расходами, наймом сиделки и о суровой экономии - особенно в пище, - которую Лавкрафт был вынужден практиковать.
20 марта мы узнаем, что Лавкрафт вернулся к дурной привычке времен Клинтон-стрит - к питанию холодными консервами, - ибо он специально упоминает "эксперимент с нагреванием" банки чили кон карне. Дальше - хуже. 22 марта "роскошная трапеза" состояла из нескольких вареных яиц и половины банки тушеных бобов. 24 марта Лавкрафт вынужден использовать консервированные продукты, которые пролежали, как минимум, три года с тех пор, как их привезли с Барнз-стрит. Среди них были Zocates (род консервированного картофеля), Protose (неизвестный мне продукт) [вегетарианское блюдо, заменитель мяса, из арахисового масла, кукурузного крахмала, овощей и т.д. - прим. переводчика] и даже какой-то консервированный серый хлеб. 26-го он делает картофельный салат с zocates, старым майонезом и солью; найдя его "слегка безвкусным", добавляет он немного кетчупа - "который дал абсолютно прекрасную и очень аппетитную смесь". С 29 марта он начинает понемногу использовать старый кофе марки Chase и Sanborn, у которого заканчивался срок годности, хотя лично предпочел бы марку Postum. 30 марта обед состоял из холодных хот-догов, бисквитов и майонеза.
10 апреля Лавкрафт на пробу вскрыл жестянку какао Rich's Cocoa, пролежавшую десять лет, и обнаружил, что оно "приобрело землистый вкус": "Однако я так или иначе его израсходую". Он был верен своему слову: следующие три дня он смешивал его со сгущенным молоком и решительно выпивал. Позже он нашел на верхней полке кухонного шкафа жестянку Hershey's Cocoa, почти полную емкость с солью, привезенную с Барнз-стрит, и банку нарезанной кубиками моркови Hatchet и установил, что их можно использовать, а также начал есть консервированный хлеб, который выглядел приемлимо.
О последствиях всей этой экономии и поедания старых и, вероятно, испорченных продуктов можно только догадываться. Ничего удивительного, что 4 апреля Лавкрафт признавался, что к середине дня почувствовал себя настолько усталым, что ему пришлось прилечь отдыхать вместо того, чтобы пойти на улицу, а 13 апреля, подремав, он обнаруживает, что "слишком слаб и сонлив, чтобы что-то делать". Разумеется, следует подчеркнуть, что его питание в тот период не отражает его обычных пищевых привычек, хотя и они были достаточно аскетическими. Чуть позже я расскажу о них.
Как я уже упоминал, одной из обязанностей Лавкрафта во время болезни Энни было ведение ее корреспонденции. В Провиденсе у нее было множество друзей, с которыми она общалась лично или через переписку; когда они узнали, что она в больнице, они прислали множество открыток с соболезнованиями. Лавкрафт счел себя обязанным ответить на каждую открытку, благодаря за беспокойство и сообщая новости о состоянии Энни.
Одним из адресатов, с которым в результате возникла довольно затейливая переписка - или который, как минимум, вдохновил Лавкрафта на серию совершенно очаровательных писем, - была Мэрион Ф. Боннер, которая проживала в Арсдейле, в доме 55 на Уотермэн-стрит. Боннер, кажется, знала Энни, по крайней мере, со времен переезда в дом 66 на Колледж-стрит (это было совсем недалеко от ее жилья); в своих воспоминаниях она заявляет, что часто бывала в их доме. Но если Лавкрафт и посылал ей какие-то письма до болезни Энни, они не сохранились.
В ходе этой переписки Лавкрафт выказывал свою нежную любовь к кошкам, заполняя поля своих писем очаровательными рисунками кошек, играющих друг с другом и с клубками и занятых прочими действиями, столь тепло и сердечно описанными в его старом эссе "Кошки и собаки". Боннер, говоря о Братстве Каппа-Альфа-Тау, пишет: "Всякий раз, как я говорила ему о какой-нибудь кошке из нижнего Провиденса, предлагая кандидата в вышеупомянутое братство, он почти всегда ее знал. Возможно, за эти мои старания мне было даровано почетное членство в "Братстве", "с поздравительным мурлыканьем "".
Тем временем, Р.Х. Барлоу осаждал Лавкрафта, забрасывая его издательскими проектами. Одним из них, в котором Лавкрафт непосредственно не участвовал, но которому выражал всяческую поддержку, был собственный журнал Барлоу в НАЛП, "Стрекоза" (The Dragon-Fly). Два очень солидных выпуска, увидевших свет, датированы 15 октября 1935 г. и 15 мая 1936 г. В них нет вещей Лавкрафта; в ответ на просьбу Барлоу Лавкрафт несколько нерешительно предложил ему "Скитальца тьмы", справедливо полагая, что Барлоу сочтет его слишком длинным.
Более важной для Лавкрафта идея Барлоу издать целиком "Грибы с Юггота". Когда стало ясно, что Уильям Фредерик Энгер и Луис С. Смит не спешат заняться своим мимеографическим изданием, Лавкрафт попросил Смита переслать одолженный ему машинописный вариант Барлоу; Смит не слишком торопился, но, в конце концов, это сделал. Барлоу начал набирать книгу в конце 1935 г. Летом 1936 г. он повторяет предложение, которое уже делал летом 1935 г., - добавить к циклу сонет "Recapture", написанный чуть раньше остальных сонетов. На сей раз Лавкрафт счел, что "Recapture" можно поставить как сонет NXXXIV, перед "Evening Star" и "Continuity". Примечательно, что сам Лавкрафт и не думал добавлять "Recapture" к циклу и что "Грибам" потребовалось шесть с половиной лет, чтобы принять нынешнюю форму. Хотя Барлоу успел набрать порядочную часть текста, и этот проект окончился ничем.
