ерватора". Сандаски отличался безудержным использованием современного сленга, и его "подколки" [wise-cracks] настолько очаровали Лавкрафта, что тот вскоре напишет очаровательное стихотворение об обеде Хаб-Клаба - "Пир (Клуб Журналистов Хаба, 10 марта 1923)" - с громким посвящением "Wisecrack Sandusky, B.I., M.B.O. (Bachelor of Intelligence, Massachusetts Brotherhood of Owls)" [т.е. Бакалавр Интеллекта, Массачусетское Братство Сов].
Немного больше нам известно о третьей поездке Лавкрафта. Сначала 12 апреля, в четверг он поехал в Бостон, чтобы уже привычно принять участие во встрече Хаб-Клаба; ночь он провел в квартире, совместно занимаемой Чарльзом А. А. Паркером и Эдит Минитер, в доме 30 на Уэйт-стрит в Молдене (пригород Бостона), наслаждаясь обществом шестимесячного котенка по кличке Виктори, который лазил по нему и в итоге устроился спать у него на шее. На другой день он отправился дальше, в Салем, а оттуда в Денверс - городок, когда-то носивший название Салем-Виллидж; он был основан в 1636 г. частью жителей первого поселения (1626 г.), и именно здесь в 1692 г. проходили суды над ведьмами. Заметив старинное кирпичное здание - дом Сэмюеля Фаулера, - где находился музей, Лавкрафт сошел с трамвая, подошел к дому и постучал в дверь. Остальное пусть расскажет он сам:
На мои призывы откликнулись сразу два невообразимо жалких и немощных на вид существа - безобразные старухи, более зловещие, чем ведьмы 1692 года, и явно не моложе восьмидесяти [лет]... "Флигель", в котором они обитали, пребывал в состоянии неописуемого убожества; груды тряпок, книг, кухонной утвари и тому подобного со всех сторон. Одна жалкая дровяная печурка своим жаром не могла спасти пустую комнату от пронзительного холода того дня.
Далее Лавкрафт рассказывает, как одна из женщин заговорила с ним - "хриплым дребезжащим голосом, который смутно напоминал о смерти", но произнеся "вежливое и аристократичное приветствие слогом и выговором, вне всякого сомнения, свидетельствующими о благороднейшем происхождении и достойнейшем воспитании!" Лавкрафт осмотрел весь дом вдоль и поперек, найдя его хорошо сохранившимся - он был выкуплен у хозяек Обществом охраны древностей Новой Англии с правом пожизненного проживания, - но, в конечном счете, не дом, а его обитательницы поразили Лавкрафта более всего: "Да, то была старая-престарая новоанглийская история о фамильном упадке и благородной нищете..." Интересно, задумывался Лавкрафт - который уже написал о похожем феномене в "Картине в доме" (1920), - о параллелях между Фаулерами и своим собственным семейством. Да, Филлипсы никогда не были настоящими аристократами, но их упадок был не менее глубоким, чем у этих немощных старух.
Затем Лавкрафт отправился в сельскую местность на поиски фермы, построенной в 1636 г. Таунсендом Бишопом, - в 1692 г. здесь обитала Ребека Нерс, которая была обвинена в колдовстве рабыней Титубой и в возрасте семидесяти лет повешена на Галлоуз-Хилл. Он отыскал ферму, а неподалеку от нее - и могилу Ребеки Нерс. В отличие от дома Фаулеров ферма была тесной постройкой XVII века с низкими потолками и толстыми деревянными балками. Смотритель фермы даже позволил ему вскарабкаться на чердак:
Все покрывал толстый слой пыли, и неестественные тени теснились со всех сторон в вечернем сумеречном свете, что струился сквозь маленькие подслеповатые стеклышки древних окон. Я увидел нечто, свисающее с червивого бруса - нечто, что покачивалось словно бы в унисон с вечерним ветерком, хотя ни ветерка не залетало в это траурное и заброшенное место - тени... тени... тени....
Вернувшись тем же вечером в дом Паркера-Минитер, на следующий день (суббота, 14-ое) Лавкрафт отправился в Мерримак, где проживал его юный (15-летний) знакомый по самиздату Эдгар Дж. Дэвис. (Дэвис станет президентом ОАЛП в 1925-26 гг., во время последней агонии.) Вдвоем они посетили кладбища в соседнем Эмсбери (где жил Уиттьер)и на следующий день отправились в Ньюберипорт. Сейчас этот прибрежный город стал прибежищем яппи, но в 1923 г. это был тихий провинциальный городок, чьи древности сохранились почти также хорошо, как и в Марбльхеде. Городок был таким тихим, что Лавкрафт с Дэвисом проехали его насквозь, так и не заметив, что трамвай миновал центр города, где они собирались сойти. Возвращаясь пешком на главную площадь, Лавкрафт и Дэвис наслаждались красотами старинного, когда-то процветавшего колониального портового города. Тем же вечером они вернулись в дом Дэвиса, а в понедельник, 16-го числа, Лавкрафт пустился в неторопливое путешествие домой, проехав через Бостон и добравшись до дома 598 только около полуночи.
3-4 июля состоялся новый визит в Бостон и новая встреча Хаб-Клаба. Возможно, это был своего рода неформальный региональный съезд НАЛП для тех самиздатовцев, которые не смогли побывать на официальном собрании в Кливленде. На второй день самиздатовцы отправились в парк Бостон Коммон праздновать Четвертое Июля, но, когда пришло время спеть "Звездно-полосатый флаг", Лавкрафт запел "правильные" слова - застольную песню "Анакреон на небесах", на мотив которой Френсис Скотт Кей и положил свою песню.
