Но Надежда Константиновна дожидалась в условленном месте. В драповом полупальто, круглой фетровой шапочке. Владимир Ильич взял её иззябшую руку. Без перчатки. Никогда не умела она о себе позаботиться! Работа, работа, работа для революции. Где велит партия, куда пошлёт партия.
На углу Сердобольской улицы и Большого Сампсоньевского проспекта высился кирпичный некрашеный дом, мрачноватый на вид. Четырёхэтажный, он казался громадным посреди ветхих деревянных домишек.
Владимир Ильич решительно направился к подъезду, будто всю жизнь здесь ходил. Эйно Рахья свернул на Сампсоньевский (сегодняшняя его задача исполнена), а Владимир Ильич впереди Надежды Константиновны поднялся на четвёртый этаж. Открыл дверь ключом. От двери пойдёт коридорчик. Его комната в конце коридорчика. Налево последняя. Владимир Ильич твёрдо всё это усвоил из плана. В квартире не должно быть никого, кроме хозяйки, Надюшиной подруги, Маргариты Васильевны Фофановой.
Но что такое? Владимир Ильич отпер дверь: голоса. Из одной двери в коридор широко падал свет. Ярко горела над обеденным столом висячая лампа. За столом несколько женщин — по всему видно, учительницы.
— Наша педагогическая цель, дорогие друзья… — услышал Владимир Ильич.
Невероятно, но в квартире собрание! В конспиративной квартире. Именно в этот вечер приезда! Ни на миг не смешавшись, Владимир Ильич торопливо прошёл в конец коридора. Немного ссутулился. Он был в седом парике. Он был старичком, быстрым и лёгким.
— Батюшки мои! — охнула Надежда Константиновна, когда они очутились одни в чистой, поразительно аккуратной комнате, где теперь Владимир Ильич будет жить. — Батюшки мои, как мы с Маргаритой опростоволосились-то!
— Да, — сказал Владимир Ильич.
Он не стал успокаивать Надежду Константиновну, что, мол, ничего, обойдётся. Наверное, обойдётся, но нельзя так рисковать в такое опасное время!
— Почти три недели ждали тебя! — сокрушалась Надежда Константиновна. — Всё не едешь… А сегодня как раз я и не предупредила Маргариту.
— Последнее подполье, надеюсь, — сказал Владимир Ильич.
Открыл окно. Внизу шумел ветер в деревьях. «Должно быть, там сад».
— И птичий питомник, — сказала Надежда Константиновна, как всегда угадывая его мысли.
— Смешное соседство! — улыбнулся Владимир Ильич.
Из коридора донеслись обрывки фраз.
— До свидания! — слышен был голос Фофановой: она выпроваживала учительниц.
— Последнее подполье, надеюсь, — повторил Владимир Ильич.
— Очень опасное, очень! — вырвалось у Надежды Константиновны.
Владимир Ильич увидел нескрытую тревогу у неё в глазах. Да, здесь, на Сердобольской улице, было опаснее, чем в шалаше или в Гельсингфорсе.
Сыщики Временного правительства за каждым углом, на каждом шагу.
Здесь так было опасно, что никто, даже члены ЦК партии не знали, где поселился вернувшийся из Финляндии Ленин.
Знали только Надежда Константиновна и связной Эйно Рахья.
НАКАНУНЕ
Через несколько дней Эйно Рахья пришёл проводить Владимира Ильича на одно тайное собрание. Был поздний вечер. Магазины закрылись. Неподалёку от дома вывеска с позолоченным кренделем указывала булочную. Дверь на замке. Ставни на запоре. Но длинный хвост, главным образом женщин, протянулся у булочной с запертыми наглухо ставнями. Кутаясь в платки, женщины терпеливо стояли, ёжась от холода. У другой булочной тоже. И у третьей. Вечерний Петроград был полон унылыми, безмолвными очередями. Давно уже хлеб продавали по карточкам. Полфунта, а то и четверть фунта в день. Надо успеть захватить. Опоздал — и ни за какие деньги куска хлеба не купишь. Женщины становились в хвост у булочных на ночь. Тяжко им было! Мужья на фронте. Война с немцами всё тянулась. Мужья и сыновья мучились на фронтах, ни за что пропадали.
— И дома хорошего мало, — сказал Эйно Рахья. — Хозяева закрывают заводы. Заводы стоят. Безработица.
Положение в стране было бедственное. Поезда ходили кое-как. Расписание сломалось. Поезда не везли уголь и сырьё на заводы. Не везли хлеб в города.
— Чего ждать? — сказал Эйно Рахья.
— Большевик должен знать чего, — резко ответил Владимир Ильич. — Надо не ждать, а делать рабочую революцию.
С самого начала Февральской революции Ленин убеждал: необходимо добиваться, чтобы Советы стали большевистскими. Тогда рабочий класс сможет взять власть мирным путём. Но меньшевики не соглашались, мешали.
Теперь всё изменилось. Мирным путём победы не добьёшься. Пришло время брать власть вооружённым восстанием. Не медлить!
