Говоря это, он уложил мне в специальную маленькую корзиночку две большие кисти крупного бледно-розового винограда.
— Вот вы сейчас понесете это в руках, — сказал он на прощанье, — вы же капитан большого корабля, — и вы совсем об этом даже не думаете, а испанский гранд, так он прямо сгорел бы со стыда, если бы у него в руках было что-нибудь, кроме тросточки… Ну, будьте здоровы! Советую вам проехать в парк и посмотреть большое народное гулянье.
В парк я не поехал, потому что очень устал.
От строившегося небоскреба в глубь города шла лучшая улица Монтевидео — авеню 18 Июля. Я пошел по ней. Магазины, кинематографы, кафе. Кафе здесь громадны и внутри отделаны с яркой, бьющей в глаза роскошью. На широких тротуарах перед окнами кафе стоят мраморные столики. За столиками пьют крепкий черный кофе, едят мороженое. Посетители почти сплошь мужчины. Они важно курят сигары и важно разговаривают.
Так же как мелкие английские чиновники в колониях стараются одеваться и держать себя «как в Лондоне», так здесь стараются делать все, «как в Мадриде».
Не слышно веселого смеха, нет шума, который стоит обычно в греческих, итальянских и французских кафе. А главное, совершенно нет женщин.
Меня заинтересовало какое-то странное мороженое из разноцветных полос. Я сел за столик и подозвал человека в белом костюме и зеленом шерстяном переднике. Он оказался итальянцем. Я указал ему на соседа, наслаждавшегося полосатым мороженым, и попросил подать такого же и мне.
— Кассада! — воскликнул итальянец. — Си, сеньор, уно моменто[70]. — И, взмахнув салфеткой, так же как это, бывало, делалось лихими половыми в московских трактирах, исчез в дверях.
Через несколько минут, грациозно извиваясь и высоко подняв на ладони серебряный поднос, он принес мне тарелку с порцией кассады, серебряную ложечку и высокий запотелый стакан с ледяной водой.
Кассада — нечто среднее между мороженым и пломбиром с цукатами — оказалась превкусной штукой и впоследствии поглощалась нами в громадном количестве.
Эту ночь я спал так же сладко и крепко, как первую ночь в Лондоне. Встал сравнительно рано, принял ванну, напился ароматного бразильского кофе со сливками и в девять часов был, как условлено, в конторе Додерос.
Братья Додерос — влиятельная и богатейшая фирма. Однако ни один из братьев не занимается непосредственно своим делом. Один состоит членом аргентинского конгресса, другой живет постоянно в Париже, а третий вот уже второй год путешествует.
Монтевидеоская контора Додерос помещается на одной из лучших улиц.
Меня приняли очень любезно. Прежде всего надо было послать телеграмму в Буэнос-Айрес. Дело в том, что согласно фрахтовому договору «Товарищ» был обязан доставить бывший на нем груз камня в Росарио или «так близко к этому порту, как позволит глубина фарватера и углубление судна, которое должно оставаться все время на свободной воде». Эта обычная формула всех фрахтовых договоров помогла мне немножко сыграть на тщеславии и влиятельности буэнос-айресского братца Додерос.
Моя телеграмма была составлена в следующих выражениях:
«„Товарищ“ благополучно прибыл в Монтевидео, где получил самый радушный прием от местных властей. Экипажу после семидесятисемидневного перехода было бы слишком тяжело и вредно в санитарном отношении не иметь сообщения с берегом. Ввиду изложенного прошу снестись с властями и выяснить вопрос, будет ли экипажу «Товарища» разрешено свободное общение с берегом в Росарио, в противном случае предпочитаю выгружаться в Монтевидео, куда грузополучатели должны прислать баржи, тем более что глубина фарватера препятствует свободному продвижению корабля.
До получения ответа на эту телеграмму я воздержался от переговоров с фирмой Мианович, которая называется Генеральной компанией буксирного пароходства Ла-Платы и ее притоков, тем более что стоимость буксировки от Монтевидео до Росарио была уже ими сообщена Аркосу в Лондон и нам известна. Мы знали и то, что Миановичи хотя и большие «патриоты» и комплектуют свои пароходы только сербами, хорватами и далматинцами, но в делах с ними надо держать ухо востро.
Приехав на судно около полудня, я застал там много гостей.
Я пригласил журналистов в свою каюту. И завязалась долгая, интересная беседа.
В этот вечер я взял на берег двух юнг и одного из учеников.
Вчетвером мы объехали на автомобиле город и окрестности. Побывали на пляже, куда на морские купанья приезжают богатые люди из всех лаплатских городов. Впрочем, и в Монтевидео, несмотря на прекрасный пляж со всеми удобствами и громадным курзалом, морскими эти купанья можно назвать только относительно: нужен сильный восточный ветер, чтобы вода Ла-Платы сделалась хоть немножко соленой. Но ведь наши купанья в Сестрорецке тоже называют морскими, хотя вода Невской губы пресна.
С пляжа мы поехали в парк Капурро и на Прадо. Это красивые места с пышной субтропической растительностью, с прекрасными аллеями, цветниками, ресторанами и «народными» развлечениями.
