Бишоп жалуется, что "Рассказы, которые я посылала ему, всегда возвращались обратно настолько переделанными по сравнению с исходной идеей, что я чувствовала себя полной неудачницей, а не писателем". Трудно сказать, к каким вещам это относится; они могли не сохраниться. Далее Бишоп рассказывает, как она вернулась на ранчо своей сестры в Оклахоме, где услышала от Бабушки Комптон, свекрови ее сестры, кое-какие истории о супружеской паре оклахомских первопереселенцев, живших о не так далеко оттуда. Бишоп подводит итог: "Я написала рассказ под названием Проклятие Йига, в котором фигурировали змеи, вплетя в него кое-что из своих познаний об ацтеках, донесенных до меня Лавкрафтом, и отослала рассказ ему. Он был обрадован этим курсом на реализм и ужасы и щедро засыпал меня письмами и инструкциям".
Это заявление явно сильно грешит против истины. Трудно усомниться, что рассказ, как он есть, - почти полностью работа Лавкрафта (за исключением самого ядра сюжета). "Проклятие Йига" [The Curse of Yig] - вполне впечатляющее произведение, которое повествует о супружеской паре, Уокере и Одри Дэвисах, что поселились на Территории Оклахома в 1889 г. Уокер панически боялся змей - и слышал истории об Йиге ("бог-змея племен центральных равнин - предположительно, изначальный праобраз более южных Кецалькоатля и Кукулькана... странный, частично антропоморфный дьявол с чрезвычайно капризной и непостоянной натурой") и о том, как этот бог мстит за любой ущерб, причиненный змеям; так что, когда его жена убивает выводок гремучих змей неподалеку от их дома, он приходит просто в ужас. Позднее, ночью, пара обнаруживает, что весь пол в их спальне покрыт змеями; Уокер встает, чтобы их затоптать, но падает, случайно погасив фонарь, который держит в руках. Одри, окаменевшая от страха, слышит жуткий хлопок - должно быть, тело Уокера настолько раздулось от змеиного яда, что у него полопалась кожа. Затем она видит антропоморфный силуэт на фоне окна. Она решает, что это Йиг - так что, когда он входит в комнату, она хватает топор и рубит его на части. Утром выясняется правда: лопнувшее тело принадлежало их старому псу, а фигура, разрубленная на части, оказалась Уокером. В финале выясняется, что омерзительное создание, полузмея-получеловек, запертое в ближнем сумасшедшем доме, - не сама Одри, но существо, которое она родила три четверти года спустя.
Лавкрафт описывает свое участии в этом рассказе в письме к Огюсту Дерлету:
Между прочим - если желаете увидеть новую историю, которая практически полностью моя, то прочтите "Проклятие Йига" в текущем W.T. Миссис Рид - клиентка, для которой Лонг и я проделали море работы, и эта история где-то на 75% моя. Всем, с чем мне предстояло работать, был краткий конспект, описывающий пару первопроходцев, хижину с гнездом гремучих змей под ней, убийство мужа змеями, лопнувший труп и безумие жены, которая стала свидетелем этого ужаса. Там не было сюжета или мотивов - ни пролога, ни последствий несчастного случая, - так что то, история рассказана, как она рассказана, полностью моя заслуга. Я придумал бога-змею и проклятие, трагическое размахивание жены топором, проблему с опознанием жертвы-змеи и эпилог с сумасшедшим домом. Я также добавил географического и прочего второстепенного колорита, взяв некоторые сведения у мнимой авторессы, которая хорошо знает Оклахому, - но больше из книг.
Лавкрафт отослал законченный рассказ Бишоп в начале марта 1928 г., в письме к ней ясно дав понять, что им придуман даже заголовок. Он добавляет: "Я взял на себя немало заботы об этой истории, а особенно постарался хорошенько подогнать начало. ...В вопросе географической атмосферы и колорита я, разумеется, полностью положился на ваши ответы на мой вопросник, плюс на те печатные описания Оклахомы, что я смог отыскать". О Йиге он заявляет: "Данное божество - полностью плод моей личной вымышленной теогонии..." Йиг станет второстепенным божеством в увеличивающемся пантеоне Лавкрафта, и хотя только раз появится в оригинальном произведении (в рассказе "Шепчущий во тьме" - и то, лишь бегло), в переработках он, напротив, будет упоминаться с определенной частотой.
Лавкрафт запросил у Бишоп 17.50 долларов за рассказ; она уже была ему должна 25 долларов за неизвестную более раннюю работу, что в сумме давало 42.50 долларов. Неясно, выплатила ли она когда-нибудь свой долг полностью. Она сумела пристроить рассказ в "Weird Tales", где он появился в ноябрьском номере 1929 г.; она получила за него 45 долларов.
Ранние письма Лавкрафта к Зилии Бишоп были очень сердечными и откровенными и, кажется, далеко превосходили правила вежливости, которые, с точки зрения Лавкрафта, были уместны при переписке с женщиной. Он дает ей вполне здравые советы по поводу писательства; возможно, это не были советы того рода, о которых она мечтала (как писать продаваемые вещи), но каждому, кто желал написать настоящее произведением, стоило над ними задуматься.
