уна, друг семьи, свободно пускал меня в обсерваторию колледжа (обсерваторию Лэдд), и я приходил и приезжал туда на своем велосипеде, когда душа захочет". Далее он пишет, что вечное вытягивание шеи, чтобы заглянуть в телескоп, причинило ему "немало боли" и "привело к постоянному искривлению, и поныне заметному вблизи". Уинслоу Аптон (1853-1914) был известным астрономом; Лавкрафт владел его "Звездным атласом" (1896), а, вероятно, и другими книгами. Возможно, он был другом доктора Франклина Чейза Кларка, за которого в 1902 г. вышла тетушка Лавкрафта Лилиан.
Кажется невероятным, но выпуская каждое воскресенье "Род-Айлендский журнал астрономии", печатая другие еженедельные и ежемесячные издания и сочиняя научные монографии, Лавкрафт сумел вдобавок возобновить выпуск химического "Научного бюллетеня". Как уже упоминалось, сохранился лишь первый номер (4 марта 1899 г.); далее выпусков не было до 12 мая 1902 г. (этот номер помечен Vol.XCI, No. III [New Issue Vol. I, No.1]). В нем заявляно: "Научный бюллетень, давно приостановленный, вновь возобновлен. Лучшая печать на лучшей бумаге, иc иc цена поднята [до 2 ц.], но подлежит сокращению, как только подешевеет Sunday Gazette". И вновь более года никаких новых выпусков, но, начиная с 16 августа 1903 г. (две недели спустя после первого выхода "Журнала астрономии"), Лавкрафт возобновляет "Научный бюллетень" как еженедельный, делая регулярные и иногда внеочередные выпуски до 13 января 1904 г. Вместе с номерами 1899 и 1902 г. всего сохранилось 32 номера. Несомненно, они печатались на гектографе подобно "Журналу астрономии" (самые ранние выпуски, начиная с 1899 г., изданы "тиражом" в "один экземпляр для семейного пользования").
Журнал довольно рано отклонился от своей химической направленности, с 1903 г. затрагивая такие вопросы как вращение Венеры, конструирование camera obscura, вечный двигатель, телескопы (ряд статей, начатых в "Журнале астрономии" и позднее продолженных там же), микроскопы и т.п. Когда бюллетень был возрожден в 1906 г. (о чем ниже), "Журнал астрономии" рекламировал его, как "Популярный компендиум о науке в целом"; таковым он стал давным-давно.
Научные интересы затронули и литературные. По признанию Лавкрафта он стал "фанатом Верна" и "многие из моих рассказов являли литературное влияние бессмертного Жюля". Далее он пишет:
Как-то раз я написал рассказ о той стороне луны, что вечно от нас отвращена - приспособив для своей выдумки теорию Хансена, что там до сих пор есть воздух и вода вследствие ненормально расположенного центра тяжести на луне. Вряд ли стоит добавлять, что эта теория была разбита наголову - я даже знал об этом в то время, - но мне взбрело в голову сочинить "триллер".
Сохранись он, его, вероятно, квалифицировали бы как первый научно-фантастический рассказ Лавкрафта; судя по тому, что рассказ обозван "триллером", его автор все еще оставался под влиянием тогдашних дешевых романов, которые он - с той озадачивающей всеядностью, что он выказывал на протяжении всей жизни - несомненно, по-прежнему читал.
Как уже упоминалось, большинство этих научных монографий и журналов Лавкрафт написал, не посещая школы. Он ходил в школу на Слейтер-авеню в 1898-99 гг., затем последовал перерыв; обучение в ней он возобновил в 1902-03 учебном году - и снова перерыв. Он поясняет, что "в 1903-04 гг. меня учили домашние учителя". Имя одного из них мы знаем - А.П. Мэй; Лавкрафт был о нем не слишком высокого мнения. В "Род-айлендском журнале астрономии" от 3 января 1904 г. Мэй награжден необыкновенно саркастичной рекламой, заявляющей, что он "Частный учитель 10-го разбора", который предлагает "Уроки Низкого Сорта по Цене Высокого Уровня"; и далее - "НАЙМИТЕ МЕНЯ. РАБОТАТЬ НЕ УМЕЮ, НО ДЕНЬГИ НУЖНЫ". Возможно, Мэй учил Лавкрафта тому, что тот уже знал. Годом позднее Лавкрафт отзывается о нем чуть более благожелательно - если не снисходительно, - как о "моем чудаковатом, застенчивом домашнем учителе Артуре П. Мэе - студенте-теологе, которого я любил шокировать своим языческим материализмом..." В любом случае неудивительно, что изобилие научной периодики пришлось на лето 1903 г., когда у Лавкрафта, вероятно, была масса свободного времени.
Лавкрафт отмечает, что, когда он возобновил занятия в школе в 1902 г., его поведение сильно отличалось от того, что было в 1898 г.: между делом он узнал, что детство, оказывается, считается золотой порой, и решительно приступил к подтверждению этого убеждения. На самом деле его не потребовалось лишний раз подталкивать; именно в этом учебном году зародились две его самые ранние, но и самые прочные дружбы - с с Честером и Гарольдом Манро, которые жили в четырех кварталах от него в доме 66 на Паттерсон-авеню (угол улиц Паттерсон и Энджелл). Другими друзьями были Роберт Апхем, двумя годами младше Лавкрафта, из дома 21 на Адельфи-авеню (примерно в трех кварталах от дома 454 на Энджелл-стрит), и Стюарт Коулмен, которого Лавкрафт знал и раньше, по занятиям на Слейтер-авеню. Еще одного приятеля Лавкрафт упоминает лишь по имени - Кен; исследователям удалось идентифицировать его как Кеннета Таннера. 25 лет спустя Лавкрафт по-прежнему мог бегло перечислить имена своих одноклассников: "Реджинальд и Персиваль Миллеры, Том Лимен и Сидни Шерман, "Гу-гу" [Стюарт] Коулмен и Дэн Фейрчайлд - любимчик учителей, "Монах" Мак-Керди - грубиян с ломавшимся голосом... старые деньки, старые деньки!"
