Что, если мяч Немо, брошенный им в небо столько долгих лет назад, сейчас внезапно упадет мне в ладонь?
Я ждал.
Но этого так и не случилось. Немо, мальчик с совершенной рукой, загнанный в ловушку невыносимыми жизненными обстоятельствами, забросил мяч далеко за облака. Мяч так и не упал на землю, он никогда больше не вернется. И только я, Бен и Джонни запомнили этот случай навсегда.
Сжав ладонь в кулак, я опустил руку.
Отсюда был хорошо виден Поултер-Хилл.
Холм тоже уступил разрушительной силе времени. Между надгробиями пробивалась трава, нигде не было видно свежих цветов, словно туда давно никто не заглядывал. «Какая досада!» — подумал я, потому что именно там лежали те, кто по-настоящему верен Зефиру.
Мне не хотелось бродить среди могильных камней. Вернувшись из своего путешествия на поезде, я простился с Дэви Рэем, а он со мной. Мне больше нечего было там делать.
Повернувшись спиной к смерти, я отправился к живущим.
— Вот моя школа, — сказал я жене и дочери, остановившись рядом с площадкой для игр.
Тут уже все выбрались из машины, и Сэнди шла бок о бок со мной, пока мои ботинки вздымали пыль школьного двора. Наше «подрастающее поколение» принялось носиться по площадке все более и более широкими кругами, словно пони, выпущенный на волю после долгого пребывания в стойле.
— Осторожно! — предупредила Сэнди дочь, заметив разбитую бутылку.
Беспокойство столь свойственно матерям.
Я обнял Сэнди за талию, ее рука в свою очередь обнимает меня. Та часть школьного здания, где раньше занимались младшие классы, сейчас стояла пустой и заброшенной, несколько стекол было разбито. Там, где когда-то визжало и голосило множество детей, стояла оглушительная тишина. Я взглянул на место около забора, где когда-то сцепились Гота Брэнлин и Джонни. Я посмотрел на ворота, сквозь которые пронесся на своей Ракете, спасаясь от Гордо, препровождая его на справедливый суд Люцифера. Я увидел…
— Эй, папа, смотри, что я нашла!
Наше «подрастающее поколение» трусцой возвращалось назад.
— Я нашла его вон там! Классная штука, да?
Глянув на маленькую раскрытую ладонь, я невольно улыбнулся.
Там лежал черный наконечник стрелы, идеальной формы и совершенно гладкий. На поверхности не было заметно ни единой царапины. Он был сделан человеком, привыкшим гордиться своим трудом. Вероятнее всего, вождем племени.
— Можно я оставлю его себе? — спросила моя дочурка.
Ее зовут Скай. В январе ей исполнилось двенадцать. Она сейчас переживает период, который Сэнди называет стадией мальчишества. Скай предпочитает носить бейсболку задом наперед, любит бегать, заразительно смеясь, по пыльным улицам. Она уже не играет с куклами и мечтает сходить на концерт группы «New Kids on the Block». Все придет к ней в свое время, я нисколько в этом не сомневаюсь. Сейчас же Скай просто очаровательна.
— Думаю, что ты вполне имеешь на это право, — заверил я ее.
Скай поспешно запрятала наконечник в кармашек джинсов, словно какое-то заветное сокровище.
Как видите, это часть жизни и девчонок тоже, не только мальчишек.
Мы покатили вдоль Мерчантс-стрит к центру города, к его остановившемуся сердцу.
На улице трудно было отыскать хотя бы одну открытую дверь. Закрытыми оказались парикмахерская мистера Доллара, «Пигли-Вигли», кафе «Яркая звезда», магазин скобяных товаров, «Лирик» — всё-всё. Только витрины «Вулворта» чисто вымыты. Стремительный рост числа магазинов, квартир и торгового центра в Юнионтауне загубил дух коммерции в Зефире, как когда-то открытие «Кладовой Большого Пола» сделало ненужной развозку молока. Жизнь не стоит на месте, но можно ли назвать это прогрессом?
Мы проследовали мимо здания суда. Тишина. Позади остался плавательный бассейн и остов колеса обозрения. Тишина, и здесь тишина.
Мы проехали мимо домика мисс Гласс Голубой. Услышать безмолвие там, где когда-то звучала музыка, оказалось особенно тяжело.
Мисс Гласс Голубая. Мне хотелось бы поведать вам, что произошло с ней, но об этом я ничего не знаю. Если она еще жива, то ей сейчас за восемьдесят. Мне просто не известно о ней ничего, и все тут. Так же, как и о многих других, кто уехал из Зефира за прошедшие годы: о мистере Долларе, о шерифе Марчетте, о Джазисте Джексоне, о мистере и миссис Дамаронд, о Ниле Кастайл и Гэвине, о миссис Вельвадайн, о мэре Своупе. Надеюсь, что все они поныне живы и здоровы и проживают в других городах. Думаю, что все они забрали с собой по кусочку Зефира и, куда бы ни отправились, бросили в землю на новом месте семена нашего городка. Так, как это сделал я.
После окончания колледжа я два года подвизался в одной из бирмингемских газет в качестве журналиста. Придумывал заголовки и редактировал статьи других. Возвращаясь с работы, я садился к своей волшебной шкатулке — не той шкатулке, что прежде, но новой, хотя и не менее волшебной, — и писал, писал, писал. Рассказы я рассылал по почте, но они возвращались назад. Потом, скорее от отчаяния, я решил написать роман. Подумать только: он сразу же нашел издателя.
