни на один из этих вопросов, разумеется, никоим образом не означает, что рассказ неудачен; в действительности, именно это является источником ужаса в рассказе. Как Лавкрафт сказал о "Белых людях" Мейчена: "отсутствие конкретности - великое достоинство этого рассказа". Другими словами, именно потому, что мы не можем определить природу - физическую, либо психологическую - созданий из "Сияния извне" (или даже установить, являются ли они созданиями и живыми существами в нашем понимании слова), и возникает ощущение неописуемого ужаса. Позднее Лавкрафт заявлял (вероятно, справедливо), что привычка писать - пусть даже неосознанно, - ориентируясь на "бульварную" аудиторию, испортила ему художественную технику, сделав его работы слишком простыми и очевидными. Мы действительно столкнемся с этой проблемой в нек