У Витолоне 805 заключений о перспективе»[247].
Пэкхэм и Витело, а также Альхазен и Роджер Бэкон: вот чьи книги, посвященные оптике и перспективе, читает Леонардо. Средневековая оптика усилиями арабских ученых значительно шагнула вперед по сравнению с Античностью. Глаз теперь изучается уже не как точка, откуда исходит «линия зрения», своего рода перцептивный луч, который, достигая предмета, касается и охватывает его, словно невидимая рука, а как орган, воспринимающий лучи света, отраженные от поверхности предметов – настоящая революция.
Манускрипт B содержит великое множество записей о Павии периода сотрудничества с Фабрикой Миланского собора.
Поводом для первого посещения города, вероятно, становится начало реконструкции собора. 22 августа 1488 года заложен первый камень, назначена комиссия под председательством Браманте, куда вошли также Амадео и Кристофоро Рокки.
Возможно, именно с этим грандиозным проектом связаны и великолепные рисунки церквей из Манускрипта B: все центрические, с преобладанием крупных, напоминающих флорентийский Дуомо куполов, чей вес распределяется на многочисленные апсиды и контрфорсы. К нему же относятся зарисовки и планы античных и средневековых храмов: базилики Сан-Лоренцо и романской церкви Сан-Сеполькро в Милане, раннехристианской церкви Санта-Мария-ин-Пертика в Павии. На отдельном листе Леонардо собирает небольшие эскизы наиболее часто используемых проектов центрических церквей, которые развивает в Манускрипте B[248].
Именно здесь, в Павии, по дороге от собора к университету, к нему подходит молодой студент факультета права пизанец Бенедетто де Бенедиктис. На листе из записной книжки Бенедетто оставляет свою подпись и даже объявляет себя другом Леонардо: «Benedictus de Benedictis de Pisis / amicus Leonardi de Vincis de Florentia»[249]. Но главное, посмотрев рисунки, он заявляет флорентийцу, что по крайней мере одна из этих архитектурных задумок воплощается в реальность прямо сейчас – это известное святилище в Биббоне, что на тосканском побережье между Ливорно и Пьомбино: Санта-Мария-делла-Пьета, центрический храм совершенных геометрических форм, поистине первый известный пример подобной типологии в современной архитектуре. Строительством руководит еще один пизанец, Раньери ди Якопо Трипалле, но спроектировал церковь Витторио Гиберти, сын великого Лоренцо и отец Бонаккорсо, которого Леонардо не раз навещал, интересуясь хранящимися в семье документами и рисунками. Возможно, и сама идея высказана не стариком Гиберти, почти не знакомым с архитектурой, а как раз подмастерьем из Винчи накануне отъезда из Флоренции в 1482 году.
Леонардо тронут словами Бенедетто. Взяв перо, он рисует ниже подписи друга план и фасад церкви в Биббоне, какими их помнит, то есть с порталом и тремя полукруглыми апсидами, которых в законченной церкви не будет.
С храмов его заинтересованность архитектурой наконец переносится и на другие важные здания старой Павии. В замок Леонардо теперь ходит не только для того, чтобы читать книги в библиотеке, но и чтобы изучить систему каминов, побродить по саду и парку, осматривая древние стены, нуждающиеся в реставрации, каналы, соединенные системой водных артерий с рекой Тичино[250].
Последний же визит перед отъездом из Павии, возможно совместный с другом-студентом Бенедетто, Леонардо наносит в лупанарий. Он даже набрасывает план этого публичного дома, с исключительной точностью перенося на лист расположение бедно обставленных комнатушек, в которых разновозрастные «девочки» отправляют свое ремесло[251].
7Великаны и муравьи
Милан, 1488–1490 годы
Учитывая все более активные записи и зарисовки, Леонардо постоянно испытывает «бумажный голод». И нужны ему не столько большие листы для чертежей и подготовительных исследований, сколько расходный материал, дешевые листочки, где можно записать быстро меняющуюся идею, набросать эскиз или схему, чтобы потом, перенеся их в чистовик, так же легко все стереть.
Регулярно посещая Фабрику, художник выпрашивает, а иногда и крадет реестры примерно сорокалетней давности, выдирая наименее заполненные листы, которые потом использует для заметок[252]. Однажды он вырывает лист из судебного перечня обвинительных приговоров за преступления, совершенные в ноябре-декабре 1489 года[253]. В другой раз – присваивает пропуск, выданный в 1484 году Пьетро Пьятти, Ладзаро да Палаццо и уже известному нам немцу Алессандро да Марбаху, направленным, несмотря на вспышку чумы, из Милана в каменоломни Кандольи в Валь-д’Оссола за драгоценным серо-розовым мрамором для облицовки собора[254].
