Их застывших суровых лиц,
Их острых копий и занесенных мечей,
Их вздыбленных коней,
Их железной неотвратимости
Я уважал их безудержную храбрость
Я даже любил их,
Как всякий настоящий воин
Любит своих врагов.
И еще мне было пронзительно жаль их.
Ведь они не понимали,
Что столкнулись с ужасным, хитрым,
Нечеловечески могущественным противником.
И по моей воле магическая сила
Сковывала нагруженные оружием тела
И не позволяла им сдвинуться с места.
Что же! Герои обреченно встречали
Мои безумные разящие удары.
Их косили ядра моих пушек.
Их осыпали стрелы моих луков.
Их сбивали с ног и дробили на части
Взмахи моей богатырской палицы.
Но они не сдавались в плен.
Они не бежали в смятении.
Они падали рядами и принимали терпкую смерть
Я был Ганнибалом и Александром Великим,
Хитрым ордынским ханом и безжалостным Тамерланом,
Школьным Суворовым и киношным Чапаевым.
Я был красным демоном войны.
И еще я был простым хулиганом,
Каких сам боялся и обходил на улице стороной.
Разгромив отважное честное войско
И распростершись над возлюбленными врагами,
Я изгонял из своего сердца демона
А вслед за ним уносился в небытие
Шлейф нарисованных картонных стратегов
Я отдавал моим воинам последнюю честь.
Я погребал их и плакал в душе
Я представлял на их месте себя.
Израненным и непонятно мертвым.
Мертвым и смертельно голодным.
А в это время бабушка,
Которой я мешал своей возней на кухне,
Всеми этими солдатиками, колесницами, пушками,
Запекала в духовке слоеный пирог.
Это было удивительно!
Пирог был горячий, живой, он был как львиное сердце
Он дышал, он вздымался как вулканическая земля
Он вовлекал в себя колдовским запахом.
И я, моментально воскреснув, хватал кусок за куском,
И забывал о своем игрушечном трауре.
И вот что было поразительным –
На следующий день после битвы
Солдатики поднимались целые и невредимые.
Они снова готовы были маршировать на парадах
И охранять покой кухонного мирка.
А по приказу и по закону воинской чести
Бесстрашно идти в бой и на смерть.
Это было удивительное чудо игры.
Вот так и сейчас, через тысячу лет.
Сколько бы я старательно, безжалостно, бездарно
Не побеждал в себе игрушечного солдатика,
Он поднимается во мне вновь и вновь
И отправляется в безвозвратный поход
С назначением в жизнь.
«Я плохо держу вилку в левой руке…»
Я плохо держу вилку в левой руке
И боюсь ненароком угодить ею в щеку
Меня отпугивают строго разложенные приборы
И причудливо свернутые салфетки
Я тихо ненавижу вышколенных официантов,
Которые в ответ молча презирают меня
Но мне нравится заглядывать в придорожные кафе,
Где человеческое тепло согревает стены,
А за стойкой царит толстая усталая мадонна
Я люблю выпить водки
Под пьяный гомон и дешевую музыку,
А потом терять взгляд в пятнах солнца,
Растекшихся на затертых столах
Один лама сказал мне, что я несостоявшийся Будда
Мне искренне жаль
«Летнее кафе. Я немного пьян…»
Летнее кафе Я немного пьян
Вокруг шумят люди и прыгают голуби
Мне что-то втолковывает мой собеседник
Он мой школьный друг, а теперь алкаш
Он рассказывает мне, как был счастлив
С той, за которой мы ухаживали оба
Он долго, сбивчиво, ненужно объясняет,
Почему он несчастлив Почему ее бросил
А мне как-то по фигу его несчастье
Я немного пьян, и давно не люблю ее
Я сейчас уйду по своим делам
А мой друг – он алкаш – останется пить
Конечно же, он полнейшее фуфло
Но ведь дело не в этом, совсем не в этом
И я понимаю, что мне нечем крыть
Я не пью с бомжами, не сплю под забором,
Но в моей душе зияет дыра
В моей душе – постыдная дыра,
Сквозь которую рвется мрак,
Сквозь которую рвется жуть,
Сквозь которую рвется отчаяние
И рядом с этим мраком, жутью, отчаянием
Душа моего дружка – вода,
Которую можно пить
Что же со мной? Я возвращаюсь к столу
Я поднимаю за уши голову этого идиота
Я хлещу его по щекам Да проснись же!
