Так что вместо этого они сели на низкий каменный парапет перед домом и стали смотреть на маленьких летучих мышей, кружащихся на фоне звезд, как кусочки черного бархата. Он вдыхал запах сосновой смолы и волнами накатывающую сладость цветов миндаля. Впервые за эти месяцы его отпустила головная боль.
Он положил руку на холодный гладкий камень между ними.
Как сложилось бы, думал он, если бы не эта дурацкая смерть Майлза и то, что последовало за ней? Поженились бы они? Были бы у них дети? Ему представилась маленькая девочка, такая как Антония, с вьющимися черными волосами, карими глазами и прямым греческим носом.
Этот проклятый набросок! Он должен отдать его ей, и немедленно. Он гадал, что сказать: «Послушай, Антония. Я собирался отдать его тебе после следствия, но все получилось не так, и я упустил шанс. Я упустил кучу шансов. Это у меня в порядке вещей».
Как она будет реагировать? Что скажет? Можно ли исправить прошлое, сказав лишь «прости»?
Да черт с ним, с прошлым. Конь с крыльями, летящий навстречу юноше. Что бы дало это ей?
— Антония, — тихо сказал он.
— Да?
— Если бы тебе пришлось выбирать: отгадать загадку или найти кубок, то что бы ты выбрала?
Она с любопытством взглянула на него.
— Отгадать загадку.
Это его удивило.
— Почему?
Она помолчала.
— Помнишь, у Плавта: говорит, что желает совершить возлияние для себя и для Ликарис?
— Конечно. В этом и заключается смысл загадки, верно?
Она посмотрела на звезды и кивнула.
— Римляне верили, что в момент смерти самый близкий человек должен поцеловать умирающего, чтобы принять душу, которая выходит с последним вздохом. — Она опять замолчала. — Кассий знал, что Ликарис не будет рядом, чтобы сделать это для него. И ему нужен был кто-то, чтобы просить богиню соединить их души, когда они оба умрут.
— Возлияние…
— Да.
Вдруг до него дошло. От ее смелости дух захватывало.
— Антония! Ты хочешь быть той, кто совершит возлияние?
Она потрогала мох на стене.
— Звучит смешно, я знаю. Но… Когда я была маленькой, Кассий был… кем-то вроде друга для меня. Если я чувствовала себя несчастной, он помогал мне. И я всегда хотела в ответ сделать что-то и для него.
Это прозвучало так, словно она хотела оказать дружескую услугу, а не выполнить последнее желание человека, умершего две тысячи лет назад. Патрик любил в ней эту черту — только она могла бесстрашно погружаться в прошлое, чтобы вынести на поверхность большие сверкающие пригоршни давно отшумевших времен. Это было прекрасно и вне всяких правил. Это было ненаучно. Но это была Антония.
Патрик мысленно вернулся к тому времени, когда они нашли кантарос. Жаркая, душная ночь, полная лунного света, аромата дикого шалфея и древнего бормочущего голоса источника. Ночь вне времени. Он думал о том невероятном мгновении, когда он обнял ее, о своем изумлении и восторге, когда она ответила ему поцелуем. Мягкость ее губ, мятный запах ее волос. Невероятно нежная линия от плеча к шее.
В темноте отработанной земли за деревьями двигалось что-то большое.
— Посмотри, — сказала она, — это не Ипполит?
Услышав свои слова как бы со стороны, она вздрогнула. «Посмотри, это не Ипполит?» — звучало подобно прозрачному намеку, чтобы удержать его здесь. А этого ей хотелось меньше всего. Пить вместе с ним было ужасной ошибкой. Она хотела, чтобы он ушел.
Казалось, это так просто — навести мосты за дружеским бокалом вина. Но на деле ничего из этого не получилось. Словно она нечестно играла. Суть в том, что она не была другом Патрика, и никогда не смогла бы им стать. Он этого не понял. А может быть, никогда и не поймет.
А теперь еще эта фраза.
Чертов Ипполит! Гораздо ближе, чем когда-либо. Она чувствовала, как взмокли ее руки и сильнее застучало сердце, как бывало всегда, если рядом оказывалась лошадь.
«Уходи, — обратилась она про себя к пони. — Дай мне выйти из этой ситуации с достоинством, по крайней мере. Разве недостаточно того, что я едва не кричу, когда он здесь? Ты хочешь, чтобы он считал меня еще и трусихой?»
Она читала, что лошади понимают чувства людей. Может быть, Ипполит поймет ее и уйдет?
К несчастью, если он и прочитал ее мысли, то решил проигнорировать их. Пока она вглядывалась в тень под деревьями, темная масса, отдаленно похожая на пони, превратилась в маленькое крепкое тело, и энергично проскакала мимо нее, ткнувшись Патрику под ребра.
Пораженный Патрик захватил в пригоршню косматую гриву.
— Спокойно, парень!
Все еще держа пони, он пошарил свободной рукой в карманах, вынул маленькую шоколадку, развернул ее и скормил кусочек Ипполиту. Затем он отломил еще кусочек и вручил ей.
— Не желаешь дать ему еще?
Она покачала головой.
Он гладил шею пони. У него были хорошие руки и, казалось, он знал, что делает. Очевидно, Ипполит тоже так думал, поскольку едва не таял от удовольствия. Своим здоровым глазом он укоризненно смотрел на нее: «Видишь? Вот как это делается!» — словно говорил он.