15-17 июля Лавкрафта в Провиденсе навестила Соня. Они, похоже, встретились в первый раз после визита Лавкрафта в Нью-Йорк прошлым сентябрем (если только они с ней не виделся в ноябре во время споров о должности Президента НАЛП), однако по словам Сони все два года, которые предшествовали их браку в марте 1924 г., они вели "почти ежедневную переписку - Г. Ф. писал мне обо всем, о том, что он делал и куда ходил, упоминал имена друзей и свое отношение к ним, иногда покрывая превосходным почерком 30, 40 и даже 50 страниц". Какая жалость, что Соне захотелось сжечь эти письма! В этот июльский визит Соня сочетала дело с удовольствием; в понедельник, 16-го числа, Лавкрафт традиционно показывал ей достопримечательности Провиденса, затем в четверг, 17-го, они вдвоем отправились в приморское местечко под названием Наррагансетт Пиэр - в южной части штата, выходящей к океану, - миновав по пути Аппонауг, Ист-Гринвич и Кингстон. На обратном пути Соня отправилась в Бостон, а Лавкрафт вернулся домой.
10 августа произошло не менее важное событие - Лавкрафта впервые посетил его давний приятель Морис У. Мо, который совершал поездку по востоку страны. Лавкрафт утром встретил его в YMCA [Ассоциация молодых христиан] Провиденса и показал ему все местные достопримечательности, а затем они сели на автобус до Бостона, где их ждали Коул, Сандаски и супруга Мо с двумя их детьми, Робертом (11 лет) и Дональдом (9 лет). На другой день, как вспоминает в своих мемуарах Коул, Лавкрафт привычно взял на себя роль гида:
Мне живо вспоминается тот субботний день... когда Лавкрафт, Морис Мо, Альберт Сандаски и я отправились в Старый Марбльхед, чтобы увидеть бесчисленные колониальные дома и прочие интересные места, с которыми Говард был прекрасно знаком. Он так настойчиво хотел, чтобы наш друг с Запада не упустил ни единой реликвии или взгляда на этот прелестный городок и гавань, что безжалостно вышагивал миля за милей, подгоняемый исключительно своим неисчерпаемым энтузиазмом, пока наши тела не взбунтовались, и мы, вопреки его протестам, не потащились на поезд. Лавкрафт по-прежнему был бодр и весел.
Рассказ самого Лавкрафта об этом происшествии еще более занятен: "Я настолько уходил своих приятелей, что они взбунтовались, - дружно выстроились вдоль каменной стены и отказывались сдвинуться хоть на дюйм, кроме как в обратном направлении!" Неплохо для недавнего болезненного отшельника! Ясно, что Лавкрафт черпал силы преимущественно в нервной энергии: он часто признавался, что ему не свойственен интерес к ходьбе и иным формам физических упражнений, и он прибегает к ним только с какой-либо целью - в данном случае, ради осмотра достопримечательностей и, вероятно, принудительного ознакомления с ними Мо - так как незадолго до своего визита Мо признавался, что древности не слишком-то его привлекают.
Во вторник 14-го числа Лавкрафт в одиночку едет в Портсмут (Нью-Гемпшир) - еще один тихий колониальный городок, где он еще не бывал; и был совершенно покорен, поскольку, в отличие от Марбльхеда и Ньюберипорта, Портсмут оказался развивающимся, процветающим городом, который, тем не менее, сумел сохранить свои древности нетронутыми. Лавкрафт оказался "в первый раз погружен в живой водоворот реального восемнадцатого столетия": "Ибо Портсмут - тот город, что сохранил собственную жизнь и жителей, а не только дома и улицы. Здесь вряд ли обитает кто-то кроме старожилов и вряд ли есть иные предприятия, кроме старого кораблестроительного и судоремонтного завода, что существует с 1800 года". Хотя Лавкрафт находил архитектурные древности очаровательными, сильнее всего его волновала неразрывная социальная связь с прошлым. Одних построек было недостаточно; лишь когда эти постройки по-прежнему использовались по назначению, он оказывался совершенно покорен - возможно, потому, что это давало ему ощущение вызова, брошенного времени, ощущение, столь важное для его воображения. Неизбежно, у его переживаний был привкус расизма: он специально отмечает, что видел в Портсмуте "чисто АНГЛИЙСКИЕ лица", а, когда пишет, что здесь "колониальная эпоха все еще жива и незапятнанна", трудно отделаться от впечатления, что последнее слово подразумевает ничто иное, как отсутствие иностранцев.
На этом путешествия ни в коем случае не закончились, поскольку в сентябре на несколько дней приехал Джеймс Ф. Мортон. Естественно, Лавкрафт свозил его в Марбльхед, в открытке от 15 сентября написав: "...на сей раз у меня благоразумный спутник, которого я не смог измотать!" Видимо, то, что во время визита Мо его утащили прочь отсюда, до сих пор не давало ему покоя. Больше об этой поездке нам ничего неизвестно, но в среду 19-го числа они вдвоем с Мортоном совершили вылазку в Чепачет, сонную деревеньку в северо-западной части Род-Айленда. Оттуда они отправились по шоссе Патнэм-пайк (ныне трасса 44) в сторону горы Дерфи, но Мортон свернул не туда, и они заблудились. Вместо горы Дерфи они попали в соседний городок Паскоаг, который Лавкрафт нашел восхитительным. Затем они на поезде вернулись в Провиденс и отправились на старинную пристань, где Мортон сел на корабль, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Когда Мортон отбыл, Лавкрафт вернулся домой и проспал двадцать один час подряд; ему пришлось проспать еще одиннадцать, тринадцать и двенадцать часов, чтобы прийти в себя после напряжения, связанного с поездкой в Чепачет и, возможно, всем визитом Мортон