и Schuster годом ранее. Но в середине июля пришло печальное известие: от сборника отказались.
Отказ Putnam's, на самом деле, мог ошеломить его куда сильнее, чем отклонение "Хребтов Безумия" журналом:
Основания для отказа были двойные - во-первых, некоторые рассказы недостаточно тонкие... слишком очевидные и разжеванные - (принято! Этот осел Райт приучил меня писать попроще своими бесконечными жалобами на неопределенность моих ранних вещей.) и во-вторых, все рассказы по тональности слишком однообразно жуткие, чтобы быть опубликованными вместе. Эта вторая причина - полный вздор, так как, на самом деле, единство настроения есть положительное качество в литературном сборнике. Но, подозреваю, толпе непременно нужен комический контраст!
Думаю, Лавкрафт здесь вполне прав по обоим пунктам. Его поздние рассказы, наверное, не оставляют большого пространства для воображения, и отчасти это действительно может быть результатом подсознательной подстройки под требования "Weird Tales"; но частично - и результатом все большего тяготения его работ к научной фантастике. Теоретически Лавкрафт был близок к тому, чтобы стать основоположником соединения мистики с научной фантастики, но практически в результате его работы не подходили ни бульварным журналам, ни коммерческим издателям, запертым в рамках привычных стереотипов.
Третий удар был нанесен Гарри Бейтсом. Бейтс был назначенным редактором "Strange Tales", журнала, запущенного в 1931 г. William Clayton Company. Слухи о новом журнале, должно быть, пошли еще весной (хотя его первый номер датируется сентябрем), поскольку в апреле Лавкрафт выслал туда четыре старых рассказа (ранее отклоненные Райтом) - "Карающий рок над Сарнатом", "Безымянный Город", "По ту сторону сна" и "Полярис". Все они были отклонены. На следующий месяц Бейтс отклонил "В склепе". Лавкрафта не должно было сильно это удивить: фирма Клейтона давно была известна не только выбором куда более примитивных вещей, но и предпочтением стремительного действия атмосфере.
Сначала "Strange Tales" казался серьезным конкурентом "Weird Tales": он платил по 2 цента за слово, создавая заманчивый рынок для таких авторов, Кларк Эштон Смит, Генри С. Уайтхед, Огюст Дерлет и Хью Б. Кэйв, которые могли поменять свой стили, чтобы удовлетворить требованиям Бейтса. Райт, наверняка, был сильно встревожен появлением этого журнала, так как его существование означало, что часть лучших авторов Райта сперва будет отправлять свои рассказы туда, а в "Weird Tales" посылать их только после отказа, полученного от "Strange Tales". Но журнал просуществовал лишь семь выпусков, закрывшись в январе 1933 г.
Проблема чувствительности Лавкрафта к отказам, или к плохому мнению о его работах вообще, заслуживает отдельного рассмотрения. Разве он не писал в статье 1921 г. "В защиту Дагона", что он презирает идею писать об "ординарных людях" ради увеличение своей аудитории и что "Есть, вероятно, всего семь человек, которым действительно нравятся мои вещи - и этого достаточно. Я бы писал, даже будь я своим единственным снисходительным читателем, ибо моя цель - простое самовыражение"? Примем во внимание, что это заявление было сделано задолго до того, как его работы стали доступны широкой аудитории; но "самовыражение" до самого конца останется краеугольным камнем эстетики Лавкрафта. Лавкрафт знал об этом мнимом противоречии, так как этот вопрос всплывал в дискуссиях с Дерлетом. Лавкрафт уже писал Дерлету, что "я испытываю своего рода неприязнь к тому, чтобы посылать что-то, что уже было отклонено", что Дерлет (который при своей практичности иногда до дюжины раз посылал в "Weird Tales" одно и то же произведение, пока Райт наконец его не принимал) должен был находить практически непостижимым. Теперь, в начале 1932 г., Лавкрафт объясняет идею подробнее:
Я понимаю, почему ты считаешь мою политику антиотказов глупым упрямством и тщетной близорукость и не готов предоставить ей какую-то защиту помимо того простого факта, что повторные отказы действительно определенным образом воздействуют на мою психику - рационально это или нет - и что в результате они вызывают у меня некий литературный столбняк, который полностью исключает дальнейшее сочинительство, вопреки самым моим тяжким усилиям. Я был бы последним, кто стал бы уверять, что они должны оказать такое воздействие, или будут - даже в малой степени - на психику, на 100% прочную и уравновешенную. Но, к несчастью, мое нервное равновесие всегда было довольно неустойчивым и сейчас находится в одном из самых потрепанных состояний...
Лавкрафт всегда был скромен, говоря о своих достижениях - чрезмерно, по правде сказать; теперь же отказы Райта, Бейтса и Putnam's и прохладная реакция товарищей, которым он послал рукописи роман, видимо, почти разрушили всю его уверенность в своей работе. Последние годы жизни он провел, пытаясь вновь обрести эту уверенность и, кажется, так этого и не добился, кроме как мимолетно. Влияние этого настроения мы увидим уже в его следующем произведении.
