Трудно оценить влияние эссе Лавкрафта на последующее развитие этого жанра - тем паче, что изначально оно не было напечатано ни в научно-фантастическом, ни даже в мистическом журнале и, как следствие, не сразу достигло целевой аудитории. Научная фантастика, определенно, становится стала более серьезным художественным жанром, начиная с 1939 г., когда Джон У. Кэмбелл занимает пост редактора "Astounding"; но крайне сомнительно, что Лавкрафт как-то прямо повлиял на ведущих авторов того периода - Айзека Азимова, Роберта Э. Хайнлайна, А.Э. ван Вогта и других. Тем не менее, как станет очевидно, он сам использовал принципы, прописанные в этом эссе, в своих поздних "внеземных" работах.
Позднее в том же году Лавкрафт написал еще одно эссе для публикации в самиздате, но и оно не было напечатано ни в одном любительском журнале; до недавнего времени оно вообще считалось утраченным. Морис У. Мо попросил Лавкрафта пожертвовать любую статью на выбор для любительского журнала, выпускаемого его учениками. Лавкрафт ощутил соблазн написать на тему римской архитектуры - или точнее влияния римской архитектуры в Соединенных Штатах. Эссе было закончено 11 декабря, и Лавкрафт отослал Мо оригинальную рукопись, не позаботясь перепечатать ее на машинке - занятие, о котором он не мог помышлять без ужаса и отвращения. Позднее он считал, что Мо потерял эссе, ибо оно так и не было опубликовано; однако дубликат его текст сохранился в расшифровке издательства Arkham House. Это не особо примечательная вещь - довольно схематичный рассказ о римской архитектуре и ее влиянии романский стиль, Ренессанс и возрожденную готическую архитектуру Европы, Англии и Америки. Лавкрафту, по-видимому, удавалось сохранить у себя вступительную часть, в который он энергично разносит модернистскую (а особенно функционалистскую) архитектуру; она была опубликована в 1935 г. как "Наследие или Модернизм: здравый смысл в искусстве".
Рождество 1934 г. в доме N66 на Колледж-стрит оказалось непривычно праздничным. У Лавкрафта с Энни впервые за четверть века была елка, и Лавкрафт с простодушным наслаждением описывает ее убранство: "Все стродавние украшения, конечно же, давным-давно рассеялись, но я сделал новый и недорогой запас у моего старого друга Фрэнка Уинфильда Вулворта [т.е. в магазине "Вулворт" - прим. переводчика]. От конечного результата - с блестящей звездой, безделушками и мишурой, свисающей с веток словно испанский мох - определенно, глаз не оторвать!"
Новогодний сезон 1934-35 гг. снова застает Лавкрафта в районе Нью-Йорка. Он оставил Провиденс поздним вечером 30-31 декабря - добравшись до станции едва живым из-за холода. Достигнув вокзала Пенсильвания в 7:00 утра 31-го числа, он прождал некоторое время прежде, чем отправиться к Лонгам, до которых добрался в 8:00. Р.Х. Барлоу как раз был в городе и заглянул к ним после полудня. 2 января произошла беспрецедентно большая встреча "шайки" - пятнадцать присутствующих. 3-го числа Лавкрафт, Барлоу и Лонг посетили "Лабораторию тестирования электроприборов", где работал Кениг - довольно причудливое, футуристическое место, где проходило тестирование различных электрических приборов. Лавкрафт вернулся домой ранним утром 8 января.
В новогоднюю ночь Лавкрафт до 3:00 утра просидел с Барлоу, вычитывая его рассказ - "Пережившего человечество" [Till A' the Seas] ("Californian", лето 1935 г). Это довольно стандартная история о "последнем человеке", которая представляет интерес из-за сохранившейся машинописной копии с пометками Лавкрафта, сделанными ручкой, благодаря чему можно установить точную степень участия последнего. Лавкрафт не внес существенных структурных изменений - просто проделал ряд косметических правок стиля и слога; однако именно он написал большую часть финала, в частности - в частности, аккомпанемент космических рефлексий, под который последний человек на Земле наконец встречает свою ироническую смерть. Все это отменно шаблонно - но именно в то время Лавкрафт как раз вовсю сочинял нечто примерно на ту же тему, но гораздо более необычное.
К осени 1934 г. Лавкрафт уже год, как не писал новых произведений. Его уверенность в собственных творческих силах явно находилась на самой низкой отметке. В декабре 1933 г. он пишет Кларку Эштону Смиту:
Во всем, что я делаю, есть некая железобетонность, нелепость или всепобеждающая непродуманность, которая уничтожает смутный, но настойчивый образ, который был у меня в голове. Я приступаю к делу, пытаясь найти символы, выражающие определенный настрой, вызывающие определенный визуальный ряд..., но когда начинаю переносить что-то на бумагу, выбранные символы выглядят натянутыми, неуклюжими, наивными, преувеличенными и в высшей степени невыразительными. Я устраиваю дешевое, мелодраматичное кукольное представление, не проговаривая то, что я в первую очередь хотел бы сказать.
