Леонардо описывает это событие по горячим следам, извлекая из него урок военной стратегии: «Когда кастелян день и ночь по любому поводу избивает наемников, а если кто скажет хоть слово, выгоняет спать в шаткую дощатую конуру, а то вовсе под навес, и под те же навесы отправляет бомбардиров, то и подкрепление он приведет ложное, как тот, кто предал Симона Арригони».
Остаток листа занимает рисунок внушительной крепости в стиле Франческо ди Джорджо Мартини, вероятно заложенной еще в 1502 году, но теперь преобразованной в горную твердыню той же формы, какую д’Амбуаз хочет придать перестроенному замку Байедо[800].
В кабинетах французских чиновников Леонардо теперь как дома. Однажды, оказавшись в приемной начальника полиции, он вдруг чувствует настоятельную потребность запечатлеть три-четыре важные мысли – о природных стихиях, о воде и пещерах, о цветах. Поэтому хватает со стола первый попавшийся лист бумаги, достает сангину и принимается писать.
Ему невдомек, что документ на обороте того же листа являет собой очередной пример гибкости правосудия, которое показательно карает мелких правонарушителей, вроде бедолаг, выставляемых на площади в цепях за кражу отреза мешковины или попытку тайком, не привлекая внимания мытарей, пронести его в город; зато являет снисхождение к некоему Дионисио Арибальдо, виновному в нанесении тяжких увечий некоему Мартино Бискоссо, поскольку подсудимый предложил немедленно выплатить компенсацию и пошлину[801].
Впрочем, самому Леонардо полицейская канцелярия доставляет величайшую радость, вернув тот небольшой участок земли на окраине Милана, где он пытался выращивать лозу по методу Виджевано и производить вино, хоть сколько-нибудь напоминающее лучшую продукцию Винчи. Это подтверждают строчки «лоза» и «проверь реальную длину опоры» в перечне важных дел, приведенном на листе с заметками о «зале для торжества»[802].
20 апреля 1507 года из Серравалле-Скривии д’Амбуаз направляет чиновникам казначейства и имущественной палаты предписание полностью восстановить художника в правах владения виноградником, который французское правительство ранее конфисковало и переуступило некоему Леонино Билье[803]. Что те незамедлительно и выполняют на основании декрета от 27 апреля, подписанного Джованни Пьетро Босси.
Тем временем в конце апреля в Милан наконец прибывает Людовик XII. Его встречают пышными торжествами, вероятнее всего тоже устроенными Леонардо. Художник остается на королевской службе и даже посылает одного из своих поверенных во Флоренции снять со счета в банке Санта-Мария-Нуова все оставшиеся средства, 150 флоринов, – возможно, пытаясь избежать их конфискации Синьорией[804].
Однако время отъезда неумолимо приближается. 5 июля один из младших учеников, последовавших за Леонардо в Милан, юный Лоренцо, составляя черновик письма матери, зятю Пьеро и сестрам, просит приструнить маленькую Дианиру: «Передайте Дианире, пусть не говорит больше, будто я о ней забыл»[805]. От Лоренцо мы узнаем и еще одну важную деталь: совсем скоро, в сентябре, они с мастером вернутся во Флоренцию, но лишь на пару дней, поскольку сразу после этого им нужно снова ехать в Милан.
Но как быть с «Мадонной в скалах»? Из-за множества обязательств перед д’Амбуазом, а затем и перед королем Леонардо, несмотря на дружный ропот монахов, до сих пор не может начать работу. 23 июля художник нотариально заверяет список своих поверенных: Бенфорте (или Леофорте) и Модесто де Санктисы, Габриэле де Нава, Амброджо да Ро, Веспасиано и Франческо де Сакки, а также Амброджо да Вермеццо – в документе указано, что он живет у ворот Порта-Ориентале, в приходе Сан-Бабила[806]. 3 августа Леонардо и Джованни Амброджо де Предис поручают доминиканцу Джованни де Паньянису из монастыря Санта-Мария-делле-Грацие разрешать любые возникшие между ними разногласия[807]. 20 августа Леонардо оформляет на монаха отдельную доверенность[808]. Наконец, 26-го Джованни Амброджо от имени соавторов получает первый платеж в размере 100 имперских лир, обещанный братством за сдачу готовой работы[809].
Что же зовет Леонардо во Флоренцию, причем куда настойчивее, чем послания Синьории?
Все дело в том, что его единокровные братья во главе с нотариусом сером Джулиано, как и ожидалось, оспорили завещание дяди Франческо: тяжба очень и очень скромная, поскольку оставленное дядей имущество невелико. Реакция Леонардо на первый взгляд кажется непропорциональной, однако она отражает ту невероятную боль, которую причиняет художнику давняя, вновь открывшаяся рана: его положение незаконнорожденного сына, не знавшего настоящей семьи.
