спонденции Лавкрафта, виденной мной, прошла совершенно незамеченной; письма того периода, правда, немногочисленны, но молчание, тем не менее, многозначительно.
Тем временем, сам Лавкрафт продолжает жить вдвоем с матерью в доме 598 по Энджелл-стрит - как он жил с с 1904 года. Характер их отношений в период 1904-19 гг. - загадка. Как уже было сказано, и Сюзи, и Лиллиан не одобряли любительскую журналистику в целом и горячее увлечение Лавкрафта ею в частности. Сын Сюзи мог стать подлинным гигантом в этом царстве лилипутов, но это никоим образом не спасало семью от медленного падения в захудалое состояние. Его спорадические попытки заработать на ревизиях и эксцентричные намерения стать литературным поденщиком создают ощущение, что он был не слишком озабочен средствами к существованию; но мы увидим, что Сюзи этот вопрос очень заботил. Лавкрафт мог до некоторой степени выйти из затворничества 1908-13 гг., но полное отсутствие у него интереса к женщинам не сулило дальнейшему существованию семьи Лавкрафтов из Америки ничего хорошего.
В целом, отношения между Лавкрафтом и Сюзи не могли быть совсем здоровыми. Лавкрафт по-прежнему почти не выбирался за пределы города, а отсутствие постоянной конторской работы должно быть держало его дома почти весь день напролет, неделю за неделей. И все же Клара Хесс, их соседка на протяжении 25 лет, делает тревожное замечание: "Оглядываясь назад, я не припоминаю, что хоть раз видела миссис Лавкрафт и ее сына вместе. Я ни разу не слышала, чтобы они говорили друг с другом. Может, так просто получилось, но это кажется довольно странным..."
Затем, в мае 1917 г., была попытка Лавкрафта поступить на службу в R.I.N.G. и, позднее, в регулярную армию. Мы видели, как Сюзи положила конец первой из этих попыток сорваться с поводка; но замечание Лавкрафта в письме Кляйнеру, что она "чуть не слегла от этой новости" красноречиво свидетельствует о смятении, которое, должно быть, охватило ее при мысли о перспективе (хотя и довольно далекой, так как вряд ли Лавкрафта реально послали бы за море) потерять сына на войне. Далее в своем письме Лавкрафт пишет: "Моя мать грозилась пойти на любые средства, законные и нет, если я не признаюсь во всех хворях, которые делают меня негодным для армии". И если он искренен, заявляя, что "Если бы я в полной мере сознавал, как она будет страдать от моего поступка, я бы меньше стремился попасть в армию", тогда его фраза обнаруживает всю бездну неспособности к контакту и эмпатии между матерью и сыном. Сюзи должна была знать о милитаризме Лавкрафта и его страстном желании увидеть, как США вступает в войну союзником Англии; однако она, похоже, была полностью захвачена врасплох этой попыткой пойти в армию добровольцем - которая, если вы помните, имела место еще до объявления президентом Вильсоном нового призыва. Сюзи была вынуждена молча согласиться с регистрацией Лавкрафта как призывника, так как этого требовал закон; но на тот момент существовало предварительное заключение, что он будет признан годным только для канцелярской работы и в итоге не подошел даже для нее.
Кеннет У. Фейг-мл. несомненно точен, когда замечает, что "Резкое ухудшение состояния Сюзи... похоже, началось со времени смерти ее брата" в ноябре 1918 г. Эдвин был ближайшим живым родственником мужского пола из поколения Сюзи: из двух ее кузенов (сыновей брата Уиппла Филлипса, Джеймса Уитона Филлипса) Иеремия У. Филлипс умер в 1902 г., а Уолтер Х. Филлипс (1854-1923), хоть и был жив, но место его проживания в то время неясно, да и в любом случае непохоже, чтобы он часто общался с Сюзи или ее сестрами. Это означает, что доходы Сюзи, Лилиан и Энни целиком зависели от имущества Уиппла Филлипса и (в случае Лилиан) Франклина Ч. Кларка. (Так как формально Энни никогда не разводилась со своим мужем, Эдвардом Э. Гэмвеллом, неясно, получала ли она от него какую-то финансовую помощь; полагаю, что вряд ли.) Лавкрафт был единственным возможным кормильцем в семье, а он явно не слишком заботился о том, чтобы содержать себя, не говоря уже про свою мать и теток.
Результат для Сюзи был, вероятно, неизбежен. Зимой 1918-19 гг. она, наконец, сломалась под гнетом финансовых забот. 18 января 1919 г. Лавкрафт пишет Кляйнеру: "Моя мать, чувствуя себя не лучше, отправилась ради полного отдыха навестить мою старшую тетку; оставив мою младшую тетку царствовать в этом жилище". Мне неизвестно, где Лилиан проживала в то время. 13 марта Сюзи, "не показывающая признаков выздоровления", была принята в больницу Батлера, где более двадцати лет назад умер ее супруг и где она сама останется вплоть до своей смерти, последовавшей два года спустя.
В своем январском письме к Кляйнеру Лавкрафт замечает, что "подобная слабость и отлучка с ее стороны столь беспрецедентны", но действительно ли это было так? И снова Клара Хесс дает весьма тревожное свидетельство:
Я помню, что миссис Лавкрафт говорила со мной о странных, фантастических созданиях, которые в темноте выскакивали из-за домов и из углов, и что, ведя свой рассказ, она дрожала и тревожно озиралась.
