[129] и я мечтаю уже о гульденах. (Жене,
3.08.1923).
Я здесь живу в отличных условиях и очень хорошо отдохнул. Здесь теперь Лиза и Лев, Гершензоны и Ремизовы. Может быть, съезжу на день к Бердяеву, который живет поблизости отсюда, на берегу моря. И дела, кажется, удастся устроить. Уже вышла в немецком переводе моя книга «Т. и Н.». Сейчас переговоры о переводе на чешский «Т. и Н.» и «Д. и Н.». Если удастся, наши дела поправятся. Так что вы спокойно живите, ни о чем не думайте. Бог даст, все устроится к лучшему. (Дочерям,
4.08.1923).
Чешское издание книг Шестова, по всей вероятности, не состоялось. Возможно, что в двадцатые годы появились несколько его статей в Чехословакии.
Приглашение Дежардена Шестов принял и поехал в Понтиньи на 3-ю декаду в августе 1923 года. На собеседованиях в Понтиньи собирались ежегодно в поместье Поля Дежардена философы и писатели со всей Европы (см. приложение). Собеседованиям Понтиньи и Дежардену, который их создал, посвящена книга «PaulDesjardinetlesdecadesdePontigny». В ней на стр.411 дана фотография участников декады, на которую был приглашен Шестов, Среди присутствующих на фотографии — сам Шестов. Под
нейподпись:
1923. Зе Decade: Arts et Lettres (23 aout — 2 septembre) "Y a-t-il dans la poesie d'un peuple «un tresor reserve»?".
В этой же книге (стр.405) эта декада названа «LetresorpoetiquereserveoudeTintraduisible». На фотографии 35 участников, среди них Дю Бос и Жид, с которыми Шестов уже был знаком, П.Дежарден, А.М.Шмидт, Жан Тардье, Роже Мартен дю Гар, — с которыми он в Париже часто встречался, познакомившись, вероятно, в Понтиньи. Впоследствии Дежарден приглашал Шестова на приемы и собрания, которые он устраивал в Париже.
Свое пребывание в Понтиньи Шестов описал в двух письмах к Ловцким и в письме к Эйтингону:
Вот уже пять дней я здесь. Все собираюсь написать, да никак не улучу времени. После обеда и вечером собеседования, а по утрам нужно читать сочинения А.Жида, т. к. он здесь, а я почти ничего его не знаю. И пройтись иной раз хочется: весь день и уходит. Здесь очень хорошо. Старое аббатство, превращенное в жилой дом. Кругом поля, луга, леса. Воздух дивный. И люди очень интересные: французы мастера говорить. Есть и несколько англичан, но когда они говорят по-французски, мне все кажется, что они говорят по-английски, и я ничего не понимаю. Испанцы и итальянцы не приехали. Из немцев явился только Генрих Манн. Я не очень разговариваю — неловко перед большим обществом произносить… помалкиваю. Но очень рад, что попал сюда — первый раз настоящий контакт с французами. В будущем году хотят филос. — религиозн. собеседование устроить с Бергсоном и т. п. Бергсон друг хозяина, Дежардена. (Ловцким, Понтиньи, 29.08.1923).
Послезавтра кончается наша декада — и я уезжаю в Париж. Прошли эти дни очень интересно. Наконец, после двух с половиной лет пребывания в Париже, попал я в среду французов — и все французы очень образованные, любящие литературу и много читающие. Даже как-то странно видеть перед собой сразу так много образованных и начитанных людей. Ведь тут не только такие, как Жид, Дежарден, Дю Бос и т. д., а есть много молодежи, ученых и т. д. И вот все это страстно интересуется самыми трудными вопросами философии, истории, литературы. Относятся ко мне очень хорошо. Большинство уже знает мои работы или слышали о них. Хозяин (это Desjardin), тот сразу при встрече со мной сказал, что он давно уже не читал книгу, которая бы так взволновала его, как мой «Паскаль». Так что можно и слушать, можно и беседовать. Заводятся знакомства и т. д. Словом, я очень рад, что приехал сюда, иначе я никогда бы не сблизился с французами — а раз живем во Франции, конечно, очень важно во всех смыслах установить возможность более близких отношений с французами. (Ловцким, Понтиньи,
31.08.1923).
Очень я виноват перед Вами: до сих пор никому не написал. В оправдание свое могу только сослаться на то, что все время хворал. Пока жил у Вас, чувствовал себя превосходно. Но уже в Висбадене стало не совсем хорошо. А как приехал в Париж, стало и совсем плохо. Так что боялся, что и в Понтиньи поехать не придется. Но все- таки, хотя я и чувствовал себя неважно, поехал. И там все время мучался. Сейчас я уже пять дней в Париже, и только сегодня мне стало настолько лучше, что я могу взяться за свою корреспонденцию. В Понтиньи было очень интересно. В особенности для меня. Ведь я до Понтиньи — хотя и прожил два года во Франции — совсем почти французов не видел. А тут сразу попал во французское общество и очень хорошее французское общество. Всего там было 45 человек, из них человек 10 иностранцев, остальные французы. И итальянцев не было: Муссолини не пустил. Испанцы тоже не приехали — дорого для них.