Народные развлечения те же, что и везде: карусели, тир, кинематограф, лотереи, «американские колеса», кофейни и пивные, открытые эстрады с фокусниками и танцорами, маленькие озера и прудики с пестро раскрашенными лодками для катанья.
Танцоры исполняют парижские апашские танцы и английскую джигу, родную сестру чечетки.
Но красивей танцев, фокусов и пения был сам парк с разноцветными электрическими лампочками, развешанными в густой листве каучуковых деревьев, тополей и пальм.
Из парка мы отправились на авеню 18 Июля и кончили вечер кассадой и кинематографом. В кинематографе, как и следовало ожидать, вместо фильма из местной жизни мы видели американскую акробатическую ленту с Чарли Чаплином.
На другое утро пришел ответ из Буэнос-Айреса:
«Передайте капитану Лухманову, что «Товарищ» во всех портах Аргентины получит такой же прием, как и в Монтевидео. Обсерватория предсказывает усиление остовых ветров и прибыль воды на перекатах. Уполномачиваете ли вести переговоры с Миановичем о высылке буксира?»
На эту телеграмму мы сейчас же послали ответ:
«Просим сообщить условия Миановича о доставке его буксирами «Товарища» в Росарио».
В тот же день получено было и предложение Миановича. Ссылаясь на вздорожание угля, вызванное английской забастовкой, и на слишком глубокую осадку «Товарища», он запрашивал 1150 фунтов вместо 1000, предварительно обусловленных с конторой Аркос в Лондоне, и предлагал выслать один из самых сильных буксирных пароходов — «Мирадор».
Посоветовавшись с агентами и с милейшим командиром порта Тейлором, я ответил Миановичам, что согласен заплатить 1000 фунтов, если они гарантируют мне благополучную доставку «Товарища» в Росарио.
На другое утро пришел ответ, что «Мирадор» выходит из Буэнос-Айреса вечером 29 декабря.
В Аргентину
Начались приготовления к походу. Вечером, с приливом, мы должны были выйти из гавани и стать на рейде. Впрочем, в этот день мы успели еще проделать шлюпочное ученье и гонку под парусами.
День прошел в хлопотах. Надо было приготовиться прежде всего к аргентинским формальностям. Нас снабдили анкетными листами с такими вопросами, которыми могут сравниться только анкеты, заполняемые иностранцами в Японии. Для этих анкет требовалось приготовить фотографические карточки всех членов экипажа.
Затем надо было сговориться с лоцманом, с буксиром, который должен был вывести нас из гавани, запастись провизией, сделать прощальные визиты.
В шесть часов вечера начали поднимать якоря.
Подошли портовый буксир и катер командира порта.
Тейлор привез мне на прощанье подарок — индийскую долбленую, украшенную резьбой тыкву, серебряную трубочку и коробку «эрба мате».
Мате — парагвайский чай. Он имеет вид серо-зеленого порошка. Его всыпают в тыкву, заваривают и пьют через трубочку. Мате приписывают многие целебные свойства, но вкус его для непривычного человека очень неприятен, а острый запах, равно как и цвет, сильно напоминает персидскую ромашку.
Подарок Тейлора был единственной местной вещью, которую я вывез из прилаплатских республик.
В восемь часов вечера мы отдали якорь на рейде. К рассвету должен был подойти «Мирадор» и потащить нас на толстом стальном канате в Аргентину.
Наступил рассвет, а «Мирадор» не пришел. Вместо него пришла радиограмма от Додерос:
«„Мирадор“ выйдет, как только начнется ожидаемая прибыль воды. Телеграфируйте, когда пройдете канал Мартина Гарсия».
Целый день прошел в составлении анкет для Росарио. Шутка ли! Надо было не только каждого человека измерить, взвесить на весах, написать всю его биографию, биографию родителей и прародителей (в анкете есть вопрос: какие фамилии носили ваша мать и бабушка до замужества и где они родились?), но в добавление к фотографии каждого еще и описать портрет: длину носа, ширину рта, цвет волос, глаз, кожи. И все это надо было сделать на испанском языке. Затем к каждой анкете требовалось приложить отпечатки всех десяти пальцев.
К вечеру подошел «Мирадор» — большой, сильный, красивый и очень чистый буксирный катер.
Закрепили буксир, подняли якорь и двинулись по морскому каналу в сторону Буэнос-Айреса.
Утром подошли к поворотному плавучему маяку на банке Чико и к плавучей лоцманской станции, с которой должен был к нам приехать новый лоцман для реки Параны.
Однако ни на призывные свистки «Мирадора», ни на наш сигнал, ни на радио никто не отозвался. Пришлось стать на якорь.
Часов в десять утра подошел катер с лоцманской станции, взял нашего лаплатского лоцмана. Капитан катера сказал, что все лоцманы разобраны, на станции нет ни одного свободного и очередной лоцман приедет к нам только вечером.
Уже было совсем темно, когда тот же катер привез к нам маленького, круглого, очень подвижного брюнета в черном костюме, червой соломенной шляпе, с бриллиантом в галстуке и с двумя новенькими кожаными чемоданами. Это оказался лоцман для Параны, итальянец, сеньор Карузо.