К тому времени, однако, Барлоу разразился очередным грандиозным планом - ничем иным, как изданием "Избранных поэтических работ Г.Ф. Лавкрафта". Когда Лавкрафт впервые услышал об этом проекте, в начале июня 1936 г., он кое-как отшутился от идеи полного издания своей поэзии, ибо он готов был заплатить любую цену, чтобы его стихи "по случаю" так и пребывали в забвении давно забытых любительских журналов. Однако он подготовил-таки список своих мистических стихов, против переиздания которых он не возражал, под заголовком "Грибы с Юггота и другие стихотворения". Из них вышел бы приличный сборник, невзирая на то, что в список не включены такие вещи как "Астрофобия", "Психопомпы", "Отчаяние" (если за заунывный пессимизм ее можно счесть мистикой), "Колокола" и еще некоторое количество как изданных, так и неопубликованных стихов, включая изумительных "Кошек" и стилизацию под По, "К Заре" (последнюю Лавкрафт послал Барлоу исключительно для ознакомления). Самое удивительное, что в список не попал и "Посланец". Лавкрафт недвусмысленно выведил отдельным пунктом "Aletheia Phrikodes", центральную часть "Кошмара по-эта" - он твердо решил, что не ее комическое обрамление стоит переиздавать.
Едва ли нужно говорить, что и этот проект никогда не воплотился в жизнь, хотя, возможно, не только по вине самого Барлоу: надвигающийся распад семьи вынудил его уехать из Флориды и на неопределенное время лишиться большей части своей коллекции мистической литературы и печатных материалов. Справедливости ради, стоит заметить, что Барлоу все-таки сделал немало - написал несколько неплохих вещей, выпустил два номера "Стрекозы", а так же "Башню Гоблина" и "Кошек Ультара", собрал внушительную коллекцию опубликованных работ и рукописей ведущих авторов мистики, стал художником-иллюстратором и не только - все это невзирая на очень плохое зрение, которое постоянно требовало медицинской помощи, и ситуацию в семье, которая годами создавала ему серьезные проблемы. Некоторые его проекты настолько опередили свое время, что нам остается лишь изумленно покачать головой: например, "Избранные поэтические работы Г.Ф. Лавкрафта" еще ждут свое часа и, возможно, он наступит до конца тысячелетия [были изданы в 2001 г. - прим. переводчика].
Именно в этот момент Лавкрафта поджидало очередное фиаско, которое чуть не заставило его вообще бросать писать. В середине февраля он увидел первый выпуск "Хребтов Безумия" ("Astounding", февраль 1936 г.) и по его словам, тот ему понравился; в частности, он хвалил иллюстрации Говарда Брауна. Он нигде не упоминает о том, что "Astounding" вынес его вещь на обложку - вернее, отмечая это, он никогда не упоминает о том, что "Weird Tales" ни разу не удостоил его чести быть на обложке. (Его "Тень над Иннсмутом" будет на обложке канадского выпуска "Weird Tales" за май 1942 г.) Но привлекательность иллюстраций быстро померкла, когда Лавкрафт взял на себя труд изучить текст.
Третий, и последний, выпуск (апрель 1936) он обстоятельно просмотрел только в конце мая. И лишь тогда он обнаружил насилие, которое редакция "Astounding" учинила над повестью, особенно над последней ее частью. Лавкрафт впал в ярость:
Но ад и преисподняя!... Если вкратце, этот проклятый помет гиены Орлин Тримейн так искромсал "Mts.", как не кромсали еще ни одну мою вещь - в или вне Tryout! Пусть меня вздернут, если я вообще сочту эту историю изданной - последний кусок просто издевательство, целые абзацы пропущены...
Но то, что я думаю об этой гнилой рыбе Тримейне, не передать на приличными словами! Я прощу ему реальные опечатки, а также правописание, свойственное Street и Smith, - но некоторые пункты его "издательской инструкции" просто невыносимы! (Он поменял "Великий Боже!" на "Великие Небеса!")
Почему, например, Солнце, Луна и даже Лунный свет (!!) всегда с большой буквы? Отчего этот проклятый дурень упорно меняет привычные названия животных на их научные эквиваленты с заглавными буквами? (динозавры = "Dinosauria" и т.д.) Зачем он поменял subterrene [подземный] на subterrane, хотя последнее не есть прилагательное? Откуда вообще эта мания ставить заглавные буквы и менять знаки препинания?... Я обойду вниманием жеманные перестановки в структуре предложений, но не могу сдержать ярости, как подумаю о разбивке на абзацы. Яд Цаттогвы! Вы видели эту дрянь? Все мои абзацы порезаны на мелкие кусочки, точь-в-точь как в хламе для подростков, который кропают другие бульварные писаки. Ритм, эмоциональные переходы и малые кульминационные моменты в итоге просто уничтожены... Тримейн попытался выкроить из старомодной неторопливой прозы вещицу с "бойким экшном"...