«Уходи!» — попросила она молча.
Но Ипполит лишь обнюхивал грудь Патрика в ожидании новой порции шоколада, оставляя слюну на его свитере.
— Может, ты хочешь угостить его, Антония?
— Нет, благодарю. Сегодня вечером я не чувствую призвания быть ветеринаром.
— Мне показалось, что сейчас ты ближе к лошадям, чем когда была ребенком… — Он пожал плечами, оставляя ей право окончить фразу.
Она облизала губы.
Ипполит с надеждой смотрел на нее.
Она сказала:
— Они могут унюхать страх, да? Сейчас в любую минуту он может убежать?
Патрик улыбнулся:
— Единственное, что сейчас может унюхать Ипполит, это шоколад. Почему бы тебе не дать его?
— А почему я должна давать?
— Потому что, если ты это сделаешь, я уйду и оставлю тебя с миром.
Это ее отрезвило. Она спрашивала себя, о чем он еще догадался.
— Ах, ну в таком случае… — пробормотала она.
Сжав челюсти, чтобы не стучали зубы, она сделала шаг вперед и взяла плитку из его рук.
— Заходи с моей стороны, — тихо сказал Патрик. — Если он захочет убежать, то наткнется на меня, а не на тебя. Так, правильно. Теперь отломи кусочек.
— Я бы и сама сообразила это сделать.
— Извини.
Ее зубы начали стучать. Как смешно! Быть напуганной пони!
— Это не смешно, — произнес он тихо. — В этом вся ты.
— Перестань быть таким разумным.
— Положи шоколад на ладонь. Вот, правильно… Постарайся держать ладонь ровно.
— Я стараюсь. — На самом деле ее так трясло, что проклятому шоколаду грозило падение на землю.
Патрик мягко взял ее за запястье.
— Так хорошо, — сказал он где-то рядом с ее головой. — Видишь? Получается. Он хочет познакомиться.
Кровь шумела в ее ушах.
Ипполит опустил голову, и ее рука исчезла в жесткой массе гривы. Она чувствовала жаркое дыхание на своей ладони, она вдыхала сладковатый мускусный запах лошади. Губы Ипполита, мягкие и нежные, как пыльный бархат, щекотали ее кожу. Потом шоколад исчез.
Пони тряхнул своей некрасивой маленькой головой и отступил в кусты розмарина. Патрик отпустил ее кисть.
Нелепо, но ей хотелось плакать.
Рядом раздался голос Патрика:
— Извини. Я подтолкнул тебя слишком грубо.
— Ты не подталкивал меня, — пробормотала она. — Я сделала это, потому что сама хотела.
Он не ответил.
Ей хотелось, чтобы дрожь наконец прекратилась.
— Это просто нервы. А я, действительно, в полном порядке.
Он быстро коснулся ее руки.
— Говоришь как истинная англичанка.
Она не хотела, чтобы он прикасался к ней. Это рождало желание спрятать голову на его груди.
— Антония? — позвал он спустя некоторое время.
Она скрестила руки перед собой.
— Да?
— Прости меня.
— За что?
— За все…
Она покачала толовой.
— Теперь это не имеет значения.
— Имеет. Я попадаю все время ниже линии.
Она издала слабый вздох.
— Как и я. Все время ниже линии.
Они стояли молча, бок о бок. Он был так близко, что она ощущала его дыхание.
— Как ты думаешь, — начал он, — как ты думаешь, может кто-нибудь вернуться назад?
Она покусала губу.
— Не знаю… — сказала она наконец и взглянула на него. — А ты как думаешь?
Зазвонил его телефон.
В глубине кустов розмарина Ипполит заржал и скрылся в ночи.
Патрик громко выругался.
— Извини, — пробормотал он. — Кажется, я забыл это сделать…
Она, шатаясь, подошла и села на парапет, пока он перезванивал.
Закончив разговор, он помолчал, потирая голову, словно она болела.
— Это Моджи, — сказал он. — Пробки перегорели. Она там сидит в темноте.
Антония сжала губы.
— Тогда тебе лучше идти.
Он стоял, глядя на нее.
Она поднялась:
— Спасибо за вино. И… за лошадиную терапию. Спасибо. — Она заставила себя улыбнуться.
Он не улыбнулся в ответ.
Он оставил ее у ворот, в тяжелом аромате цветущего миндаля, разлитом в ночном воздухе.
Глава 30
Моджи смотрела, как Патрик сидел, упершись невидящим взглядом в свои факсы и думала: «Откладывать нельзя, ты должна спросить его прямо сейчас».
Она так нервничала, что едва могла дышать. Она гадала, заметно ли это? Но какая разница? В том настроении, в каком он сейчас пребывает, скорее всего, он ничего не заметит. Он даже не слушал ее глупую ложь о перегоревших предохранителях. Его лицо было отстраненным и каким-то заспанным, словно он только что пробудился от долгого сна.
«Где ты? — мысленно обращалась она к нему. — Ты все еще там, внизу, вместе с ней?»
Моджи чувствовала себя больной. Все разворачивалось перед ее глазами. «Именно поэтому ты должна спросить его, — убеждала она себя. — Тогда, по крайней мере, хоть будешь знать».
Она подошла к столу и села в большое кожаное кресло своей матери. Это помогло ей почувствовать себя спокойнее и лучше овладеть собой, словно она получила частицу силы Дебры.