Кто еще знает?
Ханнафорд?
Да, события могли развиваться именно так, вполне могли.
Но совсем не исключено, что все произошло совсем не так.
Случившееся могло бы стать хорошим сюжетом для очередной загадочной истории из сериала «Братья Харди». Все доказательства, которыми я располагал, — зеленое перышко мертвого попугая и наполовину сшитое лоскутное одеяло со швами, которые грозили вот-вот разойтись. Как быть, например, с немецкими ругательствами? Док Лезандер был голландцем, а не немцем. Кем был неизвестный? Что может связывать человека с татуировкой в виде крылатого черепа на плече и ветеринара из маленького городка? Швы расходились, лоскутки могли распасться.
Но все же оставались «Прекрасный мечтатель», зеленое перышко и «Кто еще знает?».
Кто еще знает что? Я чувствовал: это могло стать ключом к разгадке всей шарады.
Родителям я, конечно, не сказал ни слова. Когда сомнений не останется, я им все открою. А до тех пор, пока я не пойму, что готов к этому, буду держать рот на замке. Единственное, что я знал теперь наверняка, — среди нас живет совершенно не известный нам человек.
Глава 4Крепость мистера Моултри
За два дня до Рождества в нашем доме раздался телефонный звонок. Мама сняла трубку. Отец был на работе в «Большом Поле».
— Слушаю? — сказала мама и услышала на другом конце линии голос Чарльза Дамаронда.
Мистер Дамаронд звонил нам, чтобы пригласить нашу семью на прием, который устраивала Леди в брутонском центре досуга в честь окончания строительства и предстоящего 26 декабря открытия Музея гражданских прав. Прием должен состояться в сочельник. Одежда повседневная. Мама спросила, согласен ли я пойти, и я ответил, что, конечно, согласен. Отца даже не пришлось спрашивать, потому что он все равно не пошел бы, а кроме того, он работал в сочельник: на склад пришли коробки с яичным коктейлем[37] и мороженая индейка, которую следовало принять и расфасовать.
Отец не имел ничего против нашего похода в Брутон. Когда мама сказала об этом, он не стал возражать — просто кивнул, а взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Наверно, он видел большой валун на берегу озера Саксон. Вот почему мама, подкинув отца на пикапе утром в сочельник к «Большому Полу», вернулась домой, чтобы мы успели подготовиться к поездке в Центр досуга Брутона. Хотя парадной формы одежды не требовалось, мама велела мне надеть белую рубашку с галстуком. Сама она облачилась в нарядное платье, и мы отправились в Брутон.
Одна из интересных особенностей климата южной Алабамы состоит в том, что, хотя в октябре может здорово подморозить, а в ноябре выпасть снег, на Рождество погода в этих краях всегда стоит теплая. Не то чтобы как в июле, но не хуже бабьего лета, это точно. Тот год тоже не стал исключением. Свитер, который я надел, оказался совершенно лишним: когда мы добрались до красного кирпичного здания Центра досуга рядом с баскетбольной площадкой на Бакхарт-стрит, я здорово вспотел.
Красная стрелка указывала на Брутонский музей гражданских прав — выкрашенное в белый цвет деревянное строение размером с крупный жилой трейлер, пристроенное к Центру досуга. Белое здание музея было окружено красной ленточкой. До официального открытия оставалось еще два дня, но на парковке стояло много машин и чувствовалось сильное оживление. Приехавшие на машинах — в основном черные, но было здесь и несколько белых — проходили в Центр досуга. Мы с мамой пошли за ними следом.
В главном зале, где на стенах были развешены рождественские венки из сосновых шишек и стояла большая украшенная елка с красными и зелеными гирляндами на ветвях, пришедшие выстроились в очередь, чтобы расписаться в книге посетителей, которой заведовала миссис Вельвадайн. Гости наливали себе напиток цвета лайма из вместительной чаши. На столиках располагалось праздничное угощение: чипсы, соусы и маленькие сэндвичи, пара индеек, прожаренных до золотистой корочки и поджидающих, пока их разрежут, коротенькие колбаски и два увесистых окорока. Три последних стола оказались буквально уставлены яствами: торты, пудинги, пироги — всего вволю. Жаль, что отец не пришел сюда, хотя бы для того, чтобы взглянуть на это изобилие. Настроение царило веселое и праздничное, люди оживленно болтали и угощались под аккомпанемент двух скрипок. Обстановка была самая непринужденная, хотя присутствующие принарядились словно на бал. Преобладали костюмы и воскресные платья, мелькали белые перчатки и шляпки, украшенные цветами. В этой пестроте красок и богатстве нарядов даже павлин ощутил бы себя мокрой курицей. Собравшиеся гордились Брутоном и самими собой, это было ясно без слов.
Нила Кастайл подошла к нам и крепко обняла маму. Потом вручила нам картонные тарелки и провела сквозь толпу. Индейку как раз собрались разрезать; если мы не поторопимся, лучшие куски расхватают. По пути Нила Кастайл указала на мистера Торнберри, который, облачившись по случаю праздника в мешковатый коричневый костюм, отплясывал под пиликанье скрипачей. Улыбавшийся во весь рот Гэвин пытался не отставать от дедушки. Мистер Лайтфут, элегантный, как Кэри Грант[38], в своем черном костюме с бархатными лацканами, медленно продвигался сквозь толпу с картонной тарелкой, на которой были уложены слоями ломтики ветчины, куски пирога и сэндвичи, немыслимым образом сохраняя равновесие. Нам с мамой до краев наполнили тарелки всякой вкусной едой, лаймовая шипучка пузырилась в высоких стаканах. Появились Чарльз Дамаронд с женой. Они поблагодарили маму за то, что она нашла время заглянуть на праздник. Мама сказала в ответ, что не пропустила бы его ни за что на свете. Вокруг сновали дети, их бабушки и дедушки тщетно пытались их догнать. Повернувшись ко мне с лукавой улыбкой на устах, мистер Деннис спросил, не знаю ли я, случайно, что за проказник намазал клеем стол несчастной миссис Харпер, да так ловко, что та завязла, как муха в патоке. Я ответил, что у меня есть на этот счет некоторые соображения, но ничего конкретного я сказать не могу. Мистер Деннис спросил, не имею ли я в виду некую обладательницу козявчатого носа. Я ответил, что это не исключено.
Кто-то заиграл на аккордеоне, кто-то достал губную гармошку, и скрипки немедленно подхватили мотив. Какая-то пожилая дама в платье цвета свежей орхидеи пустилась в пляс с мистером Торнберри, и, по-моему, в этот момент он очень радовался тому, что остался в живых. Мужчина с бородкой серо-стального цвета схватил меня за плечо и, низко наклонившись, прошептал в самое ухо:
— Значит, взял да и засунул ручку от метлы ему прямо в глотку? Вот это здорово, хе-хе-хе!
Крепко сжав на прощание мое плечо, мужчина исчез в толпе.
Миссис Вельвадайн и другая такая же полная дама, обе в платьях с цветочными узорами, настолько яркими, что природа блекла рядом с ними, поднявшись на сцену, шутливыми криками согнали с нее музыкантов. Встав перед микрофоном, миссис Вельвадайн сказала, что Леди счастлива приветствовать всех пришедших разделить с ней эту радость. Музей гражданских прав, на строительство которого было отдано столько сил, почти готов. Он откроется на следующий день после Рождества и расскажет не только о жителях Брутона, но и о той борьбе, что позволила им стать такими, какие они есть. Сражения еще предстоят; не надо думать, что впереди все безоблачно. И хотя многого надо добиться, пройден уже немалый путь — именно это должен продемонстрировать Брутонский музей гражданских прав.
Во время этой речи мистер Дамаронд подошел к нам с мамой.
— Она хочет повидаться с вами, — тихонько прошептал он маме на ухо.
Не стоило объяснять, о ком шла речь, — мы молча двинулись за ним следом.
Из зала мы вышли в коридор, по пути миновав комнату со столом для пинг-понга, мишенями для дартса на стенах и автоматом для игры в пинбол. В другой комнате стояли рядком четыре доски для игры в шаффлборд[39], а в следующей — спортивные снаряды и боксерская груша. В конце коридора мы подошли к белой двери, еще пахнувшей свежей краской. Мистер Дамаронд открыл дверь и пропустил нас вперед.
Мы оказались в Музее гражданских прав. Деревянный пол был покрыт лаком, свет притушен. За стеклянными витринами на черных манекенах демонстрировались подлинные одеяния рабов и белых южан времен Гражданской войны, а также примитивные глиняные горшки, вышивка и кружева. В отделе с книжными полками хранилось примерно с сотню тонких томиков, переплетенных в кожу. Книжки были похожи на дневники или блокноты. На стенах висели увеличенные черно-белые фотографии. На одной из них я увидел Мартина Лютера Кинга, а на другой — губернатора Уоллеса[40], заслоняющего собой вход в школу.
Посреди комнаты стояла Леди, в платье из белого шелка и в белых перчатках, по локоть закрывавших ее тонкие руки. Ее голову покрывала белая шляпка с широкими полями, под которой сияли прекрасные изумрудные глаза.
— Вот это, — сказала она нам, — моя мечта.
— Все чудесно, — ответила мама.
— Это необходимо, — поправила маму Леди. — Никто в целом мире не сможет понять, куда он идет, пока у него не окажется под рукой карты тех мест, которые он уже успел посетить. Ваш муж не пришел?
— Сегодня он на работе.
— Он теперь не на молочной ферме, насколько я знаю?
Мама кивнула. У меня сложилось впечатление, что Леди знает, где сейчас работает отец.
— Привет, Кори, — поздоровалась со мной Леди. — Недавно тебе снова пришлось пережить приключение?
— Да, мэм.
— Если ты всерьез собрался стать писателем, тебе стоит обратить внимание на эти книги.
Леди кивнула в сторону полок:
— Ты знаешь, что это?
Я ответил, что нет, не знаю.
— Это дневники, — объяснила Леди. — Голоса людей, которые жили в этих местах задолго до нас. Кстати говоря, не только чернокожих. Если кто-нибудь захочет узнать, как жили люди сто лет назад, — вот они, эти голоса, они ждут его здесь.