Тогда он обращается к самому могущественному человеку на земле, королю Франции Людовику XII, умоляя его напрямую вмешаться в дела Синьории. Что король охотно и делает 26 июля письмом, в котором впервые называет Леонардо «nostre paintre et ingenieur ordinaire»[810] – определение, заставляющее Содерини замолчать раз и навсегда. Леонардо – «наш», королевский, он больше не принадлежит Флоренции, Синьории или кому-либо еще. Письмо, как обычно, скреплено подписью Роберте. Приоров довольно-таки высокомерно просят как можно скорее завершить процесс: Леонардо нужен Людовику в Милане[811]. Всего несколько строк – короне повинуются без лишних слов.
15 августа об отъезде Леонардо во Флоренцию, чтобы разрешить спор с братьями «из-за наследства, оставленного ему одним из дядей», Синьории сообщает и д’Амбуаз. Разрешение на выезд, пишет он, было дано художнику «с величайшим затруднением», поскольку тому предстоит еще завершить крайне важную для короля картину. В этих обстоятельствах Синьория считает наилучшим вариантом в кратчайшие сроки прекратить дело и, не теряя времени, направить художника обратно в Милан[812].
21Дом Мартелли
Флоренция, с сентября 1507 по март 1508 года
Наконец Леонардо добирается до Флоренции. 18 сентября он пишет кардиналу Ипполито д’Эсте, умоляя, в качестве поддержки в деле против брата Джулиано, отправить соответствующее послание приору Рафаэлло Джиролами, которому Содерини велел ко Дню всех святых завершить тяжбу. Художник даже осмеливается подсказать кардиналу, что и в каких выражениях написать, а себя называет «преданнейшим вашим слугою».
Подобная фамильярность в отношении могущественного кардинала (пускай и ведущего себя скорее как галантный кавалер, нежели князь церкви) не должна вызывать удивления: в 1494–1495 годах Леонардо часто бывал у д’Эсте в Виджевано и Милане и даже выполнил для него заказ: изображение сокола с часами в клюве и девизом-ребусом «fal con tenpo»[813].
Само послание написано изящным почерком Агостино Веспуччи, секретаря Макиавелли, в очередной раз доказывая, что Леонардо по-прежнему может рассчитывать на дружбу весьма влиятельных людей из Палаццо Веккьо. Ни к тексту, ни к подписи художник руку не приложил, однако на обороте оригинала, хранящегося в архиве д’Эсте, сохранилась сургучная печать с оттиском римского профиля – вероятно, сердолика в перстне, одной из драгоценных реликвий Античности, ставшей печатью Леонардо[814].
Туда-сюда, туда-сюда, Милан – Флоренция – Милан. Разумеется, Леонардо не может снова работать в Папской зале монастыря Санта-Мария-Новелла и потому пользуется гостеприимством Пьеро ди Браччо ди Доменико Мартелли, флорентийского патриция, математика, знатока греческого, латыни и иврита, а также друга Бернардо Ручеллаи. С Леонардо они знакомы еще с 1503 года[815].
Большой дом Мартелли стоит на виа делла Спада, неподалеку от Санта-Мария-Новелла и Орти-Оричеллари, сада Ручеллаи, где часто бывает Макиавелли. Леонардо он, скорее всего, известен с юности, поскольку отец Мартелли, Браччо, вместе с Луиджи Пульчи был одним из самых близких и безрассудных спутников Лоренцо Великолепного. Женившись на Констанце ди Пьеро де Пацци, он помогал усмирять город после трагических событий 1478 года, а теперь поспособствовал возвращению Леонардо во Флоренцию. Вечный старик Браччо по-прежнему живет здесь со своими неразлучными друзьями – книгами, собранными за долгие годы, и «множеством древнеримских вещиц»[816].
Его сын Пьеро прекрасно знает, как непросто бывает интеллектуалу, ученому нащупать в омуте быта хоть какую-то точку опоры. Он предоставляет Леонардо несколько комнат своего дома, чтобы художник мог в тишине и спокойствии привести в порядок бумаги, в невероятном количестве скопившиеся после бегства из Милана в 1500 году. Большая часть их, не разобранная из-за частых и внезапных отлучек, так и лежит связками в сундуках, которые художник оставил в монастыре Санта-Мария-Новелла.
Феноменальная память Леонардо со временем тоже начинает давать сбои: он уже не помнит, где именно следует искать конкретную запись или рисунок, и разнообразие интересов художника только усложняет задачу. Сам он прекрасно сознает это и пишет, перефразируя Евангелие: «Как всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет[817]