И, действительно, проблемы ОАЛП еще не закончились; фактически, это было начало конца. В 1924 г. съезд вообще не состоялся - очевидно, руководство на этот год переизбиралось почтовым голосованием; но эта администрация выпустила всего один новый номер "United Amateur" (июль 1925 г.) - примечательный тотальным преобладанием членов литературного круга Лавкрафта (Фрэнк Белкнэп Лонг, Сэмюель Лавмен, Кларк Эштон Смит и, конечно же, сам Лавкрафт). На том и завершилось официальное участие Лавкрафта в делах ОАЛП. Хотя он мужественно пытался передать дела новому руководству (Эдгар Дж. Дэвис - Президент, Виктор Э. Бейкон - официальный редактор), оно никогда реально не приступило к работе и после пары тощих выпусков "United Amateur" благополучно "скончалось" где-то в 1926 году.
Лавкрафт вовсе не был чужд и делам НАЛП. Есть что-то ироничное в том, что единственные общенациональные съезды, которые он посетил (в 1921 и 1930 г.), были собраны НАЛП, а не ОАЛП. Съезд НАЛП 1921 года проходил 2-4 июля в Бостоне. Как ни странно, я не смог отыскать никаких упоминаний данного события в переписке Лавкрафта - возможно, потому что, несмотря на преданность ОАЛП, он - и большинство его коллег состояли в рядах НАЛП и присутствовали на съезде (так что, возможно, не возникло необходимости еще раз обсуждать его в письмах); но два документа довольно интересны. Первый - статья "Банкет съезда" (видимо, неопубликованная), отчет о банкете НАЛП, состоявшемся в бостонском отеле "Брансвик" 4 июля в 20 часов. Лавкрафт пишет о речах, данных Джеймсом Ф. Мортоном, Уильямом Дж. Дауделлом, Эдвардом Х. Коулом, и - в увенчание события - о награждении У. Пола Кука, который, вопреки своему долгому и плодотворному участию в самиздате, в первый раз присутствовал на съезде. Он был награжден серебряным кубком за свои заслуги в деле самиздата.
В этой статье Лавкрафт очень кратко касается речи, которую сам произнес на банкете - по-видимому, она следовала сразу за первыми словами тамады Уилларда О. Уайли. Речь сохранилась под заголовком: "Внутри Ворот. От Посланного Провиденсом". По остроумности это выступление сравнимо с лучшими юмористическими рассказами Лавкрафта. Название намекает на непоколебимую верность Лавкрафта ОАЛП - или, как он выражается в самой речи, "присутствие строгого Союзника средь вавилонского пиршества Национальной"; далее он приводит строчку об иных воротах, "что появляются в прославленной поэме моего товарища-поэта Данте" - "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Речь полна добродушных колкостей, направленных на Хаутейна, Эдит Минитер и других самиздатовцев, и заканчивается извинениями за "длинное и звучное заумное молчание" (в речи меньше 1000 слов).
Как ни талантлива речь Лавкрафта, она важна уже самим фактом своего существования: через шесть месяцев после смерти матери Лавкрафт прилагает решительные усилия, чтобы вернуть свою жизнь в прежнее русло, - вплоть до первого посещения общенационального съезда и безобидного подтрунивания над товарищами по самиздату. В "Банкете съезда" Лавкрафт скромно не упоминает, как была принята его речь, но у меня нет сомнения, что она умела успех.
Среди тех, кто ее слушал, наверняка, была и Соня Хафт Грин (1883-1972). {Р. Алейн Эверт ("Mrs. Howard Phillips Lovecaft", Nyctalops 2, No. 1 [апрель 1973 г.]: 45), который брал интервью у престарелой Сони, заявляет, что она впервые встретила Лавкрафта на заседании Хаб-Клаба; но, очевидно, это ошибка. Эверт пишет: "Соня остановилась в Бостоне, и на одной из встреч Хаб-Клаба Эд Коул, Эдит Минитер и Майкл Уайт в шутку усадили ее возле молчаливого и застенчивого Говарда Лавкрафта, и не подозревая, что Соня будет иметь на него виды, как на своего следующего мужа". Но Лавкрафт не упоминает Соню ни в одном из сообщений о встречах Хаб-Клаба в начале 1922 г., а с Майклом Уайтом, видимо, познакомится только в 1923 г. Замечание Сони - "Я встретила его на Бостонском Съезде, когда журналисты-любители съехались сюда на конклав в 1921 г." (Private Life, стр. 15) - относится, скорее, к общенациональному съезду, чем к местному или региональному.}
Соня пришла в любительскую журналистику с помощью Джеймса Ф. Мортона; в автобиографии, написанной в 1967 г., она утверждает, что знала его с 1917 года. Она входила в число нью-йоркцев - членов НАЛП, приехавших на съезд (среди них были Мортон, Рейнхарт Кляйнер и другие), и, по свидетельству Кляйнера, именно на съезде он представил ее Лавкрафту. Вскоре после этого Соня стала ярым приверженцем дела самиздата и не только вступила в ОАЛП, но и пожертвовала в фонд Официального органа неслыханную сумму - 50 долларов.