Сегодня из моих книг можно составить библиотеку. Пока еще небольшую, но она постоянно растет.
Я замедлил ход машины у большого дома в конце улицы, рядом с конюшней.
— Раньше он жил здесь, — объявил я Сэнди.
— Ого! — подала голос Скай. — Зловещее местечко! Похоже на дом с привидениями.
— Нет, — отозвался я. — Думаю, теперь это обычный дом.
Подобно тому как Бо знает все о футболе[52], для моей дочери нет секретов о домах с привидениями. Она отлично знакома с Винсентом Прайсом и Питером Кашингом, фильмами киностудии «Хаммер», произведениями Эдгара По, «Марсианскими хрониками» и городком под названием Жребий[53]. Кроме того, ей известно про путешествие Алисы сквозь зеркало и о Стойком оловянном солдатике, Гадком утенке и путешествиях Стюарта Литла[54]. Она знает о Стране Оз и о джунглях, где живет Тарзан, и, хотя еще слишком мала, чтобы оценить что-то, кроме цветов и красок, она уже способна различить манеру Ван Гога, Уинслоу Гомера и Миро. Она слушает Дюка Эллингтона и Каунта Бэйси, не забывая при этом о «Бич бойз». На прошлой неделе она спросила у меня разрешения поставить фотографию в рамке на свой туалетный столик. По ее словам, парень, изображенный на снимке, необыкновенно крутой.
Его зовут Фредди.
— Скай, — сказал ей я, — по-моему, наедине с этой физиономией ты не сможешь заснуть…
И тут же замолчал. «Ого, — подумал я, — ого, что творится!»
Фредди повстречался со Скай. Попробуй расскажи ей теперь о том, как велика сила воображения!
Повернув машину на Хиллтоп-стрит, я покатил в сторону дома.
Я добился успеха как писатель. Эту работу нельзя назвать простой, но мне она нравится. Мы с Сэнди не из той породы людей, кому нужно владеть половиной мира, чтобы быть счастливыми. Впрочем, должен признаться, что однажды я крепко потратился, купив красное авто с откидным верхом, которое обнаружил на аукционе подержанных машин, когда мы с Сэнди отдыхали в Новой Англии. Такие автомобили относят к разряду спортивных. Я занялся его реставрацией, придав ему такой вид, какой он, должно быть, имел во времена расцвета Зефира. Иногда, гоняя в этом автомобиле один по шоссе, когда ветер развевает мне волосы, а солнце палит в лицо, я ловлю себя на том, что утрачиваю чувство реальности и разговариваю с ним. Я даже дал ему имя.
Думаю, вы сами догадаетесь, как я назвал его.
Уезжая из Зефира, мы взяли велосипед с собой. У нас бывали разные приключения; золотой глаз многое повидал на своем веку и всегда оберегал меня от неприятностей. Но время шло, велик начал натужно скрипеть под моим весом, а рукам стало не хватать размаха руля. Велосипед отправился на покой в подвал, где его накрыли синим брезентом. Я представлял, что он там спит, как птица в гнезде. Однажды в выходные, вернувшись из колледжа, я обнаружил, что мама устроила распродажу домашних вещей, включив в нее и содержимое подвала.
— Вот деньги, которые один человек выложил за твой старый велосипед! — сказала она, протянув мне двадцатидолларовую бумажку. — Он купил его для сына. Разве это не здорово, Кори?
— Конечно здорово, — ответил я.
А потом, поздно вечером, уткнулся отцу головой в плечо и заплакал, словно мне снова было двенадцать лет, а не двадцать.
Мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
Вот он. Прямо передо мной.
— Это мой дом, — сказал я Скай и Сэнди.
Дом постарел, вылинял под солнцем и дождями. Он нуждался в покраске и ремонте, в любви и заботе, но некому было дать их ему, потому что он был пуст.
Остановив машину у края тротуара, я взглянул на дом и внезапно увидел, как на крыльцо, улыбаясь, выходит отец. Он в отличной форме, сильный и подтянутый, каким я его и запомнил.
— Привет, Кори, — крикнул он мне. — Как дела?
— Отлично, сэр, — ответил я.
— Ты добился в жизни чего хотел, я верил в тебя. Ведь я был прав?
— Да, сэр, — ответил я.
— У тебя красивая жена, Кори, и прекрасная дочь. А какие книги ты написал! Я всегда, с самого начала, знал, что ты добьешься своего.
— Отец! Ты не против, если мы войдем и побудем немного в доме?
— Ты хочешь войти сюда? — Отец оперся о столбик навеса крыльца. — Но зачем тебе это, Кори?
— Тебе не тоскливо одному? Здесь так тихо.
— Тихо? — Отец от души рассмеялся. — Иногда мне действительно хочется, чтобы здесь было потише! Здесь никогда не бывает тихо.
— Но ведь дом… пуст? Там же нет никого?
— Там просто не протолкнуться, — ответил отец, взглянув на весеннее солнце, стоящее поверх холмов. — Но тебе не следует входить сюда, чтобы увидеть их всех, Кори. Даже ради меня. Не надо ворошить прошлое. У тебя чудесная жизнь, Кори. Гораздо лучше, чем я мог себе представить. Как дела у мамы?
— Она счастлива. Я хочу сказать, что ей, конечно, недостает тебя, но…