"Тень над Иннсмутом" [The Shadow over Innsmouth] была написана в ноябре-декабре 1931 г. По словам Лавкрафта, новое посещение умирающего приморского Ньюберипорта (который он впервые увидел в 1923 г.) заставило его провести своего рода "лабораторное исследование", чтобы понять, какой стиль лучше всего соответствует выбранной теме. Четыре черновика (неясно, подробных или нет) были написаны и забракованы; наконец, Лавкрафт просто записал историю в своей привычной манере, создав повесть из 25 000 слов, выдающееся богатство атмосферы которого едва ли выдает мучительную трудность, сопровождавшую ее написании.
В "Тени на Иннсмутом" рассказчик, Роберт Олмстед (нигде в повести не упоминаемый по имени, но идентифицированный по сохранившимся заметкам), уроженец Огайо, в честь своего совершеннолетия совершает поездку по Новой Англии - "осмотр достопримечательностей, предметов старины и изучение родословной" - и, обнаружив, что плата за проезд на поезде из Ньюберипорта до Архэма (откуда происходит его семья) выше, чем ему хотелось бы, по неохотному совету продавца билетов, отправляется в Архкем через захудалый приморский городок под названием Иннсмут. Его, похоже, нет на большинстве карт, и о нем ходит много странных слухов. До 1846 г. Иннсмут был процветающим морским портом - пока неведомая эпидемия не унесла более половины жителей; люди верят, что все это имело какое-то отношение к путешествиям капитана Обеда Марша, который обычно плавал в Китай и по южным морям и каким-то образом приобрел громадное богатство. Сейчас аффинажный завод Марша - практически единственный крупный бизнес в Иннсмуте, если не считать ловлю рыбы у Рифа Дьявола, где она всегда водилась в необычном изобилии. Все горожане, кажется, имеют либо уродства, либо отталкивающие черты, которые все вместе окрещены "иннсмутским видом", и соседи всячески их сторонятся.
Этот рассказ возбуждает интерес Олмстеда, и он решает провести, по крайней мере, день в Иннсмуте, сев на утренний автобус и отправившись в Аркхем на вечернем. Он посещает Историческое общество Ньюберипорта, где видит тиару, привезенную из Иннсмута; она просто очаровывает его: "Она явно принадлежала к какой-то устойчивой художественной технике, отличающейся бесконечной зрелостью и совершенством, однако техника эта была предельно далека от любой - западной или восточной, древней или современной, - о которой мне доводилось слышать или видеть на примерах. Казалось, тиару создали на другой планете". Попав в Иннсмут на убогом автобусе, которым управляет Джо Сарджент (чья лысая голова, рыбный запах и немигающие глаза вызывают в нем неприязнь), Олмстед начинает осмотр, в котором ему помогают советы и карта, нарисованная молодым человеком (нормального вида), работающим в бакалее. Он видит вокруг все признаки физического и морального упадка некогда приличного городка. Атмосфера начинает угнетать его, и он уже подумывает о том, чтобы уехать из города пораньше; но затем замечает девяностолетнего старика по имени Зейдок Аллен, который, как было ему сказано, - бесценный источник знаний об истории Иннсмута. Олмстед беседует с Зейдоком, развязывая тому язык с помощью контрабандного виски.
Зейдок рассказывает герою дикую историю о нечеловеческих тварях - наполовину рыбах, наполовину лягушках, - с которыми Обед Марш повстречался в южных морях. Он утверждает, что Обед заключил с этими тварями соглашение: они в изобилии снабжали его золотом и рыбой в обмен на человеческие жертвы. Это соглашение какое-то время работало, но затем рыболягушки пожелали спариваться с людьми. Именно это стало причиной жестокого столкновения, разразившегося в городе в 1846 г.: много горожан погибло, а выжившим пришлось принести Клятву Дагона в знак своей лояльности к гибридным созданиям. Однако в ситуации обнаружились и кое-какие выгоды. Потомки людей и рыболягушек обретает своеобразное бессмертие: они переживают физическую перемену, приобретая много свойств нелюдей, а затем их забирают в море, где они тысячелетиями живут в громадных подводных городах.
Не понимая, что и думать об этой странной истории, и встревоженный маниакальным тоном Зейдока, умоляющего его немедленно покинуть город, потому что их разговар заметили, Олмстед пытается сесть на вечерний автобус из Иннсмута. Но ему не везет: у того внезапно ломается двигатель, так что уехать удасться не раньше следующего дня; Олмстеду приходится отправиться в захудалый Джилмэн-хаус, единственную гостиницу в городе. Неохотно зарегистрировавшись в гостинице, он ощущает постоянно растущее бепокойство и чувство угрозы; затем слышит за стеной своей комнаты странные голоса и другие подозрительные шумы. Наконец он понимает, что действительно в опасности: ручку его двери начинают дергать. Он с трудом выбирается из гостиницы и в панике пытается сбежать из города, и в определенный момент с ужасом видит, кто за ним гонится:
И, тем не менее, я видел их, нескончаемым потоком - шлепающим, скачущим, квакающим, блеющим - несущихся через призрачный лунный свет в гротескной, злобной сарабанде из фантастического ночного кошмара. И на некоторых были высокие тиары из того безымянного золотистого металла... и некоторые были наряжены в причудливые одеяния... а один, тот, что шел впереди, напялил на себя омерзительно взгорбленный черный пиджак и полосатые брюки и насадил обычную фетровую шляпу на ту бесформенность, что заменяла ему голову...