правило, выходивший после съездов и дававший живые отчеты о них, "The Varied Years" и "True Blue". Она также издала, как минимум, один номер журнала под названием "The Muffin Man" (апрель 1921 г.), который содержал ее тонкую пародию на Лавкрафта, "Фалько Оссифракус", под псевдонимом м-р Гудгил. Вероятно, это первая работа такого рода, и она по праву заслуживает некоторого внимания.
Этот короткий фельетон явно пародирует "Показания Рэндольфа Картера". Минитер удается высмеять и утрированную кладбищенскую атмосферу рассказа Лавкрафта ("Черепа и скрещенные кости лежали на переднем плане, тогда как крышки гробов, обрывки саванов и разбросанные там и сям мотыги, которые, как подсказал мне инстинкт, принадлежали могильщикам, довершали примечательную сцену"), и его подчас заумный слог ("С искренним сожалением вынужден просить вас улепетывать отсюда"), и даже над его привычкой латинизировать имена друзей ("изначально звался Джоном Смитом, но я всегда желал, чтобы мои друзья носили выбранные мною имена - и как можно более громоздкие"). Я уверен, что Лавкрафт отнесся к этой вещице с юмором: в своих воспоминаниях о Минитер (1934 г.) он отмечает ее "очень забавную пародию... хотя и не того свойства, что вызывает враждебность".
7 августа Минитер пригласила Лавкрафта на пикник Хаб-клаба. На него собрались преимущественно старые самиздатовцы, которые были активны задолго до начала столетия. Пока компания бродила по заповеднику Мидллсекс-Феллз, Минитер сплела Лавкрафту лавровый венок и настояла, чтобы он носил его на вечернем банкете в честь своего тройного лауреатства.
Третий визит Лавкрафта в Бостон начался 5 сентября. В полдень он прибыл в дом 20, Уэбстер-стрит, и внезапно встретил Мортона, которого не ожидал встретить на этом собрании: "Никогда прежде я не встречал столь глубоко эрудированного собеседника и был совершенно поражен сердечностью и дружелюбием, что оттеняли его необыкновенную образованность. Я мог лишь пожалеть о стесненных обстоятельствах, в которых мы с ним свиделись, ибо Мортон - тот, кто заслужил мою самую неограниченную симпатию". Определенно, вражде, вызванной "В миноре" Айзексона (той, которая породила неопубликованную поэму Лавкрафта "Айзексонио-Мортониада"), пришел конец. Позже, во время двухлетнего пребывания в Нью-Йорке у Лавкрафта будет достаточно оказий увидеться с Мортоном. После обеда Лавкрафт прочел свою лекцию, "Любительская журналистика: вероятные нужды и улучшения".
Несколькими месяцами раньше, в самом начале 1920 г., Лавкрафт встретил человека, который сыграет очень важную роль в его жизни: Френка Белкнапа Лонга-мл. (1901-1994). В то время Лонгу, уроженцу Нью-Йорка, не было и девятнадцати лет, и той осенью он поступит в Университет Нью-Йорка, чтобы изучать журналистику, два года спустя переведясь в Колумбийский университет. Его семья была довольно состоятельной - его отец был известным нью-йоркским дантистом - и проживала в комфортабельной квартире в Верхнем Вест-Сайде Манхеттена, в доме 823 на Вест Энд-авеню (здание не сохранилось). Чтение книг о стране Оз, Верна и Уэллса в детстве привило Лонгу интерес к фантастике, и он оттачивал свои таланты как в стихах, так и прозе. Он узнал о самиздате, когда выиграл приз журнала "The Boy's World" и получил приглашение вступить в ОАЛП; видимо, так и произошло где-то в конце 1919 г. В неподписанной статье "Работы Френка Белкнапа Лонга-мл." ("United Amateur", май 1924 г.) Лавкрафт заявляет, что первая работа Лонга, опубликованная в самиздате, "Цена доктора Уитлока" ("United Amateur", март 1920 г.), была "откровенно детской и примитивной историей"; действительно, это дико напыщенная и довольно нелепая история о безумном ученом. Следующая его работа, "The Eye above the Mantel" ("United Amateur", март 1921 г.), была, однако, совсем иным делом. В ней повествуется о конце человеческой расы и о "сверхлюдях", которые ей наследуют; и неудивительно, что она пленила Лавкрафта, который уже косвенно имел дело с этой темой в "Памяти". Лавкрафт также опубликовал в майском номере "United Amateur" 1922 г. "At the Home of Poe" Лонга - короткое стихотворение в прозе, посвященное коттеджу По в Фордхеме. А в своем собственном "Консерваторе" за июль 1923 г. он напечатал "Felis: поэма в прозе", изящный рассказик, посвященный домашнему коту. Как мог кошколюб, подобный Лавкрафту, устоять против подобного пассажа?
В один прекрасный день я утону в океане кошек. Я пойду ко дну, душимый их объятиями, чувствуя их теплое дыхание на своем лице, вглядываясь в их огромные очи, слыша в своих ушах их мягкое мурлыканье. Я буду лениво скользить сквозь океаны шерсти, между мириадами когтей, хватаясь за бессчетные хвосты, пока не вручу свою бедную душу эгоистичному и ненасытному кошачьему богу.