Я заставляю его рассказывать снова, снова,
Как он был счастлив и несчастлив с той,
За которой когда-то мы ухаживали оба
И мне не интересно, почему он бросил ее,
Но мне хочется вдарить в эту пьяную морду
И мне жутко хреново, ведь этот подонок
Был с ней! А я? Я мотаю башкой и трезвею
И понимаю, что – да, я пьян
И я давно не люблю ее, нет
И я просто иду по своим делам
А этот алкаш остается пить
Но летнее кафе уплывает в ночь
И голуби куда-то запрятались спать
И люди вокруг разошлись по домам
И этот мой друг – ведь он ушел к ней
А я остался один
«Стоит только закрыть глаза…»
Стоит только закрыть глаза
Нет, не получилось Еще раз
Стоит только закрыть глаза,
И твой смех превращается в снег
А нахлынувший птичий говор
градом стучит по крыше
И кровь на руке слепит расплавленным светом
Снег Град Свет
Я открываю глаза
Смех Птицы Кровь
Я закрываю глаза
Ничего Темнота
Значит, нужно еще раз
Стоит только закрыть глаза,
И твой смех превращается в пламя
Но всю воду вокруг разбрызгали птицы
И крылья разбили об острые кромки льда
И я с криком боюсь шагнуть вперед
Боюсь, что увижу пламя, снова кровь, лед
Пламя Кровь Лед
Я закрываю глаза
Я проглатываю язык
Я перестаю дышать
Я терплю, пока жизни хватает в легких
А потом с шумом вдыхаю мир
Передо мною ты Твой смех Твои руки
Кровь, пламя, свет – во мне
Лед, град, снег – унесли птицы
Улетая, они исчертили небо
Мы тоже улетим птицами
Стоит только закрыть глаза
«Я рвался в стороны. Мне помогал друг ветер…»
Я рвался в стороны Мне помогал друг ветер
Я разбухал от воды Мне помогал друг дождь
Я высыхал до хруста Мне помогал друг солнце
И в трепете я бросился от матери ветви прочь
Терпеть жизнь в кроне дерева – это одно
Другое – направить жизнь решительно вниз
Я видел, как падают мои братья листья
Теперь это страшно происходит со мной
Мне трудно понимать – я не человек
Трудно говорить – у меня нет языка
Полет всегда приводит к падению
Падение не всегда переходит в полет
Я слышал, как эти красивые слова
Кричали миру гордые птицы
Сам же я кубарем валюсь на землю
Меня путает и душит слепая трава
Всякому существу дано только раз
В пытании счастья подняться в небо
Я не человек – у меня нет ума
Но я знаю об этом от отца дерева
И остро продираясь сквозь стебли и корни,
Глотая испарения мышиных нор,
Я зову на помощь моих друзей
Мне нужно отчаянно встать на крыло
Друг мой солнце, высуши мое тело
Друг мой дождь, позови мне ветер
Друг мой ветер, подними меня к братьям
Мои братья листья, прощайте!
Я вонзаюсь осколком в небесную сферу
И глядя на меня с удивлением и гневом,
Небо отдает меня гордым птицам
Птицы бросают меня в мутный поток
Все Течение рвет меня в клочья
Это счастье, но это боль
Все Я исчезаю в бурлящей воде
Это счастье, но это смерть
«Так ведь бывает, что с утра не заладится…»
Так ведь бывает, что с утра не заладится
И не с той ноги И не той рукой
И яичница шлепает со сковородки на пол
И занозят слова И хлопает дверь
И гулко бегом по дощатой лестнице вниз
Под скрипы ступенек На улицу В пыль
В проколотый солнцем июльский день
Плоский и ломкий как крыло стрекозы
Солнце и злость Злость и бессилие
Смятение и снова солнце Слепит глаза
И валится с неба палящей сковородкой,
Что выронил какой-то заспанный бог
Так прочь из асфальтовой петли, в лес!
Сорвать с ветви лист, просушеный насквозь
Он с хрустом рассыпается в сжатой руке
И сжавшись, я тысячу раз рассыпаюсь сам
Глоток воздуха Нет Глоток света Нет
Глоток страха Да, а глаза – открыть
И дотронуться до спящей сосновой коры
Господи, как зелено и покойно вокруг!
Вы когда-нибудь посреди дневной суеты
Опускались на колени, вживались в траву?
В прямой мир насекомых? В сплетения стеблей?
В слоистость почвы? В шевеления корней?
И тут электрическим током пробивает
Разряд конечного переживания жизни
И становится далекой душевная маята
И выжитый в ноль июльский день
И от горла комом отступает немота
И на выжатое солнце ложится тень
И вечерняя хмарь уходит прочь
И волной накрывает трепетная ночь
И раскрывшийся голос дает вздохнуть
И выдохнуть набродившую на сердце муть
«Напиши мне письмо…»
Напиши мне письмо
Напиши, что ты любишь меня
Напиши, что скучаешь и считаешь дни
Напиши, что одна бродишь в парке по вечерам
И нехотя возвращаешься в темный дом
Напиши, что совсем перестала готовить
И стараешься поскорее заснуть