Трудно установить, с кем из братьев Манро Лавкрафт был ближе. В письме 1921 г. он называет Гарольда "лучшим другом моей юности", но вот абзац из очерка 1915 года:
Посетители Начальной и Средней школы на Слейтер-авеню в Провиденсе, рассматривая парты и стены здания, ограду и скамейку в школьном дворе и по сей день различат средь множества имен, незаконно вырезанных поколениями юных смутьянов, частое повторение инициалов "C.P.M. и H.P.L.", что не сумела полностью изгладить прошедшая череда семнадцати лет. Двое друзей, что так рано соединили свои инициалы, остались нераздельны по духу... ("Представляя м-ра Честера Пирса Манро", Conservative, апрель 1915 г.)
В другом месте Лавкрафт замечает: "...Честер Пирс Манро и я гордо претендовали на совместное звание наихудших мальчишек в школе Слейтер-ав. ... Мы были не активно разрушительны, но просто аморальны в заносчивой и сардоничной манере - протест индивидуальности против капризной, деспотичной и непомерно придирчивой власти".
Это неуважение правил ярко проявилось во время церемонии выпуска их класса в июне 1903 г. Лавкрафта попросили произнести речь - поскольку его выбрали выпускником, произносящим прощальную речь, он очевидно считался первым учеником в классе. Сперва он отказался. Затем, уже во время церемонии, передумал. Подойдя к Эбби Хатэвей, директрисе школы, он заявил, что все-таки хочет сказать речь; она уступила, и в должное время был объявлен его выход. Однако Лавкрафт, который в промежутке набросал краткую биографию астронома Вильяма Гершеля, забравшись на помост, продекламировал в "своем лучшем георгианском стиле" следующее:
Леди и джентльмены. Я не помышлял злоупотребить сегодня вашим временем и терпением, однако, когда Муза понуждает, не дело человеку заглушить ее требовательный голос. Говоря о Музе, я не хочу сказать, что собираюсь изводить вас своими скверными стишками - отнюдь не таковы мои намерения. Моя сегодняшняя Муза - это Клио, что правит делами истории; а тема, весьма мной чтимая, - достижения того, кто поднялся из самого жалкого состояния незначительности до высочайших вершин заслуженного положения: сэр Вильям Гершель, что из ганноверского крестьянина стал величайшим астрономом Англии, а следовательно и всего Мира!
Лавкрафт добавляет, что пускай начало его речи "вызвало скорее улыбки, чем внимание" взрослых слушателей, он, тем не менее, в конце сорвал аплодисменты.
Но школа мало интересовала Лавкрафта и его друзей; как и всех мальчишек этого возраста, путь даже не по годам развитых, их в первую очередь увлекали игры. И они играли. Настало время Детективного агентства Провиденса, которое Лавкрафт в 1918 г. описывал так:
Что до "Шерлока Холмса" - я был от него без ума! Я прочел все опубликованные рассказы о Шерлоке Холмсе и в тринадцать лет даже организовал детективное агентство, дерзко присвоив себе гордый псевдоним Ш.Х. Что за чудесной штукой было это Д.А.П. [Детективное агентство Провиденса], чьим членам было от девяти до четырнадцати лет, - сколько убийств и грабежей мы раскрыли! Наша штаб-квартира была в пустующем доме чуть в стороне от густонаселенного района, и там мы разыграли и "раскрыли" множество жутчайших трагедий. Я до сих пор помню, как трудился, создавая искусственные "пятна крови на полу"!!!
В письме 1931 г. он уточняет:
Наша компания имела очень жесткие правила и носила в карманах стандартный рабочий набор из полицейского свистка, увеличительного стекла, электрического фонарика, наручников, (порой обычного шнурка, но все равно "наручников"!) жестяной бляхи, (моя все еще со мной!!) сантиметра, (для отпечатков ног) револьвера, (мой был настоящим, хотя инспектор Манро [sic] (12 лет) владел водяным пистолетом, а инспектор Апхем (10 лет) обходился пистолетом с пистонами) и экземпляров всех газетных сообщений об отъявленных преступниках на свободе - прибавьте газету под названием "Детектив", которая публиковала рисунки и описания знаменитых злодеев "в розыске"! Оттопыривались ли и отвисали наши карманы от всего этого оборудования? Да уж, скажу я вам!! А еще у нас имелись старательно приготовленные "удостоверения" - сертификаты, удостоверяющие наше положение в агентстве. Обычными грешками мы пренебрегали. Никто кроме грабителей банков и убийц не был для нас достаточно хорош. Тенями мы ходили по пятам за разными типчиками закоренелого вида и прилежно сравнивали их физиономии с "рожами" в "Детективе", однако так ни разу и не произвели полноценного ареста. Ах, добрые старые деньки!
Удивительное зрелище - Лавкрафт, который - возможно, в первый (и последний) раз в своей жизни, - ведет себя как "нормальный" мальчишка!