Однако переписка с Бишоп зашла далеко за пределы простого литературного наставничества. Он много рассказывал ей о своей личной жизни, о своих философских убеждениях и о ежедневных подробностях своей жизни. Возможно, Бишоп просто любопытствовала и интересовалась такими вещами (она часто писала ему в 1927-29 гг.), но как бы то ни было, Лавкрафт был необычно общителен и откровенен в письмах к ней. Однако упорная неспособность Бишоп выплатить долг, повлекла за собой значительное охлаждение со стороны Лавкрафта. В итоге, к середине 1930-х гг. он уже расценивал ее скорее как докуку, чем как коллегу.
На одно письмо, написанное Лавкрафтом Бишоп в конце весны 1928 г., стоит обратить внимание:
Когда вы разглядите вышеупомянутый временный адрес и свяжите его с тем, что я часто выражал, как мое неприкрытое отношение к району Нью-Йорка, вы, вероятно, оцените величину и силу объединенных тягот и нервных затрат, которые по причине злокачественного стечения обстоятельств полностью сорвали мою программу на эту весну и привели меня на грань того, что стало бы полным [нервным] срывом, не имей я стойкого и выдающегося товарища - моего юного "приемного внучка" Фрэнка Б. Лонга, - на коего я могу опереться в поисках сотрудничества и помощи в приведении своих дел в порядок.
Что бы это могло значить? Адрес в начале письма - N 395, Восточная 16-ая улица, Бруклин, Нью-Йорк - кое-что объясняет; остальное - то, что Лавкрафт не рассказал почти никому из приятелей (по крайней мере, тем, кто был не в курсе ситуации) - заключалось в том, что Соня вызвала его обратно в Нью-Йорк.
19. Наддверные окна и георгианские колокольни (1928-30)
Лавкрафт прибыл в Нью-Йорк не позднее 24 апреля. В своих воспоминаниях Соня пишет: "Позднее той же весной (1928 года) я пригласила Говарда приехать в гости еще раз. Он охотно согласился, но в гости - и только. Но для меня даже такая крупица его близости была лучше, чем ничего". Явно она все еще чувствовала немалую привязанность к Лавкрафту; но знала, что его не удастся убедить провести больше пары недель в городе, который он ненавидел, и в ситуации (семейная жизнь), которая явно его тяготила после двух лет возобновленной холостяцкой жизни.
Насколько "охотно" Лавкрафт принял это приглашение, мы уже видели в письме к Зилии Бишоп; с другими новыми друзьями по переписке (большинству из них он даже не упоминал, что состоит в браке) он более сдержан и осмотрителен. Дерлету он пишет: "...Прямо сейчас я на чужой земле - обстоятельства вынудили меня приехать в район Н.Й. на изрядный срок. Я не в восторге от пребывания здесь, так как ненавижу Н.Й. хуже отравы..." Со своим старым приятелем Мортоном он чуть более экспансивен: "Жене была вынуждена поселиться здесь на какое-то время по делам бизнеса и сочла, что по-честному мне надо заехать ненадолго. Не найдя никакой находчивой отговорки и желая избежать домашней гражданской войны, я изобразил пацифиста... и вот я здесь".
Упомянутый "бизнес" - это попытка Сони открыть шляпный магазин в Бруклине (в доме N368, Восточная 17-ая улица, в квартале прямо по соседству с тем, в котором она проживала). Это здание, похоже, не сохранилось, и больше нет даже адреса с таким номером, не считая небольшого гаража (по соседству с нынешним домом N370 на Восточной 17-ая улице) на его месте. Многоквартирный дом, однако, все еще стоит, и квартира Сони (на третьем этаже, под номером 9) показалась Лавкрафту довольно комфортабельной. Готовка Сони не претерпела никаких катастрофических изменений ни в своем качестве, ни в количестве.
Соня вложила 1000 долларов собственных денег в создание магазина, который официально открылся в субботу, 28-го числа. Она напряженно работала, обеспечивая магазин шляпными коробками и тканями и приводя его в порядок, чтобы привлечь покупателей. Лавкрафт при случае помогал Соне "на посылках", включая один раз, когда как-то ночью он надписывал адреса на конвертах с 11.30 вечера до 3.30 утра.
Но давайте не будем обманываться: Лавкрафт ни в коем случае не вернулся к брачным отношениям больше, чем было необходимо. Соня довольно язвительно пишет: "Но пока он гостил у меня, все, что я видела от Говарда, была пара часов ранним утром, когда он возвращался со своих загулов с Мортоном, Лавменом, Лонгом, Кляйнером, либо с кем-то из них или всеми. И так продолжалось все лето". Действительно, так все и было; и его "загулы" начались почти сразу же, как только он очутился в городе. 24 апреля он вместе с Соней ходил за покупками, но после этого в одиночку отправился прогуляться в Проспект-парк, откуда направился по новому адресу Фрэнка Лонга, в дом N230 на Западной 97-ой улице (дом N823 на Вест-Энд-авеню был снесен, чтобы дать место новому зданию, сейчас под номером 825). В Бруклин он вернулся только поужинать с Соней, после чего немедленно отправился в гости к Сэмюелю Лавмену - сперва в его книжный магазин на 59-й улице в Манхеттене, а затем в его дом на Коламбия-Хайтс. Домой он вернулся не раньше 4 часов утра.
27 апреля было днем рождения Лонга, так что родители Лонга отправились с ним в поездку вдоль реки Гудзон до озера Махопак; Лавкрафт сопровождал их и нашел д