е пильтдаунского человека ("открытого" только в 1912 г.) предзнаменует то, что станет фирменным знаком творчества Лавкрафта: его связь с новейшей наукой. Мы увидим, что иногда он переписывал вещь в самый последний момент, чтобы остаться на уровне требований научной достоверности. В конечном итоге, подобный реализм станет неотъемлимой частью литературной теории Лавкрафта, позволив ему объединить произведения о сверхъестественном с новорожденной научной фантастикой. Самого "Дагона" можно расценивать как прото-фантастику, поскольку в нем реальность не столько оспаривают, сколько расширяют наше представление о ней.
Как подобает рассказу, действие которого разворачивается в современном мире, в нем находят современные литературные влияния. Уильям Фулвилер, вероятно, справедливо указывает на "Рыбоголового" Ирвина С. Кобба - историю об отвратительном рыбоподобном человеке, обитавшем в уединенном озере, которую после ее появления в "Argosy" 11 января 1913 г. Лавкрафт расхвалил в своем письме в редакцию - хотя влияние этого рассказа на последующие произведения Лавкрафта еще более очевидно. Фулвилер также указывает на некоторые вещи из "All-Story" ("К сердцу Земли" и "Пеллусидара" Эдгара Райса Берроуза, "Демонов моря" Виктора Руссо), в которых упоминаются подземные царства или антропоморфные амфибии; но я не так уверен в прямом влиянии этих работ на Лавкрафта.
Уже в середине июля 1917 г. "Склеп" был принят У. Полом Куком для "Vagrant". Лавкрафт полагал, что он будет напечатан в декабре, но этого не произошло. Далее предполагалось, что рассказ может появиться в "Monadnock Monthly" Кука в 1919 или 1920 г., но и этого не случилось. Рассказ был опубликован в "Vagrant" только в марте 1922 г. "Дагона" взял любительский журнал "Финикиец" (под редакцией Джеймса Мазера Моузли), но не напечатал. Его опубликовал "Vagrant" в ноябре 1919 г.
И в "Склепе", и в "Дагоне" уже заметны начатки других, лучших рассказов Лавкрафта: первый - далекий предтеча "Истории Чарльза Декстера Варда" (1927); последний породит "Зов Ктулху" (1926) и "Тень над Иннсмутом" (1931). Этот феномен мы неоднократно будем наблюдать в творчестве Лавкрафта. Следует отметить, что Лавкрафт придумал - или, точнее, реализовал - лишь сравнительно небольшое число сюжетов и сценариев и потратил большую часть своей литературной карьеры на их переделку и усовершенствование. Но при всем при этом мы должны быть признательны, что в итоге он облагородил эти сюжеты настолько, что их исполнение достигло выдающегося уровня.
Часто забывают про третью вещь Лавкрафта, предположительно, написанную в 1917 году. "Воспоминания о д-ре Сэмюэле Джонсоне" ["A Reminiscence of Dr. Samuel Johnson"] появились в сентябрьском номере "United Amateur" за 1917 г. под псевдонимом "Хемфри Литтлуит, эскв." - один из тех редких случаев, когда Лавкрафт публиковал рассказ под псевдонимом. Даже если он написан незадолго до публикации, хронологически этот рассказ все равно, видимо, предваряет "Склеп" и/или "Дагона"; хотя "United Amateur" частенько запаздывал, выходя на месяц-два позднее даты на обложке. В любом случае, эту вещь, несомненно, не следует игнорировать при всей ее необычности; возможно, ее стоит расценивать, как лучшую юмористическую работу Лавкрафта.
"Воспоминания о д-ре Сэмюэле Джонсоне", разумеется, не о сверхъестественном (если не принимать всерьез их исходную посылку - что рассказчик дожил до 228-летнего возраста, родившись 20 августа 1690 г.). Лавкрафт/Литтлуит пересказывает некоторые известные - и не очень - "воспоминания" о Великом Шаме и его литературном кружке - Босуэлле, Голдсмите, Гиббоне и других; все это написано на самой безупречной имитации английского языка XVIII века, которую мне доводилось читать. Большая часть фактов явно взята из "Жизни" Босуэлла и собственных работ Джонсона.
Эта вещица совершенно очаровательна. Лавкрафт явно высмеивает вечную присказку самиздатовцев, что он, де, устарел на пару веков. Автор смело обыгрывает это мнение:
Пусть многие из моих читателей порой наблюдали и подмечали Подобие старинной Струны в моем Стиле Письма, мне было в радость бродить средь Членов этого Поколения, как Юноша, прикрываясь Выдумкой, что я был рожден в 1890 году в Америке. Ныне я, однако, решил сбросить с себя бремя тайны, кою я доселе хранил, страшась Недоверия, и поведать Публике истинную Правду о своих годах, дабы утолить их жажду Знания подлинными Сведениями о Веке, с чьими достославными Персонами я был накоротке знаком.
Литтлуит выпускает периодическую газету "Лондонец", подобную "Rambler", "Idler" и "Adventurer" самого Джонсона, и - подобно Лавкрафту - известен переработками чужих стихов. Когда Босуэлл, "немного захмелев", попытается поддеть Литтлуита эпиграммой, тот в ответ журит Босуэлла, что "не стоит писать пасквили на Источник своей Поэзии". Это подводит нас к одному из самых занятных моментов во всей вещи - но его поймет только человек, знакомый с "Жизнью Джонсона". Джонсон показывает Литтлуиту скверный стишок, написанный слугой в честь бракосочетания герцога Лидского:
When the Duke of Leeds shall marry'd be
To a fine young Lady of high Quality
How happy will that Gentlewoman be
In his Grace of Leeds' good Company.
