лок Св. Михаила - заслуживают того, чтобы их осмотреть. Если двигаться дальше к северу, между улицами Брод и Калхун все чаще появляются послереволюционные и довоенные здания, а административным и деловым центром города по-прежнему остается пересечение улиц Брод и Митинг. Север Калхун-стрит едва ли представляет исторический интерес. Вряд ли стоит говорить, что даже в колониальные или полуколониальные районы проникли приметы современности: Кинг-стрит между улицами Хейзелл и Брод ныне почти полностью состоит из антикварных лавок и дорогих торговых центров; на Митинг-стрит северней Брод есть ряд гостиниц и иннов, обслуживающих туристов; северные участки Ист-Бэй также ужасно "яппизированы". Но даже современные здания в Чарльстоне в целом гармонируют с колониальной атмосферой, и мне попалось всего несколько нелепо модерновых архитектурных образчиков.
Некоторые даты постройки, указанные Лавкрафтом в его путевых заметках для жилых домов, зданий и церквей, ошибочны, хотя, возможно, в этом "повинны" более тщательные исторические исследования, проделанные за последние шестьдесят лет. Основным путеводителем Лавкрафта, как написано в его заметках, были "Уличные прогулки по Чарльстону, Южная Каролина" Мириам Белланджи Уилсон (1930) - похоже, не особенно авторитетный источник. Многие здания, восхитившие Лавкрафта, в действительности старше, чем он полагал - факт, который он, определенно, лишь приветствовал бы.
Чарльстон - во многом своего рода южный Провиденс: пускай улицы окаймлены пальмами, сами дома - во многом те же, что украшают Колледж-Хилл, а местами - даже более роскошные. Возможно, это отчасти объясняет очарованность Лавкрафта этим местом - оно было для него совершенно новым, но в то же время здешняя архитектура и атмосфера были для него как родные. Но это было еще не все. В Чарльстоне (как Лавкрафту, во всяком случае, нравилось верить) существовала неразрывная связь настоящего с прошлым: город был не просто окаменелым музеем, подобно Салему или даже Ньюпорту, но преуспевающим, шумным центром торговли и общественной жизни. Лавкрафт действительно выражал желание переехать сюда - и мог бы это сделать, не будь его привязанность к родным краям столь велика.
9 мая Лавкрафт нехотя оставил Чарльстон и проследовал в Ричмонд, где задержался примерно на десять дней. 13-го числа он отправился на экскурсию в Питерсбург, город пятнадцатью милями южнее Ричмонда, полный колониальных древностей. Он также побывал на месте Битвы при Питерсбурге (2 апреля 1865 г.), кульминации осады Питерсбурга, начавшейся в середине июня 1864 г., которая сделала капитуляцию Конфедерации неизбежной; экскурсию проводил восьмидесятилетний ветеран Конфедерации, который был призван на службу в четырнадцатилетнем возрасте.
Лавкрафт учился урезать дорожные расходы. Уондри рассказывает нам, как он вдали от дома экономил на счетах за чистку одежды: "Он аккуратно укладывал свои брюки между постельными матрасами, чтобы за ночь обновить складку и разгладить их. Он отсоединял от рубашки воротничок, стирал его, укладывал в сложенном полотенце для рук и прижимал сверху Библией Гидеона, таким образом, получая утром свежий воротничок". Так что Лавкрафту была некоторая польза от Библии! Он начал самостоятельно стричься, прикупив "патентованную машинку для стрижки", - несомненно, какой-то триммер.
15 мая Лавкрафт открыл для себя Мэймонд-парк в Ричмонде, который привел его в экстаз. Он заявлял, что этот парк превосходит даже изысканный японский садик в Бруклинских Ботанических садах, утверждая, что он ""Поместье Арнгейм" и "Остров феи" По, собранные в единое целое... с моими собственными "Йинскими садами", добавленными для полной радости".
Именно в Ричмонде он проделал большую часть новой заказной работы для Зилии Бишоп, хотя, кажется, не закончил ее до августа. Вклад в нее Бишоп, несомненно, столь же велик (или мал), как и в две предыдущие работы; но в данном случае это, скорее, достойно сожаления, ибо означает, что многие изъяны и нелепости в рассказе лежат целиком или преимущественно на совести Лавкрафта. Мало что во всем творчестве Лавкрафта сравнится с "Локоном Медузы" [Medusa's Coil] по запутанности, напыщенности и попросту глупости. Подобно некоторым его ранним работам, эту вещь губит прискорбный переизбыток сверхъестественного, приводящий к полному хаосу в финале, а также недостаточная искусность в изображении персонажей, что (как и в "Последнем опыте") портит рассказ, основанный преимущественно на конфликте персонажей.
Рассказ повествует о молодом человеке по имени Дени де Рюсси, который влюбился в загадочную француженку, Марселин Бедар, женился на ней и увез в свое родовое поместье в Миссури. Но оказалось, что Марселин - некое древнее существо с живыми волосами, которое, в конце концов, принесло несчастье и смерть всем участникам истории - Дени, его отцу (рассказывающему большую часть истории), художнику Фрэнку Маршу (который пытался предупредить Дени об истинной природе его жены) и себе самой. Но для Лавкрафта реальной кульминацией - ужасом, который превосходил все прочие ужасы рассказа - стало открытие, что Марселин была, "хоть и в обманчиво незначительной степени..., негритянкой". Но это дурацкое расистское откровение - еще далеко не финал, так как далее выясняется, что поместье, оказывается, давным-давно разрушено, что не мешает ему неким сверхъестественным образом появиться вновь - видимо, исключительно чтобы помучить злополучного путника (и читателей).
