Правда, он больше напоминает беглый набросок, намеренно не завершенный, подобно легендарной голове Венеры кисти Апеллеса. И пусть едва проработанные волосы вовсе не кажутся похожими на сложную прическу Леды, однако наклон головы, выражение лица и полуприкрытые глаза, похоже, отсылают именно к эскизу «Леды стоящей»[840].
Как бы то ни было, обе Мадонны, обещанные в письмах Карле и д’Амбуазу, к моменту прибытия в Милан на Пасху 1508 года не закончены или едва начаты. Вероятно, впоследствии «Девушка с растрепанными волосами» отправится в Мантую, чтобы наконец удовлетворить давнее желание Изабеллы д’Эсте иметь у себя в студиоло работу Леонардо.
Однако это не единственные религиозные картины, исполненные Леонардо в последние годы для французских заказчиков. Художник приложил руку и к «Спасителю мира», образу Христа-Искупителя, которого в 1497 году уже писал в люнете трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Грацие.
Два рисунка сангиной, ныне находящиеся в Виндзоре, точно фиксируют начало проработки сюжета. Леонардо акцентирует внимание на двух деталях одеяния – пышных складках правого рукава, которые обвивают воздетую в благословляющем жесте руку, и драпировке центральной части столы: художник даже прорабатывает изысканный узор каймы горловины и скрещенные ленты епитрахиля[841]. Полная композиция включает в себя фронтальное иератическое изображение Христа с хрустальной сферой, символом мира, в левой руке. Это древняя иконография, восходящая к образцам фламандской и северной живописи, принесенной в Италию Антонелло да Мессина и Брамантино; она явно черпает вдохновение в «Новом благочестии» и трактате «О подражании Христу»[842]. Таким образом, становится очевидно назначение картины: согласно пожеланиям клиента, вероятно, самого короля Франции, этот священный образ пишется для личной молельни государя.
Не исключено, что сам Леонардо не заходит дальше картона, ныне утерянного, но ставшего первоисточником не менее двадцати копий и гравюры Вацлава Холлара. По крайней мере три подобные копии на ореховых досках исполнены такими известными учениками, как Луини, Салаи и Больтраффио, под непосредственным контролем художника в его миланской мастерской[843]. В частности, версия Кука, приписываемая Луини, однозначно содержит следы кисти мастера: скорее всего, она и представляет собой экземпляр, выполненный по королевскому заказу.
Но зачем доверять столь важную картину ученику? Видимо, Леонардо ощущает в созданном им образе нечто тревожащее. Достаточно было бы и статичной фронтальной позы, которой художник до сих пор не использовал: она явно навязана заказчиком и иконографической традицией. Но есть еще этот остекленевший взгляд, эти сомкнутые, неулыбчивые губы, эта рука, воздетая то ли для того, чтобы благословить и спасти, то ли чтобы осудить и проклясть. Наконец, мастера беспокоит фигура Христа, поскольку в этом лике, познавшем страдания, Страсти, он, написав «Тайную вечерю», уже успел воплотить самого себя. И повторить успех в «Спасителе мира» попросту не может.
Каждый художник в конечном счете «уподобляет себе то, что рисует ». Вот тайна, которую скрывает «Спаситель мира»: это автопортрет в зеркале, такой же, как у Альбрехта Дюрера.
23Новая ломбардская мастерская
Милан и другие места в Ломбардии, 1508–1511 годы
Через несколько месяцев после возвращения в Милан Леонардо начинает новую тетрадь, Манускрипт F: «Начето в Милане в день 12 сентября 1508 года»[844].
На первой и последней обложках тотчас возникают очередные небезынтересные списки, свидетельствующие о приобретении новых книг, в частности из Венеции («книги из Винеджии»), а также о новых интеллектуальных и научных вызовах: «словарь вольгаре и латинский», Витрувий, Аристотель, Архимед, «Анатомия» Алессандро Бенедетти, Альберт Саксонский, Джованни Марлиани, Авиценна[845].
Имена тех, к кому Леонардо обращается за этими книгами в Милане, столь изменившемся по сравнению с эпохой Сфорца, тоже новые: к богослову фра Бернардино Мороне он идет за «О небе и мире» Альберта Великого, к Оттавиано Паллавичини, дворянину из Буссето, – за Витрувием, к бывшему сановнику Сфорца Никколо делла Кроче – за текстом Данте, вероятно, «Вопросом о воде и земле», буквально только что, 27 октября 1508 года, впервые напечатанном в Венеции под редакцией августинца Джованни Бенедетто Мончетти и с посвящением кардиналу Ипполито д’Эсте. Веронский врач Джироламо Маффеи сможет объяснить художнику семилетние колебания уровня реки Адидже. Также на страницах тетради вновь проявляется его интерес к миланским каналам, особенно каналу Мартезана[846].