В последний раз, когда я видела миссис Лавкрафт, мы вместе шли "вниз по улице" к остановке на Батлер-авеню. Она была возбуждена и, видимо, не понимала, где она. Все обращали на нее внимание. Я была сильно смущена, так как была объектом всего ее внимания.
Я полагаю, что эти инциденты имели место прямо перед нервным срывом Сюзи. Но Хесс уже отмечала (когда после настоятельных приглашений Сюзи, наконец, посетила дом 598), что "тогда про нее поговаривали, что она ведет себя довольно странно"; это могло произойти еще в 1908 г., ведь именно тогда Сюзи начинает говорить о Лавкрафте, что он "ужасен". И снова, если Лавкрафт не обращал внимания на ухудшающееся состояние Сюзи, его контакты с матерью, похоже, были очень редкими или символическими.
И все же Лавкрафт был глубоко потрясен болезнью Сюзи. В январском письме к Кляйнеру он пишет:
...вы лучше всех остальных представить, что такое материнская болезнь и отсутствие. Я не могу ни есть, ни надолго вставать с постели. Писанина и печатанье на машинке чуть не сводят меня с ума. Моя нервная система, похоже, нашла себе отдушину в непрерывном лихорадочном карябанье карандашом... Она каждый день шлет оптимистичные письма, и я пытаюсь отвечать также оптимистично; хотя и нахожу возможным "бодриться", есть и выходить на улицу, как она поощряет меня делать.
Одной из "накарябанных" вещей стало стихотворение "Отчаяние" ["Despair"], которое Лавкрафт включил в свое письмо к Кляйнеру от 19 февраля 1919 г. Это один из самых сильных фантастических стихов Лавкрафта, пусть даже на его общий настрой и даже отчасти лексикон явно повлияло позднее стихотворение Эдгара По "К Энни". "Once", - пишет автор, - "I think I half remember... / Liv'd there such a thing as bliss", но ныне только "Deadly drowsiness of Dis"; чем же все кончится?
Thus the living, lone and sobbing,
In the throes of anguish throbbing,
With the loathsome Furies robbing
Night and noon of peace and rest.
But beyond the groans and grating
Of abhorrent Life, is waiting
Sweet Oblivion, culminating
All the years of fruitless quest.
Мало где "космический пессимизм" Лавкрафт достигает столь концентрированного выражения.
Очевидно, что Лавкрафт чувствовал себя свою близость к матери, однако во многом не мог понять ее, как она не могла понять его. У меня нет основания говорить, что его реакция на болезнь матери патологична; скорее, на мой взгляд, это часть общего паттерна, в соответствии с которым любая серьезная перемена семейной обстановке приводила к сильному нервному расстройству. Смерть бабушки в 1896 г. породила сны о "night-gaunts"; смерть отца в 1898 г. вызвала некий "нервный срыв"; смерть Уиппла Филлипса и потеря родного дома в 1904 г. заставили Лавкрафта всерьез думать о самоубийстве. Даже менее трагичные события приводят к сильным травмам: посещение школы в 1898-99 гг. и уроки игры на скрипке дают новый "нервный срыв"; и еще один срыв становится причиной или следствием его неспособности окончить школу и приводит к многолетнему периоду растительной жизни в одиночестве.
Собственно состояние здоровья Лавкрафта в течении всего периода составляет загадку, так как у нас по сути имеются только его собственные свидетельства по данному вопросу. Физических недомоганий у него явно не было: медосмотр, хотя и поверхностный, в R.I.N.G. не оставляет место для сомнений. В 1915 г. Лавкрафт делает Артуру Харрису примечательное признание: "Я могу оставаться вне постели не больше трех-четырех часов в день, и эти три-четыре часа в основном загружены массой любительской работы, далеко превышая мои способности". Его письма к Джону Данну и Альфреду Гальпину за 1915-18 гг. полны упоминаний о своей псевдо-инвалидности:
Мне предложили официальное редакторство [в ОАЛП в июне 1916 г.], но пришлось отказаться по причине плохого здоровья.
...мне довольно трудно решить, как я могу лучше всего помочь [фронту]; ибо мое чахлое здоровье делает меня очень ненадежным, когда требуется постоянная работа.
Я едва ли полужив - большая часть моей силы поглощается бодрствованием и прогулками. Моя нервная система полностью расшатана, и я совершенно скучен и апатичен, пока не обнаруживаю нечто, способное необычно меня заинтересовать. Однако - меня так многое интересует, и интересует сильно, ... что я никогда по-настоящему не желал умереть...
Эта последняя фраза, собственно говоря, неверна, если считать, что он всерьез думал о суициде в 1904 г.; но в целом это заявление невольно показывает, что многие из заболеваний Лавкрафта были чисто психологическими - возможно, как отмечалось выше, стимулируемыми гиперопекой со стороны его матери и теток - и что, как только он искренне увлекался любым интеллектуальным занятием, как "плохое здоровье" забывалось, и он занимался не менее энергично, чем другие. Возможно, здесь стоит привести свидетельство сравнительно беспристрастного очевидца, Джорджа Джулиана Хаутейна, который виделся с Лавкрафтом в Бостоне в 1920 г.: