Магомет был до того рассержен, услыхав о нападении на его дочь, что отдал приказ сжечь Хаббара живым, кому бы он ни попался. Потом, когда злоба его утихла, он изменил это приказание: «Один только Бог, — сказал он, — может наказывать огнем. Если Хаббар будет взят, пусть лишат его жизни мечом».
Победа мусульман при Бедере вызвала удивление и скорбь мекканских курайшитов. Недавно гонимый ими беглец, изгнанный ими из города, вдруг воспрянул могущественным врагом. Многие из их храбрейших и знатнейших мужей пали от меча; другие были взяты в плен и ожидали унизительного выкупа. Абу Лахаб, дядя Магомета и его всегдашний жесточайший противник, не мог по болезни участвовать в этой битве. Он умер несколько дней спустя после победы Магомета; душевное ожесточение послужило ускорению его смерти. Набожные мусульмане приписывают, однако, его смерть проклятию, которому некогда Магомет предал его он всей семьей, когда тот поднял руку, чтобы бросить камень в пророка на холме Сафа. Это проклятие, говорят они, тяжко отразилось и на сыне его, Oтe, который развелся с дочерью пророка, Рукайей: он был разорван львом в присутствии всего каравана на пути в Сирию.
Недавнее поражение при Бедере никому не досталось так дорого, как Абу Софиану. Правда, он невредимо добрался до Мекки со своим караваном, но ему предстояло услышать о победе ненавистного ему человека и найти свой дом опустелым: Хенда, жена его, встретила его, горько оплакивая смерть отца, дяди и брата. К горю примешивалась злоба, и она кричала и днем и ночью, требуя отмщения Гамзе и Али, от рук которых они пали.[20]
Абу Софиан созвал двести всадников, у которых было с собой только по мешку с мукой, то есть та скудная провизия, которую араб берет обыкновенно в дорогу. Выступая в поход, Абу Софиан дал клятву не мазать головы, не смачивать благовониями бороды и не прикасаться к женщине, пока не встретится лицом к лицу с Магометом. Объезжая окрестности Медины в трех милях от нее, он убил двух последователей Магомета, опустошил поля и пожег финиковые пальмы.
Магомет двинулся ему навстречу с превосходящими силами. Абу Софиан же, невзирая на клятву, не стал дожидаться его приближения, но, поворотив назад, бежал. Всадники пустились за ним, побросав второпях свои мешки с мукою. Это поспешное бегство названо было в насмешку «войною мешков муки».
Мусульманские писатели передают рассказ о неминуемой опасности, которой подвергался Магомет во время этого похода. Однажды он уснул под деревом, будучи один вдали от лагеря. Проснувшись от шума, он увидел Дуртура, неприятельского воина, стоявшего над ним с обнаженным мечом. «О Магомет! — воскликнул он. — Кто же теперь спасет тебя?» — «Бог!» — отвечал пророк. Пораженный такой верой, Дуртур уронил меч, и Магомет тотчас же подхватил его. Потрясая оружием, он воскликнул в свою очередь: «Кто же спасет теперь тебя, о Дуртур?» — «Увы, никто!» — отвечал Дуртур. «Учись же у меня милосердию», — сказал Магомет и возвратил ему меч. Душа воина была побеждена: он признал Магомета пророком Божиим и перешел в его веру.
Находя этот рассказ недостаточно чудесным, набожные мусульмане утверждают, что спасение Магомета произошло при вмешательстве ангела Гавриила который, в то время, когда Дуртур готовился нанести удар, ударил его своей невидимой рукой в грудь, что и было причиной падения меча. Около этого времени курайшиты, жители Мекки, вспомнили о родственниках и учениках Магомета, укрывшихся от их преследования в Абиссинии; большинство из них еще оставалось там под покровительством наджаши, или абиссинского короля. К этому монарху курайшиты отправили посольство с целью заполучить беглецов. Один из послов был Абдаллах ибн Рабш; другой — Амру ибн ал-Аас, знаменитый поэт, нападавший на Магомета в начале его миссии в своих сатирах и мадригалах. Теперь он был старше и, отличаясь проницательным умом и поэтическим талантом, все еще оставался грозным противником ислама, хотя позднее ему и пришлось стать одним из храбрейших и наиболее выдающихся его поборников.
Амру и Абдаллах, согласно восточному обычаю, сперва поднесли богатые подарки и потом уже стали ходатайствовать от имени курайшитских властей о выдаче им беглецов. Король, как человек справедливый, позвал к себе мусульман и велел им разъяснить ту новую и опасную ересь, в которой они обвинялись. В числе их был Джафар, сын Абу Талиба и брат Али, следовательно, — двоюродный брат Магомета. Это был человек убедительного красноречия и привлекательной внешности. Он предстал перед королем и с жаром и увлечением изложил ему учение ислама. Король, который, как уже замечено, был несторианином, нашел их учение во многих отношениях сходным с учением своей секты и до такой степени противным грубому идолопоклонству курайшитов, что не только не выдал им беглецов, но и взял последних под свое особенное покровительство. Амру и Абдаллаху он возвратил привезенные ими подарки и отпустил их.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯВозрастающее могущество Магомета. Его негодование против евреев. Оскорбление арабской девушки еврейским племенем кайноков. Мятеж. Кайноки скрываются в своем замке. Победа над ними и наказание их конфискацией имущества и изгнанием. Женитьба Османа на Умм Кульсум, дочери пророка, а самого пророка — на Хафзе
Бедерская битва окончательно изменила положение Магомета: он был теперь победоносной главой всевозрастающей силы. Идолопоклоннические племена Аравии легко становились последователями религии, льстившей их разбойничьим наклонностям в надежде на добычу и утверждавшей, что она возрождает, в сущности, первоначальную веру их предков; поэтому, как только первый отряд возвратился в Медину с военной добычей, почти все язычники города обратились в новую веру, и Магомет приобрел верховную власть над городом. Тон Магомета соответственно с этим стал иной: он говорил теперь как законодатель и властелин. Первым явным доказательством этой перемены в его настроении было его обращение с евреями, которых в Медине находилось три обширных, могущественных рода.
Все его уступки этому жестокому народу оказались бесплодными; евреи не только упорствовали в своей вере, но даже посмеивались над ним и над его учением. Асма, дочь Мервана, еврейская поэтесса, составила против него сатиру и была убита одним из ярых последователей Магомета. Абу-Афак, еврей, ста двадцати лет, был также убит за то, что он в сатирах осмеивал пророка. Кааб ибн Ашраф, тоже еврейский поэт, после Бедерской битвы отправился в Мекку и старался возбудить курайшитов к мести, декламируя стихи, в которых восхвалялись доблести и оплакивалась смерть их соплеменников, павших на поле битвы. Увлечение его дошло до того, что он и при возвращении в Медину публично читал эти стихи в присутствии некоторых последователей пророка, находившихся в родстве с убитыми. Оскорбленный этой непоколебимой враждой, Магомет однажды гневно воскликнул: «Кто же наконец избавит меня от этого сына Ашрафа?» Несколько дней спустя Кааб за свои стихи поплатился жизнью — его убил ярый ансар из племени ауситов.
Наконец, случилось обстоятельство, доведшее гнев Магомета против евреев до явной вражды. Девушка одного из арабских пастушеских племен, приносившая молоко в город, очутилась однажды в квартале, населенном кайноками — одним из трех главных еврейских племен. Здесь девушку окружили молодые евреи, прослышавшие о ее необыкновенной красоте и требовавшие, чтоб она открыла лицо. Девушка отказывалась исполнить их требование, считавшееся у ее народа противным законам приличия. Тогда молодой золотых дел мастер, лавочка которого была по соседству, украдкой прикрепил конец ее покрывала к скамье, на которой девушка сидела, и когда она встала, чтобы идти, покрывало осталось, и лицо ее оказалось открытым. Тут раздался смех, посыпались шутки молодых евреев, а смущенная девушка стояла в этой толпе, краснея от стыда. Присутствовавший при этом мусульманин принял близко к сердцу бесчестие, нанесенное девушке, вытащил свою саблю и вонзил ее в тело золотых дел мастера, но был тут же убит евреями. Мусульмане соседнего квартала схватились за оружие, кайноки тоже; но так как их было меньше, то они искали убежища в крепости. Магомет вступился с целью усмирить это междоусобие, но вообще, возмущенный против евреев, он настаивал на том, чтоб провинившееся племя отныне приняло его веру. Тщетно указывали они на договор, заключенный с ними при его вступлении в Медину, по которому им дозволялось свободно исповедовать их веру, — Магомет оставался непреклонен. Некоторое время кайноки отказывались уступить и упорно оставались в своей крепости; но голод принудил их наконец сдаться. Абдаллах ибн Обба-Солул, предводитель хазрадитов, покровитель еврейских родов, вступился за них и воспрепятствовал их избиению, но их имущество было конфисковано, а сами они в количестве семисот человек изгнаны в Сирию.
Оружие и богатства, доставшиеся пророку и его последователям в результате этой конфискации, были далеко не бесполезны в последующих войнах за веру. В числе оружия, доставшегося Магомету, находились, например, три сабли: Медхем — острая, ал-Батар — рассекающая и Хатеф — смертельная; два копья: ал-Монтари — рассеивающее и ал-Монтави — разрушающее. Серебряный щит, названный ал-Фадха, и другой, ал-Саадиа, который, по словам предания, Саул преподнес Давиду перед единоборством его с Голиафом. Был также и лук, называемый ал-Катум, или крепкий, но не оправдавший своего названия, потому что в первой же битве пророк натянул его с такой силой, что он разлетелся в куски. Вообще, Магомет употреблял арабский лук с соответствующими стрелами и запрещал своим последователям употреблять персидский.
Магомет уже не думал более склонять к своей вере евреев, которые стали предметом его религиозной ненависти. Он признал недействительным свое прежнее постановление, по которому киблой, или местом обращения во время молитвы, указан был Иерусалим, и заменил его Меккой, к которой с тех пор мусульмане и обращаются лицом во время своих молений.