Нетрудно понять, почему Лавкрафт почувствовал симпатию к Лонгу и увидел в нем своего рода дополнение к другому своему юному ученику, Альфреду Гальпину. Лонг мог не обладать ярким философским талантом Гальпина, но он был эстетом, писателем и поэтом; и как раз в то время фокус собственного творчества Лавкрафта сместился с эссеистики и сухой старомодной поэзии на weird fiction. Ранние стилизации Лонга под По, которые никоим образом не были заметно хуже работ Лавкрафта, несомненно, помогли последнему убедиться в потенциальной плодотворности взятого нового направления.
Разумеется, ни умственно, ни по темпераменту Лонг не был полной копией Лавкрафта. Эстетически ему ближе всего были итальянский Ренессанс и французская литература XIX века. Как свойственно пылкой юности, он был склонен переживать периоды страстного увлечения - изощренностью литературного авангарда, средневековым католичеством (хотя сам он был агностиком и, возможно, атеистом) и, несколькими годами позже, большевизмом. Лавкрафт взирал на эти внезапные смены интереса с довольно циничным изумлением, но не оставался к ним равнодушен; как минимум, они привели к продолжительным письменным спорам, которые помогли Лавкрафту прояснить собственные эстетические, философские и политические воззрения. Вполне вероятно, что Лонг помог дать толчок существенному сдвигу в эстетических взглядах Лавкрафта.
Но пока связующим звеном между ними двоими была weird fiction, и Лонг станет привилегированным первым читателем рукописей многих рассказов Лавкрафта. Ни один из них не знал, что их дружба продлится еще целых семнадцать лет.
К концу 1919 г. Лавкрафт и Кляйнер вступили в беспорядочную дискуссию о женщинах, любви и сексе. Кляйнер, несомненно, всегда был отзывчив к соблазнам прекрасного пола, и Лавкрафт взирал на его многочисленные увлечения со смесью легкого удивления, насмешки и, возможно, отчасти высокомерного презрения. В одном письме он замечает:
Разумеется, с амурным феноменом я знаком исключительно по поверхностному чтению. Я всегда полагал, что имярек ждет, пока не повстречает некую нимфу, которая покажется ему радикально разнящей от прочих представительниц своего пола и без которой он, судя по ощущениям, не сможет дальше жить. Далее, воображал я, он примется деловито осаждать ее сердце, не отступая, пока либо не завоюет ее навеки, либо не будет сражен отказом.
В вопросе секса Лавкрафт был равным образом безаппеляционен: "Эротизм принадлежит к инстинктам низшего разбора и скорее звериное, нежели возвышенно человеческое качество. ...Примитивный дикарь или обезьяна рыщут по родному лесу в поисках самки; благородный Ариец должен поднять свой взор к иным мирам и задуматься о своем месте в бесконечности!!" Можно заподозрить, что двойной восклицательный знак, плюс весьма напыщенный тон всего пассажа, указывает на самопародию. Но Лавкрафт продолжает:
К романам и влюбленностям я никогда не питал ни малейшего интереса; тогда как небеса с их повестью о безднах былого и грядущего и великолепным убранством из вечно кружащихся миров всегда очаровывали меня. И, говоря по правде, разве это не естественно для аналитического ума? Что есть прекрасная нимфа? Углерод, водород, азот, пара щепоток фосфора и прочих элементов - и быстрый распад. Но что есть космос? Что есть тайна времени, пространства и того, что лежит за временем и пространством?
Что ж, похоже, все ясно. Но действительно ли Лавкрафт не был знаком с "амурным феноменом"? и "никогда не питал ни малейшего интереса" к романтичным отношениям? Возможно, есть небольшая причина сомневаться в этом; и она связана с особой, которая время от времени упоминалась в нескольких последних главах, - с Уинифред Виржинией Джексон (1876-1959). Согласно исследованию, проведенному Джорджем Т. Ветцелем и Р. Аленом Эвертсом, в 1915 г. Джексон вышла замуж за чернокожего Гораса Джордана; в то время она проживала в доме 57 на Мортон-стрит в пригороде Бостона (Массачусетс), Ньютон-сентр. Ветцель и Эвертс полагают, что она развелась в начале 1919 г., хотя и продолжала числиться в списке членов ОАЛП под фамилией мужа до сентября 1921 г. В январе 1920 г. она, вместе с двумя подругами по самиздату, живет в доме 20 по Уэбстер-стрит в Оллстоне.
Джексон присоединилась к ОАЛП в октябре 1915 г., и вскоре после того Лавкрафт, видимо, познакомился с ней (по крайней мере, с помощью переписки), так как несколько номеров "Консерватора" за 1916 г. уже содержат ее стихи. Как я уже отмечал, стихотворение Лавкрафта "Неведомое" появляется в этом журнале под псевдонимом Джексон, "Элизабет Беркли"; ситуация повторится в мае 1917 г., когда "Поборник мира" появится в "Tryout" под тем же псевдонимом.
Джексон и Лавкрафт, похоже, проделали в самиздате немало совместной работы. Самостоятельно она выпустила только один номер любительского журнала "Eurus" (февраль 1918 г.), где было опубликовано стихотворение Лавкрафта в честь восемьдесят седьмого дня рождения Джонатана И. Хоуга; как президент Объединенного Женского Пресс-Клуба Массачусетса, она помогла выпустить единственный номер "The Bonnet" (июнь 1919 г.). Они с Лавкрафтом (и еще несколькими коллегами) отредактировали и издали три номера "The United Co-operative" (1918-21); она же была помощником редактора "The Silver Clarion" в то вре