Основная проблема этого рассказа - помимо ужасающе бульварного сюжета, - в том, что персонажи настолько деревянны и шаблонны, что в них нет ничего живого. Лавкрафт хорошо знал о своем очень ограниченном понимании и своем очень ограниченном интересе к человеческим существам. Свои собственные произведения он сочинял таким образом, чтобы фигуры людей ни в коем случае не оказались в фокусе сюжета; но в случае литературной поденщины - где предполагалось, что надо следовать хотя бы скелету сюжета, предоставленному клиентом, - ему не всегда удавалось избежать потребности в живых образах, и именно те работы, где подобные образы не удались, расцениваются как слабейшие. Сохранились рабочие заметки к рассказу - включая как набросок сюжета, так и "Способ Повествования" (синопсис событий в порядке изложения); из них также становится ясно, что расистское откровение в финале - "женщина оказалась вампиром, ламией и тд. и тд. - и явной (сюрприз для читателя, как и в оригинале) негритянкой" - должно было стать ужасной кульминацией рассказа. Упоминание "оригинала" наводит на мысль, что существовал некий первоначальный набросок рассказа авторства Бишоп; но если это и так, он не сохранился.
Определенно, публикации рассказа помешало вовсе не его скверное качество, ведь куда худшие истории публиковались с завидной регулярностью; но по какой-то причине (и чрезмерная длина может иметь к этому отношение) "Локон Медузы" был не принят "Weird Tales". Позже, в том же году Лавкрафт обсуждал с Лонгом возможность отправки рассказа в "Ghost Tales", но если его туда и послали, он снова был отвергнут. Наконец, он появился в "Weird Tales" за январь 1939 г. Для журнальных публикаций и "Курган", и "Локон Медузы" были сильно переделаны и отредактированы Дерлетом, который продолжал перепечатывать исправленные тексты в книжных сборниках вплоть до самой своей смерти. Подлинные тексты не были опубликованы до самого 1989 г.
Вернувшись в Нью-Йорк 20 мая, Лавкрафт с волнением прочел один интересный фрагмент присланной корреспонденции - письмо от Клифтона П. Фейдимана из "Simon и Schuster", предлагающее Лавкрафту прислать им роман. Лавкрафт немедленно ответил, что, хотя он может написать роман позднее ("Случай Чарльза Декстера Варда" явно им даже не рассматривался), он бы предпочел прислать сборник рассказов. Несколько дней спустя энтузиазм Лавкрафта заметно поувял: он обнаружил, что письмо было всего лишь формой, рассылаемым всем авторам, появлявшимся в "Списке почета" ежегодника О'Брайена; более того, Фейдиман ответил, сообщив: "Боюсь, вы правы в том, что мы не слишком заинтересованы в сборнике рассказов. Я надеюсь, однако, что вы возьметесь за дело и напишете роман, о котором вы говорите. Если он будет хорош, его тема станет, скорее, плюсом, чем минусом".
Интересно отметить, что ожесточенное нежелание мейнстримовых издателей выпускать сборники мистических рассказов было очевидно уже в 1930 г. Очень немногим американским авторам в то время удавалось выпускать сборники, а те сборники, что публиковались, обычно были перепечатками британских изданий работ уже признанных авторов вроде Мейчена, Дансени и Блэквуда. Мистический роман, напротив, до известной степени процветал: такие вещи, как "Холодная гавань" Френсиса Бретта Янга (Knopf, 1925), "Змей Уроборос" Э.Р. Эддисона (Albert и Charles Boni, 1924 [британское издание 1922 г.]), "Темная комната" Леонарда Клайна (Viking, 1927), "Место под названием Дагон" Герберта Гормана (George H. Doran, 1927), "Призрачная вещь" Х.Б. Дрейка (Macy-Masius, 1928) и некоторые другие, были с удовольствием прочитаны Лавкрафтом и по большей части упомянуты в первоначальной или в переделанной версии "Сверхъестественного ужаса в литературе". Но Лавкрафт так никогда и не "засел" за роман такого рода, и события, случившиеся примерно год спустя, могут объяснить, почему.
В Нью-Йорке Лавкрафт также побывал в недавно открытом Музее Николая Рериха, который тогда располагался на перекрестке 103-й улицы и Риверсайд-драйв (а сейчас - в доме 317 на Западной 107-й улице). Рерих (1874-1947) был русским художником, который провел несколько лет на Тибете и принял буддизм. Его картины Гималаев производят грандиозное впечатление своими изображениями гигантских громад гор, а также своими яркими и незабываемыми красками. Его творчество кажется совершенно несвязанным с западными художественными движениями того периода и, видимо, ближе всего к русскому народному искусству. Лавкрафт, посетив музей вместе с Лонгом, пришел в полный восторг:
Ни Белкнэп, ни я никогда не бывали здесь раньше; и когда мы узрели-таки его причудливое и эзотеричное содержимое, то буквально обезумели от представленных сказочных видов. Несомненно, Рерих - одна из тех редких фантастических душ, что смогли кинуть взгляд на гротескные, ужасные тайны вне пределов пространства и времени и что сохранили некоторую способность намекать на увиденные чудеса.