с отцом. Родители тоже избегали смотреть друг на друга. Веселенький получился ужин, нечего сказать.
Когда мы доедали пирог с тыквой, который, сказать по правде, всем нам изрядно надоел, отец сказал:
— Сегодня рассчитали Рика Спаннера.
— Рика? Но ведь он работал в «Зеленых лугах» почти столько же, сколько и ты!
— Именно.
Отец подцепил корочку пирога вилкой.
— Сегодня утром я говорил с Нилом Ярброу. Он слышал, что они сокращают производство. А что поделаешь? Этот чертов… этот супермаркет, — поправился отец, не сумев сдержать ненароком вырвавшееся бранное слово. — Все из-за него, из-за «Большого Пола».
Отец так громко фыркнул, что я испугался, как бы кусок тыквенного пирога не вылетел у него через нос.
— Молоко в пластиковых бутылках! Что, скажите на милость, они придумают дальше?
— Лия Спаннер родила в августе, — проговорила мама. — Это у них уже третий ребенок. Что Рик собирается теперь делать?
— Откуда я знаю? Он ушел домой, как только ему сообщили об увольнении. Нил сказал, что ему заплатили за весь месяц, но надолго ли этого хватит, когда нужно кормить четыре рта?
Отец отложил вилку.
— Может быть, испечешь для них пирог или еще что-нибудь?
— С утра испеку им свеженький.
— Вот и хорошо.
Ладонь отца накрыла мамину руку. В этом жесте было столько всего — и сказанного, и невысказанного, — что у меня защемило в груди.
— Сдается мне, Ребекка, что Рик — это только начало. «Зеленые луга» не смогут тягаться с ценами, которые устанавливает супермаркет. На прошлой неделе мы опустили цены для постоянных клиентов, а еще через пару дней «Большой Пол» сделал их еще ниже. Похоже, дела пойдут совсем плохо, и просвета в ближайшее время не предвидится.
Я увидел, как рука отца сжала мамину ладонь, она тоже ответила пожатием. За долгие годы они научились понимать друг друга без лишних слов.
— И вот еще что.
Отец замолчал. Его скулы то сжимались, то вновь расслаблялись. Было видно, что ему трудно поднимать эту тему, чего бы она ни касалась.
— Сегодня днем я разговаривал с Джеком Марчеттом. Он был на заправке «Шелл», когда я остановился там залить бензин. Он сказал…
Отец снова замолчал, словно в его горле что-то застряло.
— Он сказал, что, кроме него, Джей-Ти сумел отыскать только одного добровольца. И знаешь кого?
Мама молча ожидала продолжения.
— Человека-Луну.
Невеселая улыбка промелькнула на лице отца.
— Представляешь? Среди всех здоровых мужиков в этом городе только Джек и Человек-Луна решились встать на сторону Джея-Ти против Блэйлоков. Я сильно сомневаюсь, что Человек-Луна вообще когда-нибудь в жизни держал в руках пистолет, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него! А остальные, как видно, решили, что лучше отсидеться дома в безопасности. Вот так.
Мама вырвала руку из ладони отца и отвернулась. Тогда отец взглянул на меня так пристально, что я заерзал на стуле, потому что от этого пронизывавшего насквозь взгляда мне стало не по себе.
— Что за отец у тебя, приятель? Можешь рассказать в школе своим друзьям, как твой отец помогает поддерживать в городе закон и порядок.
— Нет, сэр, я ничего не собираюсь говорить, — сказал я.
— А следовало бы. Расскажи все как есть Бену, Джонни и Дэви Рэю.
— Вряд ли мы увидим, как отцы одноклассников Кори выстраиваются в очередь, чтобы получить пулю от Блэйлоков! — нервно выкрикнула мама. — Где эти бравые парни, которые умеют обращаться с ружьями? Где наши храбрые охотники? Где те пустобрехи, которые, если им верить, побывали в самых отчаянных заварушках и легко могут решить любую проблему с помощью кулаков и пистолета?
— Я не знаю, где они. — Отец отодвинул стул и поднялся. — Зато я знаю, где я сам.
Он уже шел к двери, когда мама, затаив дыхание, с испугом спросила:
— Куда ты идешь?
Отец остановился. Постояв так, между нами и дверью, он поднял руку к лицу:
— Я иду на крыльцо, Ребекка. Просто на крыльцо. Хочу посидеть там немного и подумать.
— На улице холодно, идет дождь!
— Ничего, я это переживу, — ответил отец и вышел.
Он вернулся примерно через полчаса. Усевшись в свое кресло перед камином, он стал греться. Был вечер пятницы, и мне разрешалось посидеть подольше. Когда для меня настало время идти в постель между половиной одиннадцатого и одиннадцатью, отец все еще сидел в кресле перед очагом, подперев подбородок сложенными руками. Ветер рвался в дом и стучал в окна, дождь бил в стекла так, словно швырял в них горсти песка.
