Антония сочла такую явную грубость тревожной. Она спрашивала себя, не была ли оправдана ее паранойя в «Бар-Табак». Действительно, никто из деревенских не сделал попытки поприветствовать ее.
Она сделала глоток вина. Потом другой, с большим удовольствием. Она забыла, что Джулиан знает толк в винах. Она ему об этом сказала, и он выглядел довольным. Она погоняла мерло языком, давая ему смыть ядовитый взгляд мадам Меру и голландское средство, проглоченное для храбрости перед выездом с мельницы.
С другого конца комнаты ей кивнула Дебра и улыбнулась, хрупкая в шелковой блузке цвета сливы и черных шерстяных слаксах. Нерисса помахала рукой от дверей. К облегчению Антонии, там не было Патрика.
Джулиан прочел ее мысли потрясающе легко.
— У Патрика какое-то дело разбирается в суде. Он будет позже, — сказал он.
Про себя она решила уйти раньше, чем наступит это «позже», и добраться до дома окольным путем. Она не желала столкнуться с ним под луной на rue de la Clouette.
Они двинулись в следующую комнату, которая в дни Майлза была свалкой хлама, а теперь стала просторной столовой. В честь вечеринки обеденный стол сдвинули назад, к стене, и заставили напитками, распределяемыми официантами в униформе, молодыми и красивыми.
Лез Лимоньерс потрясающе отличался от того, каким был двенадцать лет назад. Он был заново отделан с дорогой простотой от дизайнера и являл собой рай приглушенного — этрусского — красного цвета, с мягким освещением, успокаивающими тропическими растениями, с фрагментами абстрактной скульптуры, расставляющими местные акценты. Эффект был умиротворяющий и приветливый.
Определенно, не Дебра, кисло подумала Антония. Потом она вспомнила проявленную Деброй доброту в «Бар-Табак» и почувствовала неловкость.
— Вон она, — прошептал Джулиан, продвигая Антонию в угол за огромной пальмой, где округлая фигура в черном замерла на фоне французского окна.
Моджи должна была заметить их отражение в оконном стекле, но ее спина оставалась решительно развернутой.
«Ах, прекрасно, — подумала Антония. — Еще кое-кто, кто не особенно рад меня видеть. О чем, черт возьми, я буду с ней говорить?» На помощь Джулиана можно было не рассчитывать. С легкостью закаленного завсегдатая вечеринок он уже испарился.
Потом девушка обернулась, и Антония задохнулась от жалости.
Это было похоже на встречу с самой собой в параллельных мирах. В ее возрасте она могла легко сделаться такой же, если бы не кинулась в работу, как в спасение. Бывали времена, когда ей хотелось сказать: «К черту все! Я больна, я жирная и уродливая, так почему бы не стать еще жирнее и еще уродливей?»
Девушка у окна ничем не напоминала маленького забавного гоблина, который бегал за ней по пятам в Серсе. Она выглядела как проститутка. Обтягивающие черные леггинсы на выпирающих бедрах, огромная черная рубашка из искусственного шелка, у воротника испачканная косметикой. Ее лицо было бледным и одутловатым, глаза подведены черным под такими же подведенными черным бровями. Тусклые сальные крашеные черные волосы до плеч усеяны перхотью, которую она, очевидно, вычесывала, поскольку пробор был в свежих чешуйках.
Антония вспомнила, как она ненавидела фальшивую веселость в этом возрасте.
— Ты выросла, — ровно сказала она.
Моджи моргнула.
— Да, я действительно выросла. — Она говорила гнусавым носовым звуком, часто аффектируемом состоятельной молодежью. — Вы тоже изменились. Где же ваши яркие цветы и попугайные серьги?
— Я выкинула их давным-давно. Я не ношу больше украшений. — Сказав это, она заметила дешевые колечки из серебряной проволоки, которыми были унизаны пухлые пальцы. Моджи поймала ее взгляд и подняла подрисованную бровь.
— Слишком дорого, — пояснила Антония. — Я должна экономить деньги.
Снова сопение.
— Папа говорит, что вы здесь из-за этого. Чтобы продать мельницу.
— Если удастся. Как твои дела?
— Как мои дела?
— Почему ты здесь? Тебе нравится все время возвращаться в долину?
Моджи закатила глаза.
— А вам бы понравилось в моем возрасте?
— В твоем возрасте мне ничего не нравилось.
Моджи бросила не нее подозрительный взгляд: не шутит ли она.
Неловкое молчание.
Внезапно Антония ощутила симпатию ко всем, кто пытался вовлечь ее в разговор в ее юные годы. Она не имела представления, что нравится, а что не нравится Моджи, и немного было смысла в попытке это узнать. Она была бы встречена лишь стеной недоверия. Чертов Джулиан! Он что, думает, что она социальный работник?
— Знаете, — небрежно сказала Моджи, — ведь Майлз тоже здесь.
Антония приняла это не моргнув глазом. Во всяком случае, она надеялась, что это так.
— Это правда, — продолжала Моджи, наблюдая за ее лицом. — Мама привезла его пепел и развеяла над ущельем. Подумать только! Когда вы там, на этой старой мельнице, деловито выбиваете пыль, вы счищаете маленькие кусочки моего брата.
Антония сделала большой глоток Мерло.
— Я никогда не выбиваю пыль.
Это вызвало новое фырканье, немного менее воинственное, чем предыдущее.