В тот октябрьский вечер на тайное собрание пришли члены Центрального Комитета партии. Все знали, что будет Ленин. Они давно не видели его и теперь ожидали с надеждой. Он был неузнаваем в своём седом парике. Но голос, но мысли, но призывы и воля были ленинские.
Готовить вооружённое восстание! Привлекать на сторону рабочих войска. Направить сильнейших большевиков в различные области и по другим городам. Крепче вооружить отряды Красной гвардии на заводах и фабриках. Назначить умных командиров в отряды. Распределить точно, куда двинутся отряды Красной гвардии, когда час пробьёт.
Руководить восстанием должен Военно-революционный комитет.
Вот какой план намечен был Лениным. ЦК обсудил. Хороший план. Всё правильно, ясно. Все согласились.
Но нашлись двое членов ЦК. Напрасно называли они себя большевиками. Яростно спорили против восстания пролетариата, не соглашались с великим замыслом Ленина, партии. Кто же они, эти предатели? Зиновьев и Каменев.
Зиновьев и Каменев умели рассуждать. Ораторами были отличными. А когда дело дошло до восстания, струсили.
— Разве способен рабочий класс управлять государством? — не верили Зиновьев и Каменев.
И вот теперь, в решающее время, они выступили против восстания. Мало того, в одной меньшевистской газете рассказали о том, что большевики готовят восстание. Где, как, когда — всё выболтали Зиновьев и Каменев. Всё выложили Временному правительству. А о себе: мы против восстания.
Выдали капиталистам товарищей. Нет, они не товарищи!
«Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю… — гневно писал Владимир Ильич. — …Трудное время. Тяжёлая задача. Тяжёлая измена».
Но Ленин не дрогнул. Восстание будет. ЦК вплотную приступил к подготовке восстания.
В СМОЛЬНЫЙ
На берегу реки Невы, где, круто повернув течение, она устремляет путь к Ладожскому озеру, в давние времена был в Петербурге Смоляной двор. В огромных чанах варили смолу. Тут и хранили её для судостроения. А судостроительные верфи расположились через Неву на той стороне.
Потом на месте Смоляного двора построили монастырь, а затем институт для благородных девиц, то есть дворянских дочерей. Вытянутое почти на четверть версты, трёхэтажное строгое здание, с колоннами, мраморной лестницей и просторным входом под арками. От Смоляного двора институту пошло название Смольный.
В семнадцатом году после свержения царя институток распустили по домам, а в Смольном разместился Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. И Военно-революционный комитет тоже был в Смольном.
Военно-революционный комитет держал связи со всеми заводами. Организовал на заводах красногвардейские боевые отряды. Двадцать тысяч петроградских рабочих были вооружены и только ждали призыва начинать восстание! Военно-революционный комитет посылал большевистских комиссаров к матросам Балтийского флота агитировать против буржуазного правительства и господ морских офицеров. Матросы рвались в бой. Целые полки солдат переходили на сторону большевиков и Военно-революционного комитета.
А Временное правительство что? Временное правительство боялось большевиков и рабочих.
«Запрещается рабочим носить оружие! — издало Временное правительство строгий приказ. — Арестовать всех членов Комитета! Найти Ленина, заточить в каземат».
И конечно, Временное правительство не сидело сложа руки, а всячески старалось собрать силы против большевиков и рабочих, стягивало свои войска к Петрограду, окружало кольцом.
Ленин написал товарищам в ЦК, что нельзя откладывать дальше восстание! Настал час!
Двадцать четвёртого октября Владимир Ильич снова послал записку в ЦК. Фофанова сходила в ЦК, принесла ответ. Ленину пока не разрешали выходить из подполья. Любой офицер мог застрелить или зарубить его шашкой, если увидит на улице.
Центральный Комитет партии под руководством Владимира Ильича вёл последнее приготовление к решительной схватке. Но точный срок восстания ещё не был назначен.
Завтра, 25 октября, в Смольном открывается II съезд Советов. Делегаты съехались в Петроград из разных городов и сёл.
«Необходимо начать восстание сегодня, до открытия съезда, — думал Владимир Ильич. — Свергнуть Временное правительство и завтра передать власть Советам».
Так Ленин думал. Но шли часы. Послал ещё записку в ЦК. Беспокойно было у Владимира Ильича на душе. В этой беленькой квартирке на Сердобольской улице сейчас особенно было ему тяжело. Даже пошагать свободно нельзя: через стену услышат. Скажут: кто там у Фофановой ходит?
К вечеру Фофанова вернулась со службы. Владимир Ильич взволнованно встретил её.
— Пожалуйста, отнесите ещё письмо. Сейчас же, сразу, не раздевайтесь, пожалуйста. Я сейчас…
И он быстро ушёл к себе. И написал членам ЦК:
«Товарищи!
Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно».
И дальше он писал, что надо выступить нынче же, свергнуть Временное правительство, взять власть. История не простит нам, если мы не решимся сегодня. Завтра может быть уже поздно. Сегодня последний и окончательный срок.
— Скорее несите письмо! — торопил Ленин Фофанову.
И остался один. Как неспокойно! Сел, к чему-то прислушиваясь. Чего-то будто ждал.
И вдруг и верно у входной двери раздался звонок. Пришёл с