К сожалению, нам немногое известно о женщине, которая менее чем через 3 года станет женой Лавкрафт. Соня Хафт Шафиркин родилась 16 марта 1883 г. в Ичне (под Киевом) на Украине. Ее отец, Симеон Шафиркин, видимо, умер, когда она была ребенком. Ее мать, Рахиль Хафт, оставила Соню у своего брата в Ливерпуле (здесь Соня получила свое первое образование), а сама уехала в Америку, где вышла в 1892 г. за Соломона Х--. В том же году Соня переехала к матери. В 1899 г. она вышла за Самуила Шекендорфа ; ей не было шестнадцати, ее мужу было 26. Сын, рожденный в 1900 г., умер через три месяца; дочь Флоренс родилась 19 марта 1902 г. Секендорфф, русский, позднее взял фамилию Грин в честь своего бостонского друга Джона Грина. В своих воспоминаниях о Лавкрафте Соня очень мало говорит об этом браке, но Альфред Гальпин проливает на него некоторый свет:
Ее первый брак в России [!] был очень несчастливым, с человеком отвратительного характера, и ссоры были очень резкими. "Скажу тебе, Альфред, то, что происходило со мной, никогда, никогда прежде не происходило ни с одним живым существом на Земле!" В одну из таких ссор - последнюю? - "я подошла к окну", которое смотрело на улицу с высоты нескольких этажей, "и сказала: `Георгий Федорович, еще один шаг, и я выброшусь из окна!'
Я не знаю, откуда взялось имя "Георгий Федорович"; возможно, в воспоминания Гальпина просто вкралась ошибка. Самуил Грин умер в 1916 г. - видимо, наложив на себя руки.
Соня прошла некие курсы повышения квалификации при Колумбийском университете и обеспечила себе то, что сама называла "высокооплачиваемой руководящей должностью в фирме модной женской одежды на Пятой Авеню" с окладом 10 000$ в год - это, вероятно, минимум раз в 5-10 больше, чем Лавкрафт сможет получить в самый удачный год. Эта фирма называлась Ferle Heller's. У нее было два магазина, один - в доме 36 на Западной 57-ой улице, второй - в доме 9 на Восточной 46-й улице; Соня, чьей специальностью были шляпки, работала в первом. Она проживала в доме 259 на Парксайд-авеню в бруклинском районе Флэтбуш, в то время фешенебельном.
Кляйнер описывает ее как "очень привлекательную женщину с пропорциями Юноны"; Гальпин, прибегая к тому же классическому сравнению, рисует более пикантный портрет:
Когда она ворвалась в мою замкнутую жизнь зубрилы из Мэдисоне [в 1921 или 1922 г.], я почувствовал себя серым воробьем, оцепеневшим при виде кобры. Похожая на Юнону и властная, с великолепными темными глазами и волосами, она была слишком царственной для персонажа Достоевского и, скорее, казалась героиней с самых воинственных страниц "Войны и мира". Воплощенное величие свободной и просвещенной личности, она выказывала уникальную глубину и силу переживаний и побуждала меня Писать, Работать и Творить.
Соня сразу же увлеклась Лавкрафтом. По словам Кляйнера, "после нашего возвращения в Бруклин она разыскала всех, кто был друзьями Лавкрафта - в том числе и меня - и провела немало времени, разговаривая о нем". Соня честно признавалась, что при первой встрече с Лавкрафтом "была восхищена его личностью, но, честно говоря, на первых порах не его лицом" - явный намек на некрасивую внешность Лавкрафта (рослый, костлявый, с торчащей челюстью и, вероятно, с кожными проблемами), а также, возможно, на его сухое, формальное поведение и (что особенно досадно для человека из индустрии моды) на архаичный покрой его одежды.
Но переписка не заставила себя ждать. Лавкрафт снова услышал о Соне еще до конца июля 1921 г. - к тому времени она уже прочла часть его рассказов, вышедших в самиздате. Лавкрафт признавался, что увлекся ею - по крайней мере, ее интеллектом: "У миссис Г. острый, восприимчивый и эрудированный ум; но еще надо научиться той беспристрастной точке зрения, которая взвешивает данные, безотносительно их приятности. Она является желанным дополнением к философскому кругу Союза..." Вплоть до этого момента непохоже, чтобы между ними немедленно возникло какое-то притяжение - помимо притяжения двух одаренных, родственных умов. Но как быть с тем фактом, что (согласно ранее приведенным свидетельствам) в то время считалось, что у Лавкрафта роман с Уинифред Вирджинией Джексон? В своих - надо сказать, немногочисленных - рассказах о съезде НАЛП 1921 г. Лавкрафт ни разу не упоминает Джексон; и все же удивительно (даже при том, что она была лояльным членом ОАЛП), если бы ее там не быть. Последнее из уцелевших писем Лавкрафта к Джексон было написано 7 июня 1921 г., через две недели после смерти его матери; оно содержит следующие любопытные слова:
Можно со всей справедливостью сказать, что в лице моей матери вы потеряли друга, ибо, хотя вы никогда не слышали этого от нее самой, она была в числе самых первых и самых восторженных почитателей ваших работ... На случай, если вам интересно, как выглядела моя мать в свои последние дни, я вкладываю в конверт моментальный снимок - весьма неудачный, к сожалению - который я сделал год назад, прошлой осенью. Ее внешность была столь же прекрасна, сколь моя безыскусна, и ее молодые фотографии легко бы посоперничали с вашими собственными в соревновании за звание первой красавицы.
Кеннет У. Файг-мл. ехидно замечает: "Что мисс Джексон подумала о мужчине, который, восхваляя ее красоту, присылает ей снимок своей матери, история умалчивает..." Однако и это письмо звучит очень формально, в нем сложно различить какую-то реальную близость и интимность. Возможно, правда, что Сюзи поощряла подобные отношения (если они вообще были) - она, несомненно, одобрила бы Уинифред куда сильнее, чем одобрила бы Соню, повстречайся они при жизни Сюзи. Однако после этого мы ничего больше не слышим о Уинифред.