В марте 1934 г. он бегло упоминает следующую идею:
Сейчас я реально не работаю над каким-то текстом, однако планирую повестушку из аркхемского цикла - о том, что случилось, когда некто унаследовал странный старый дом на вершине Холма Француза [Frenchman's Hill] и поддался непреодолимому побуждению покопаться на неком странном, заброшенном кладбище на Холме Палача [Hangman's Hill] на другом конце города. В этой истории, вероятно, не будет ничего по-настоящему сверхъествественного - скорее, она будет чем-то вроде "Сияния извне"... сильно натянутая "сайентификация".
Больше об этой истории ничего не было слышно. Она явно не была закончена и, возможно, даже не начата. Правда, в ходе подготовки к сочинению этого рассказа Лавкрафт сделал-таки карту Аркхема - одну из, вероятно, трех, сделанных им лично. Время шло, и товарищи Лавкрафта начали задаваться вопросом, выйдет ли из-под его пера когда-нибудь хоть какая-то новая история. В октябре Э. Хоффман Прайс уговаривал Лавкрафта написать новый рассказ о Рэндольфе Картере, но Лавкрафт отказался.
Учитывая все сложности, с которыми Лавкрафт сталкивался при переносе своих идей на бумагу, ничего удивительного, что на следующее произведение, "За гранью времен" [The Shadow Out of Time], у него ушло более трех месяцев (с 10 ноября 1934 г. до 22 февраля 1935 г., судя по пометке на рукописном оригинале) - и потребовалось два, а, может, и три, черновика. Кроме того, генезис повести можно проследить еще, по меньшей мере, на четыре года в прошлое. Прежде чем рассмотреть мучительный процесс рождения повести, давайте составим некоторое представление о его сюжете.
Натаниэль Уингейт Пизли, профессор Мискатоникского университета, 14 мая 1908 г. во время лекции по политической экономии внезапно теряет сознание. Придя в себя в больнице, он, похоже, страдает от амнезии, настолько серьезной, что она влияет даже на его речевые и двигательные навыки. С течением времени он повторно обучается использовать свое тело - и начинает проявлять поразительные умственные способности, далеко превышающие нормальные человеческие. Его жена, подсознательно ощущая, что что-то идет не так, подает на развод, и только один из его трех детей, Уингейт, продолжают поддерживать с отцом какие-то отношения. Следующие пять лет Пизли проводит в библиотеках по всему миру, читая весьма необычные книги, а также в экспедициях в различные загадочные царства. Наконец, 27 сентября 1913 г. он внезапно возвращается в свое прежнее состояние: когда он приходит в себя после нового обморока, он считает, что все еще читает лекцию по политэкономии в 1908 г.
С того момента на Пизли обрушиваются сновидения все возрастающей причудливости. Ему кажется, что его разум помещен в тело инопланетного существа, похожего на десятифутовый морщинистый конус, тогда как разум этого существа занимает его собственное тело. Эти создания зовутся "Великой Расой", "ибо им одним покорилась тайна времени": они довели до совершенства технику обмена разумами с практически любой формой жизни во Вселенной из прошлого, настоящего или будущего. Колония Великой Расы на этой планете была основана в Австралии 150 000 000 лет назад; ранее их разумы занимали тела иной расы, но оставил их из-за некого неизбежного катаклизма; позже, когда существа в форме конуса погибли, они мигрировали в другие тела. Они собрали пространную библиотеку, состоящую из отчетов пленных разумов со всей Вселенной, и сам Пизли написал для архивов Великой Расы отчет о собственном времени.
Пизли верит, что его сны о Великой Расе - всего-навсего плод его эзотерических штудий во время "амнезии"; но затем австралийский исследователь, найдя в психологических журналах некоторые статьи Пизли об его снах, сообщает ему в письме, что недавно были обнаружены некие древние руины, чрезвычайно похожие на его описания города Великой Расы. Пизли сопровождает этого исследователя, Роберта Б.Ф. Маккензи, в экспедиции в Большую Песчаную пустыню - и с ужасом обнаруживает, что у того, что он считал снами, вполне мог быть реальный источник. Однажды ночью он уходит из лагеря, чтобы осмотреться. Он петляет по ныне подземным коридорам города Великой Расы - все сильнее лишаясь присутствия духа, поскольку все встреченные места ему знакомы. Он знает, что единственный способ подтвердить, были ли его сны просто снами или же некой чудовищной реальностью, - отыскать тот отчет, что он написал для архива Великой Расы. После изнурительного спуска он попадает в нужное место, находит нужную запись и открывает ее:
Ничей глаз не видел, ничья рука не касалась той книги со времен появления человека на этой планете. И все же, когда я на миг зажег над ней свой фонарь в этой ужасающей мегалитической бездне, я увидел, что странно окрашенные письмена на ломких, потемневших за миллионы лет целлюлозных страницах не были некими неведомыми иероглифами времен юности Земли. Нет, это были буквы знакомого нам алфавита, складывающиеся в английские слова языка и написанные моим собственным почерком.
Но поскольку он теряет это доказательство во время безумного подъема на поверхность, он по-прежнему в силах утверждать, с назойливой рациональностью: "есть основания надеяться, что пережитое мной было полностью или частично галлюцинацией".