В целом Манускрипт F фокусируется на вопросах механики: так, исследование трения и сопротивления среды позволяет Леонардо скорректировать аристотелевскую концепцию силы и окончательно отказаться от идеи антиперистаза.
Но есть здесь и астрономическое исследование с одним из самых интересных текстов Леонардо, озаглавленным «Похвала Солнцу», в котором прямо цитируются «Сфера» («Спера») Горо Дати и «Гимны природе» грека Микеле Марулло, экстравагантного поэта-солдата, большого почитателя Лукреция. С почти поэтическим вдохновением художник прославляет Солнце как источник жизни и тепла во Вселенной и начинает сомневаться в птолемеевской космографии, которая помещает Землю в центр мировой машинерии. Конечно, у него нет инструментов, чтобы продемонстрировать свои сомнения, но, по крайней мере, он понимает относительность точки зрения геоцентристов. Устремив взор в бесконечность, Леонардо, подобно Данте, воображает, будто видит наш мир из звездных далей, сознавая, что он – лишь «самая малая звезда», «точка в мироздании»: «Теперь подумай, чем бы казалась эта наша звезда на таком расстоянии, и рассуди, сколько звезд в длину и вширь поместилось бы меж теми звездами, которые рассеяны в темном том пространстве. <…> будь даже человек величиной с мир наш, все же оказался бы он подобен самой малой звезде, которая кажется точкой в мироздании»[847].
А дальше, рядом с дорогим сердцу Леонардо воспоминанием о миланском продавце канцелярских товаров («Проведай канцелярскую лавку, принадлежавшую Бартоломео»), появляется и строчка «Положение и размер подобия солнца»[848], связанная с задачей Альхазена[849].
Другая тетрадь, Манускрипт К, упоминает места, посещенные Леонардо в этот период: «таможня у Порта-Нова», «паром в Касскано», ирригационные отводы на канале, и дальше, до самой реки Тичино[850].
Разумеется, не забыты и книги. Среди них по-прежнему трактат Витрувия об архитектуре, за которым Леонардо охотился еще в первый свой приезд в Милан. Теперь он обещает себе попросить один экземпляр взаймы у Оттавиано Паллавичини, а другой поискать у книготорговцев: «Ищи Ветрувия у книготорговцев»[851].
Затем упомянут кодекс, переписанный его другом Якомо Андреа да Феррара. Несчастный архитектор, после французского вторжения оказавшийся замешанным в беспорядках, к несчастью, был в 1500 году обезглавлен по обвинению в государственной измене. Но что случилось с книгой? Похоже, ее придется искать даже по остериям: «Месер Винчентио Алипландо, живущий близ остерии дель Орсо, владеет [ныне] Ветрувием Якомо Андреа»[852].
С приездом в Милан начинаются и регулярные выплаты от королевских казначеев. В неустановленный октябрьский день Леонардо отмечает: «В день <…> октября 1508 года было у меня 30 скуди, 13 я ссудил Салаи, чтобы пополнить приданое его сестры, и 17 осталось мне». Подобная ссуда весьма любопытна, ведь отец Салаи еще жив и вполне мог бы сам собрать приданое дочери. Однако семейка Капротти – те еще хищники, и особенной жадностью отличаются сестры: Лоренциола, выходящая замуж за Томазо да Мапелло, и Анджелина, уже состоящая в браке с Баттистой да Бергамо. Леонардо прекрасно понимает, что денег, пошедших на приданое, уже никогда не получит, и записывает несколько латинских строчек, напоминая себе, что не стоит больше так легкомысленно давать взаймы подобные суммы: «Non prestavis bis / si prestavis non abebis / si abebis non tam cito / si tam cito non tam bona / e si tam bona perdas amicum»[853].
Потом, уже на другом листе, начинает делать подсчеты и понимает, что дела не так уж плохи: с июля 1508 года по апрель 1509 года королевское жалованье составляет 390 скуди и 200 франков. Единственное, что беспокоит художника, – постепенное падение доходов: «Записываю деньги, что имел я на содержание с июля 1508 года до апреля следующего, 1509 года: сперва 100 скуди, затем еще 100, затем 70, 50, 20 и, наконец, 200 франков по 48 сольди каждый»[854]. О первых платежах он также поручает записать под диктовку две короткие заметки своему подручному Лоренцо: «Итак, получил я от тосольера в один платеж сотню / потом еще сто от тосольера Грольере / потом еще семьдесят»; «Итак, получил я в первый раз сто / во второй еще сто / в третий пятьдесят пять / в четвертый семьдесят / в пятый…»[855]