Этот стих действительно приводится в "Жизни Джонсона", как пример того, что Джонсон "сохранял в памяти не только важные вещи, но и нечто мелкое и ничтожное". Чего там нет - это переделки стиха Литтлуитом:
When Gallant LEEDS auspiciously shall wed
The virtuous Fair, of antient Lineage bred,
How must the Maid rejoice with conscious Pride
To win so great an Husband to her Side!
Разумеется, плохие вирши XVIII века поправил сам Лавкрафт. Вышло неплохо, однако Джонсон справедливо замечает: "Сэр, вы поправили Стопы, но не вложили в эти Строки ни Остроумия, ни Поэзии".
Пройдет почти год, прежде чем Лавкрафт напишет очередной рассказ - явное свидетельство того, что литература по-прежнему была для него отнюдь не на первом месте. Результатом станет "Полярис" ["Полярная Звезда"; "Polaris"] - короткий рассказик, само существование которого дало начало интересным предположениям. В этой истории безымянному рассказчику якобы снится сон, в котором он, подобно бестелесному духу, созерцает некое сказочное царство, страну Ломар; ее столице, городу Олатоэ, угрожает нападение инутов, "адского племени приземистых, желтокожих извергов". В следующем "сне" рассказчик обнаруживает, что у него есть тело и что он - один из ломарцев. Он "слаб и подвержен непонятным обморокам при невзгодах и большом напряжении сил", так что его не берут в действующую армию; однако ему доверили ответственный пост на дозорной башне Тапнен, так как он "обладал самым острым зрением во всем городе". К несчастью, в самый критический момент Полярис, Полярная звезда, мигающая с вышины, погрузила героя в зачарованный сон. Он силится проснуться - и обнаруживает себя в комнате, через окно которого видит "жуткие деревья, раскачивающиеся над спящим болотом" (т.е. в своей "реальной" жизни). Он убеждает себя, что "все еще спит", и пытается проснуться по-настоящему, но тщетно.
Этот печальный рассказ на первый взгляд описывает человека, перепутавшего "реальность" и сны. Но на самом деле он вовсе не о сонной фантазии, а скорее - как и "Склеп" - история одержимости души героя далеким предком. В этом смысл стихотворения, которое якобы напевает рассказчику Полярная звезда:
Slumber, watcher, till the spheres,
Six and twenty thousand years
Have revolv'd, and I return
To the spot where now I burn.
Похоже, речь идет о том, что древние называли "Великим Годом" - о периоде, который потребуется созвездиям, чтобы вернуться на прежние места после полного оборота небес, хотя в древности его считали равным примерно 15 000 годам. Иными словами, душа героя отправляется на 26 000 лет в прошлое, где встречается со своим прежним воплощением. Это означает, что Ломар - не сказочная страна, но реально существовавший край из доисторического прошлого Земли. Более того, тот якобы находился где-то в Арктике, так как потомками инутов являются современные эскимосы. Этот момент заслуживает внимания только потому, что многие из рассказов Лавкрафта часто принимают за истории о снах, тогда как на деле к ним можно отнести только "Целефаис" (1920) и "Сон о поисках неведомого Кадата" (1926-27) - да и то с большими оговорками.
Однако примечательным "Полярис" делает сверхъестественная перекличка с работами лорда Дансени, которые Лавкрафт прочтет только через год. Вот как Лавкрафт прокомментирует это в письме 1927 года:
"Полярис" весьма интересен тем, что я написал его в 1918 - до того как прочел хоть слово из лорда Дансени. Некоторым трудно в это поверить, но я могу предоставить не только заверения, но и полное подтверждение того, что это правда. Это просто случай похожих взглядов на встречу с неведомым и порождение похожего багажа мифических и исторических знаний. Отсюда сходство в атмосфере, вымышленных названиях, обращении к теме снов и т.д.
Я не собираюсь недооценивать это сходство (он действительно примечательно), но попытаюсь отыскать иные факторы, которые могли привести к подобной аномалии. В первую очередь, чисто с точки зрения стиля и Дансени, и Лавкрафт находятся под влиянием По, хотя Лавкрафт и более явно; однако в автобиографии Дансени мы находим признание, что он тоже подпал под очарование По в раннем возрасте. На Лавкрафта повлияли, главным образом, страшные рассказы По - "Лигейя", "Падение дома Ашеров", "Черный кот"; Дансени черпал вдохновение преимущественно в его поэтических вещах ("Тишина, притча", "Тень, парабола", "Маска Красной Смерти"), что вместе с чтением Библии короля Якова помогло создать тот звучный, блестящий стиль, который ассоциируется с ранними работами Дансени. Лавкрафт тоже находил фантазии По волнующими, и следы их влияния обнаруживаются и в его работах.
Однако сравнительно незамеченным прошел тот факт, что источником вдохновения для "Поляриса" послужили вовсе не произведения По, а философская дискуссия, которую Лавкрафт устроил с Морисом Мо. В майском письме 1918 г. Лавкрафт подробно описывает ему свой недавний сон - сон, который явно стал основой для "Поляриса":