Значит, Джулиан выражался буквально, когда говорил, что Дебра чувствует себя ближе к сыну в Ля Бастид. Майлз вернулся в ущелье… Майлз… В ущелье…
Она почувствовала жар и начала задыхаться, как будто перед обмороком. Шум толпы стал оглушительным, этрусские стены понеслись вниз, на нее.
Подошел официант с подносом, и она взяла свежие бокалы для себя и Моджи, предварительно одним глотком опустошив большую часть своего. Она злилась на себя за то, что поддалась эмоциональному шантажу со стороны Джулиана. Кто он такой, что она должна подвергать себя этому? И кто дал им право заставлять ее чувствовать себя незваным гостем? Здесь, в этой долине, которую она когда-то так любила!
— Антония Хант, как странно! Что вас привело сюда? Вы надолго? Никогда бы не подумала, что мы увидим вас здесь.
Почему же нет, черт побери! У нее столько же прав быть здесь, как и у них. Это прозвучало так, словно она совершила какое-то преступление.
Словно вызванный ее мрачными мыслями, в поле ее зрения попал Патрик. Он беседовал с месье Панабьером, нагибаясь, чтобы сравняться ростом со стариком. На нем были брюки в рубчик и толстая рубашка-поло в приглушенных пятнах цвета морской волны, и выглядел он усталым. Он моргал, как будто свет резал ему глаза.
Пора уходить.
К несчастью, она не видела никого на расстоянии вытянутой руки, кому можно было бы сбыть Моджи. Она не могла просто бросить ее. Она слишком хорошо помнила этот ужас — остаться на вечеринке брошенной и скучной.
— Знаете, — сказала Моджи. — Маме дико нужно, чтобы вы уехали.
— Правда? — откликнулась она с тем самым наигранным оживлением, которое заставляло ее топорщить перья. — Я как раз подумала, что уже пора бы.
— Да не с этой поганой вечеринки, — сказала Моджи, в очередной раз закатывая глаза, — а из деревни. Она хочет, чтобы вы покинули деревню.
Антония обратила к девушке полное внимание.
— Она весь уик-энд в волнении. Рвет и мечет, и называет вас «это создание». Наверное, потому, что вы оговорили моего брата на следствии?
Антония вперила взгляд в свой опустевший бокал.
— Возможно. — Она взяла еще бокал и осушила его. Она думала о Дебре, которая желала ей всего хорошего в «Бар-Табак» и называла ее «это создание».
— Люди такие долбанные лицемеры, — сказала Моджи.
— Это о ком ты? — спросил Патрик, подходя к ним с улыбкой.
— Не о тебе, — быстро ответила Моджи.
Когда она смотрела на него, она сбрасывала лет десять. Больно было видеть это. Значит, это единственное, что не изменилось, подумала Антония. Она все еще сходит по нему с ума.
Она повернулась к Патрику и изобразила то, что, по ее мнению, было легкой улыбкой.
— Очевидно, вы на особом счету, — заметила она.
Он не улыбнулся в ответ.
— Привет, Антония.
Он никогда не имел обыкновения пить, но сейчас он пил мерло. Что-то еще изменилось.
Она наблюдала, как он смешит Моджи, изображая невнятно говорящего поверенного. «А он преуспел, — подумала она, — и в этом нет никаких сомнений. Уик-энды во Франции с главой Палаты. Помолвлен с дочерью судьи…»
Если верить Джулиану, Патрик был восходящей звездой. Он подавал большие надежды и через пару лет должен был получить шелковую мантию.
Она все еще не могла в это поверить.
— Я никак не могу поверить, что ты — юрист, — сказала она, когда Моджи ненадолго оставила их. — Ты же собирался быть врачом, а точнее, психологом, помогать людям. Так что же случилось?
Он ответил ей кривой улыбкой:
— Продал душу дьяволу. — Это прозвучало так, словно было шуткой лишь наполовину.
— Ты получаешь от этого удовольствие? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Разве кто-то может все время получать удовольствие от своей работы?
— Боже, ты действительно юрист, — ответила она. — Это был идеально бессмысленный ответ.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Зачем ты вернулась, Антония?
Ее передернуло. Она забыла, насколько прямолинейным он мог быть.
— Я же говорила тебе: чтобы продать мельницу.
— И это все?
— Разумеется.
Он кивнул.
Она почувствовала раздражение, обнаружив, что разозлилась.
— Я и знать не знала, что ты здесь, если ты это имеешь в виду.
— Просто любопытно. Только и всего.
Она послала ему болезненную улыбку. Она почувствовала, что на минуту потеряла контроль, — это было неудивительно, учитывая количество выпитого.
Нерисса, подойдя к ним, послала ей короткую улыбку, только потом взглянув на Патрика.
— Рада, что ты это сделал, — сказала она ему, — наконец.
— Я вернусь через минуту — ответил он.
— Что, так скоро? — Она послала Антонии гримасу страдающей подруги. — Он все время работает. Это такая скука!
— Готова поспорить, — ответила ей Антония, получив острый взгляд Патрика.
Нерисса наклонилась к нему с легкой интимностью. Антония почувствовала себя лишней. Время остановилось для нее, с ее черепками и мусорными ямами. Но для Патрика с Нериссой оно переместилось к другим — взрослым — вещам, вроде ремонта дома и помолвки.