Из немцев был только Генрих Манн (Рильке и Каснер не приехали), а англичан и англичанок человек 5–6. Беседы были в высшей степени любопытные. Французы мастера говорить. Особенно блистали — сам хозяин (Desjardin), DuBosи A.Gide. Desjardinцикл лекций читал — иногда продолжительностью в час — и ни сам не уставал, ни публика не уставала. И DuBosи Gideочень интересно говорили. Поразило меня тоже отношение французов к русским и к русской литературе. Все знают, во всем чудесно разбираются — и как все любят. Я прислушивался к частным разговорам за столом или в отдельных группах и часто ушам своим не верил. Когда еще восхваляют Достоевского — куда ни шло. Может быть, это мода, да Достоевский уже давно известен. Но послушали бы, что и как говорят о Чехове. «Скучная история» вышла всего два месяца тому назад, и все уже ее читали, превосходно, до мелких деталей все помнят и понимают лучше, чем патентованные русские критики. Когда увидимся — расскажу Вам подробнее. Что у Вас? Где Вы? Где Мирра Яковлевна? Отдыхаете ли Вы? Что Вы думаете зимой предпринять? Из Германии тревожные слухи. Дороговизна там теперь неслыханная — жизнь стоит столько же, как и во Франции. Это очень плохо — как население, у которого /…?/ вынесет это? Можно ли будет жить в Берлине? И поедете ли Вы на зиму домой? Я получил одно за другим два письма от Ремизовых. Они взвыли. Хотят ехать в Париж, т. к. не знают, как будут в Германии существовать… Всего Вам доброго — позвольте еще раз поблагодарить Вас за Ваше гостеприимство: воспоминание о проведенном у Вас времени — одно из приятнейших в моей жизни. (Эй- тингону, Париж, 7.09.1923).
Фондану Шестов рассказал о своей беседе с Жидом в Пон
тиньи:
«Это один из самых умных людей, которых я знаю. Он догадывается обо всем. Ничего нельзя от него скрыть. Вышла в свет его книга о Достоевском [130]. Мы были тогда в Пон-
тиньи. Он спросил, что я о ней думаю. Я ответил, что книга очень хорошо написана и еще что-то в этом духе. Он сразу все понял и перевел разговор на другое. Но с тех пор больше никогда не говорил со мной…» [131].
Позднее (уже после встречи в Понтиньи), Жид послал Шестову свое только что опубликованное эссе о Монтене, с очаровательным посвящением. Но когда Борис де Шлецер попросил Жида написать короткое введение к книге Шестова «Избранное», которая должна была появиться в издательстве «Нувель Ревю Франсэз» [132], Жид сослался на недостаток времени. Возможно, тут сыграло роль и его сочувственное отношение к Советскому Союзу. (Фондан, стр.77).
Глава IX Переписка с Гершензоном (1922–1925)
— Поездка Гершензона в Баденвейлер. — Смерть Гершензона. Некролог. — Переписка с Бердяевым. — Переезд Бердяева в Париж. — Доклад
в Религиозно-философской Академии (1925).
Живя в Париже, Шестов не терял связи с русскими друзьями. Сохранилась его переписка с М.О.Гершензоном, Н.А.Бердяевым, В.Г.Малахиевой-Мирович, Д. и А.Жуковскими, Е.Герцык, относящаяся к началу 20-х годов.
Самая значительная переписка была у Шестова с Гершензоном. Сохранилось 53 письма Гершензона к Шестову, написанных между 1920 и 1925 годами, 30 писем Гершензона к Ловцким (1922–1925), 4 письма Марьи Борисовны Гершензон к Шестову (1922–1925), 6 писем Шестова к Гершензону (1923). Гершензону и его семье (жена — Марья Борисовна, урожденная Гольденвейзер, дети: Сережа, Наташа) в Москве жилось очень трудно, и они часто болели. Шестов много хлопотал, чтобы им помочь. Он заботился о том, чтобы Гершензону посылали посылки, а в мае 1922 г. решил «сделать все, что возможно, чтобы его вытащить хотя бы на полгода заграницу» (из письма к Ловцкому от 22.05.1922). В сентябре Гершензоны начали готовиться к отъезду. Они предполагали выехать в начале октября и встретиться с Шестовым в Берлине, но задержались и прибыли туда, вероятно, 21 октября, когда Шестов уже уехал в Париж. Прожив несколько дней в Берлине, Гершензоны уехали в Баденвейлер (Badenweiler). Шестову
удалось собрать деньги, чтобы они могли там спокойно отдыхать. Деньги Шестов им пересылал через Германа Ловц- кого, который тогда жил в Берлине. В письмах Гершензона к Шестову, написанных в Москве до поездки в Германию, говорится, главным образом, о трудностях московской жизни, о проекте поездки в Германию, о деньгах. В них, кроме того, Гершензон коротко рассказывает об общих знакомых, о своей работе и о «Сборнике четырех философов». Гершензон пишет Шестову из Москвы:
Твоя посылка через Ара пришла аккуратно и уже поделена согласно твоему письму, которое раньше пришло… Мне очень жаль, что единственное письмо, которое за такой долгий срок дошло до нас, опять, по твоей привычке, ничего не рассказало нам о тебе и твоей семье. Не знаю даже, все ли вы вместе, вышла ли Таня замуж, чем ты занимаешься и зарабатываешь, что написал и напечатал за это время. Написать об этом было бы не менее, а более дружественно, чем посылка, потому что ведь и посылку я принимаю от тебя только потому, что нечто чувствую к тебе и следовательно прежде всего интересуюсь твоей участью. Я читал… твою работу о посмертных произведениях Толстого. Кстати: к тебе обратится Петербург. издатель Е.Я.Билицкий