Пользуясь этими сведениями, можно датировать большую группу разрозненных листов, свидетельствующих о том, насколько широки были интересы Леонардо в тот период: разработки огнестрельного оружия, включая новые модели бомбард, заметки по механике и архитектуре, эскизы портиков и праздничного убранства. Также здесь есть и весьма необычный лист с проектами приспособлений для подводной войны, связанных с Фабрикой через заметку о винтах и шкивах, изобретенных Брунеллески для купола Санта-Мария-дель-Фьоре[255].
На одном из таких «макулатурных» листов мы обнаруживаем упоминание об осевшем в Милане в 1480–1487 годах старике-флорентийце Бенедетто Деи – эксцентричном путешественнике и торговом посреднике, а временами еще и шпионе или тайном информаторе, большом знатоке Востока, друге Луиджи и Луки Пульчи и авторе весьма любопытной «Хроники».
Помимо всего прочего, Деи одним из первых засвидетельствовал появление Леонардо в Милане. В свои «Исторические мемуары B» он включает «Воспоминания, начатые 15 июня 1480 года, обо всех флорентийских торговцах, посетивших Милан одновременно с Бенедетто Деи». В самом конце списка, среди музыкантов, в числе которых Аталанте Мильоротти, фигурирует и имя Леонардо: «Лионардо да Винчи, живописец, и Ридольфо Паганельи из Пизы, и Аталанта делла Виола, и Франко Чьеко, и Андреа, брат Маладжиджи, с в[и]вуолою, и <…> мастер Мариотто, и мессер [Филиппо] Лапачино, священник». Очевидно, Деи (как всегда, прекрасно осведомленный) знает, что Леонардо приехал в Милан в непривычной роли музыканта, играющего на лире[256].
Деи известен современникам как плодовитый автор писем, в которых он, путешествуя по Востоку, описывает самые невероятные и экзотические места и народы. Именно этому стилю станет подражать Леонардо, рассказывая в якобы адресованном Деи письме «о происходящем здесь, на Востоке» вымышленную историю о появлении «великана, пришедшего из Ливийской пустыни», что был рожден «на горе Аталанте» и привык жить «в море, питаясь китами и огромными левиафанами и кораблями»[257].
Несмотря на фантастичность сюжета, автор явно черпает вдохновение в серьезных литературных источниках: «Комедии» Данте, «Морганте» Луиджи Пульчи и «Чириффо Кальванео» его брата Луки Пульчи.
С братьями Пульчи Леонардо, скорее всего, знаком еще по Флоренции. Луиджи поначалу был клиентом Франческо Кастеллани, потом примкнул к кругу Лоренцо Великолепного. Из-за разногласий с женой Лоренцо, Клариче, он, как и Леонардо, вынужденно покинул Флоренцию и, поступив на службу к кондотьеру Роберто Сансеверино, часто бывал в Милане, пока в 1484 году не скончался в Падуе.
Стихи обоих братьев, безусловно, входят в число любимых произведений Леонардо, обожающего сюжеты с преобладанием комичного, гротескного, неправдоподобного. В том числе и экзотическую поэму Антонио Пуччи «Восточная царица», в которой изложена невероятная история восточной принцессы, что странствует по миру в мужском обличье. Леонардо переписывает из нее целую октаву, по удивительному совпадению представляющую собой описание ужасного великана Рончильоне с кожей «чернее сажи» и глазами «алыми, словно рдеющее пламя», который разъезжает «на гигантском боевом скакуне»[258].
Как и в случае с морским чудовищем, воображение уносит уроженца Винчи далеко за рамки литературных источников, в своем безудержном крещендо превращая монстра в символ неукротимой силы природы.
Поддельное «письмо Деи» начинается с описания гиганта, который считаные мгновения назад упал, не удержавшись на склизкой от грязи и крови земле. Это жуткое существо столь велико, что «голова всадника едва достигает его лодыжек». Люди, крошечные, словно муравьи, бросаются на него, пытаясь убить или хотя бы причинить боль. Но все напрасно: оправившись, чудовище издает устрашающий рев и жестоко мстит назойливым насекомым, топча и пожирая их.
С этого момента Леонардо переходит к повествованию от множественного числа первого лица. Он больше не простой свидетель, видящий все издалека, отстраненно, – нет, он тоже участвовал в этой битве и теперь, смешавшись с отчаявшейся, бегущей толпой, охвачен ужасом: «И мы продолжили бегство». Не спасают даже стены – ни городские, ни тем более домов и дворцов, все они сметены и уничтожены великаном. Единственные оставшиеся убежища – узкие пещеры под землей, где можно укрыться, «подобно крабу, сверчку или схожей твари». Дрожа во тьме, Леонардо теряет чувство реальности. Что, если он уже проглочен и теперь спускается в бездонную глотку великана: «Не знаю, что сказать и что сделать, однако мнится мне, будто погружаюсь я, понурив голову, в чудовищную глотку и, охваченный страхом смертельным, остаюсь погребенным в его гигантском чреве