— Спокойной ночи, мама! — сказал я.
Мама тоже пожелала мне спокойной ночи, на минутку оторвавшись от своей геркулесовой работы на кухне.
— Спокойной ночи, папа.
— Кори?
— Да, сэр?
— Если бы мне пришлось убить человека, чем бы я отличался от того негодяя, который приковал несчастного к рулю автомобиля и отправил на дно озера Саксон?
Я задумался над ответом на несколько секунд.
— Это было бы совсем другое дело, потому что в данном случае речь шла бы о самозащите.
— А может быть, тот человек тоже каким-то образом защищал себя?
— Трудно сказать. Но ему нравилось убивать, а тебе это не доставит никакого удовольствия.
— Да, — ответил отец. — Это уж точно.
Я хотел сказать еще кое-что, но не знал, захочет ли отец меня слушать. И все-таки я должен был это сказать.
— Папа, — позвал я.
— Что, Кори?
— Мне кажется, что мир и покой для себя можно завоевать только своими руками. За мир и покой нужно сражаться, хочешь ты этого или нет. Как это случилось, например, с Джонни и Готой Брэнлином. Джонни не искал драки — ему ее навязали. И в результате он завоевал мир и покой для всех нас, его друзей.
Отец внимательно слушал меня, но выражение его лица совершенно не изменилось, и я не был уверен, что он понимает, к чему я клоню.
— Как ты считаешь, я прав?
— Абсолютно, — отозвался он.
Потом вздернул подбородок, и я заметил, как в уголках его рта мелькнула улыбка.
— Завтра играет Алабама, будут передавать по радио. Матч будет что надо. А тебе пора идти спать.
— Хорошо, сэр, — ответил я и отправился в свою комнату.
— Спасибо, сынок, — сказал отец.
Я проснулся в семь утра от урчания мотора, который прогревали после ночного заморозка.
— Том! — услышал я крик матери с крыльца. — Том, не смей!
Выглянув в окно, я увидел, как мама прямо в халате выбегает на улицу. Но пикап уже набирал скорость.
— Не уезжай, Том! — закричала мама.
Из окошка грузовичка показалась рука отца и помахала на прощание.
По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда и зачем поехал отец.
Мне стало страшно за него, но ночью он принял важное решение. Он ехал туда, где рассчитывал завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.
Утро стало настоящей пыткой. Мама не вымолвила и двух слов. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в офис шерифа и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше звонить.
В девять тридцать я оделся. Натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер: на улице было холодно, несмотря на то что в голубом небе сияло яркое солнце. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить, как стрелка часов ползет к десяти. Я думал об автобусе № 33 компании «Трэйлвейз», который катил к нашему городу по извилистой дороге. Прибудет ли он точно по расписанию, запоздает или появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа пожарных Марчетта могли зависеть от какой-то лишней секунды. Я изо всех сил гнал от себя эти страшные мысли, но они упорно возвращались, отравляя меня страхом, словно ядовитый плющ.
В десять тридцать я понял, что мне надо уйти из дома, чтобы оказаться там, на месте событий, и видеть отца. Я не мог просто сидеть и ждать, когда позвонят по телефону и скажут, что Донни уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен быть там. Я надел на руку «таймекс» и приготовился уходить.
Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться, но мне было наплевать на это.
Я вошел в кухню, где пахло тыквой и мускатным орехом, и сказал:
— Мам, я пойду схожу к Джонни.
— Что? — Мама уставилась на меня расширенными от страха глазами. — Куда ты собрался?
— К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы… — Я бросил взгляд на радиоприемник.
— Го-о-ол! — завыл стадион.
— Чтобы послушать игру по радио, — объяснил я.
Это была ложь во спасение.
— Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!
— Но я обещал ребятам…
— Я сказала тебе…
Лицо мамы исказилось от гнева. Она швырнула на стол тазик, в котором смешивала ингредиенты для пирога. Миска с тыквой соскользнула со стола. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Глаза мамы наполнились слезами, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить крик боли и обиды, готовый сорваться с ее губ.
На улице холод, а внутри у меня такая жара, что чертям тошно станет. Вот что творилось со мной в тот момент.
— Мне нужно идти, — твердо повторил я.
Мама больше не могла сдерживать крик.
— Давай иди! — закричала она, потому что нервы ее были на пределе и она не могла больше переносить эту муку. — Иди куда хочешь, мне все равно!
Я повернулся и стремглав выскочил из кухни, не дожидаясь, когда вид маминых слез ослабит мою решимость, приковав ботинки к полу. Выбежав из дома, я вскочил на Ракету и услышал, как на кухне что-то с грохотом полетело на пол. Навалившись на педали, я что есть духу покатил к Риджтон-стрит, чувствуя, как меня пронизывает холодный ветер.