ундаменте, он в одиночестве присел на корточки и начал тщательно замазывать следы разрушения раствором. Руки подрагивали, а глаза слезились от воспоминаний, которые вдруг всплыли в памяти, как радуга после дождика.
Возможно ли спасти предмет, который обречён на тлен?.. Конечно, каждому хочется верить, что в век технологий и прогресса возможно всё, вот только после неоднократных попыток отреставрировать, спасти основу дома и брака он пришёл к трагическому выводу: разбитое не склеить, разрушенное не спасти. Он сидел в саду, прислонившись спиной к могучему дубу, устремившемуся всем своим существом высоко вверх.
Спасти то, то разрушил своими руками, никак не удалось! Их брак после долгих, мучительных разрушений теперь лопнул и перестал существовать. Отстранившись и равнодушно взирая на мир, закапываясь всё глубже в мир иллюзий, спустя десяток лет она наконец-то разбудила крохотный огонёк, уже почти истлевший, и разом разорвала все путы, сковывающие её эти годы. Она, не предупредив ни о чём, практически не взяв себе ничего, тайно уехала в Париж, оставив ему лишь тонкий конверт с бланком заявления на развод и ровной надписью «Пришло время собирать урожай»…
Он устремил взгляд в небо, моля лишь об одном: вернуть обратно её и вместе с тем свой мир. Но слёзы застилали глаза. А обветшалый дом внушал страх. Пусто и тихо… Он замер и на мгновение почти задремал, если бы только не крупный жёлудь, упавший ему прямо на голову…
Уходящие мгновения
«Проснулся утром и чувствуешь боль. Ноющую, щемящую боль, которая долго и протяжно воет где-то глубоко внутри от одиночества, от бессилия, от страха… Боль от утраченного времени, боль от несбыточных надежд, боль от равнодушия окружающего мира, боль от страха причинить кому-то боль… И каждый день плотное удушающее чувство страха и боли плотно и крепко сжимает твоё горло цепкими холодными пальцами, а все окружающие равнодушно проходят мимо, вслушиваясь в металлический скрежет собственных исстрадавшихся душ. Боль, словно комок из ваты, которая намокла от плавного течения собственных солёных слёз, намокла, набухла и прилипла, размазавшись по глотке, отчего каждый вздох становится омерзительным и мелким. От холодного равнодушия твои силы уходят прочь, жизнь струится из тебя, словно из разбитой чаши, и самое обидное, что, зная всё это и наблюдая это собственными глазами, ты не находишь сил вытолкнуть из себя мокрый комок сырости, плотно прикрепившийся к живому; нет сил скинуть с горла тупую грызущую боль, от которой воздух оседает на губах, так и не наполнив лёгкие. Нет сил побороть в себе никчёмность и страх, которые парализуют твоё тело, и от этого мысли, льющиеся плотным потоком, только сочувственно прячутся в угол, потому что от собственной никчёмности, которую ты осознаёшь, становится стыдно и гадко.
Думаешь, я не понимаю, насколько глупо стонать на собственную судьбу, когда многие тысячи людей мечтают обрести то, что ты не считаешь даже важным для упоминания. Я тоже знаю, что стоны и нытьё не приведут к новому пути, к свету. Я тоже читал книги о возрождении души, об очищении тела, о позитивном переломе мыслей, и тоже старался следовать советам умных людей, искать и не сдаваться… Только что-то сломалось в душе, и этот перелом никак не пройти мимо: заносишь ногу, а под тобой пропасть… Я тоже закатывал глаза и вещал окружающим, как свет и счастье входят в мою жизнь, как позитивное течение мысли приводит к успеху, тоже читал мантры и любовался восходом, слушая в это время тупую глухую боль, отзвук пустоты и страха. Нет ничего страшнее слома, потому что вернуть сломанной форме былой вид невозможно, никто не может вернуть потерянную форму без изменения внутри. Мы склеим чашу, приплавим звенья цепи, снова простим обидевшего нас и пустим его в нашу жизнь, но память НИКОГДА не забудет той трещины, которая после ремонта стала незаметной, но осталась в памяти. Память – самый страшный враг, который не помогает человеку обрести счастье. Память – как клейкая лента, которую ты несёшь с собой и которая по этому пути цепляет на себя всё, что видит. К сожалению, чаще на неё липнет лишь мусор, грязь и ерунда вроде мух и пыли. А когда лента заполняется и перестаёт на себя прилеплять хоть что-то, наши воспоминания становятся лишь “неприятными воспоминаниями”, болью, горечью утрат. И ленту памяти уже не очистить… Вот в этом-то и весь трагизм!
Я миллионы раз мечтал нажать кнопку и стереть всю пыль, забыть лица тех, кто причинял боль, и снова поверить миру. И, кажется, я даже так делал, но память всегда вела чёткий подсчёт трещин и сколов в душе. Память снова и снова возвращает нас к боли и страданию, потому что липкая лента не только нахватала грязи и сора, но крепко прилипла и к нашей собственной душе… Как порой завистливо я смотрю на маленьких детей, горестно утирающих солёные слёзы от обиды на мать, не давшую игрушку, на друга, кинувшего в тебя камнем, или собаку, зло рычащую у порога. А потом, спустя всего лишь мгновение, они упоённо целуют усталое лицо матери, клянутся в верности другу или ласково прижимают к себе лохматую дворнягу. И в их действиях нет ни капли лжи или фальши, потому что всё, что они делают, они совершают от незапылённого сердца. И как больно взирать мне на взрослых, чьи лица перекорёжены лживой преданностью или любовью, которые, клянясь в вечной искренней любви, где-то в глубине души копаются среди мусора, прилипшего на пыльную ленту памяти. Но и этого мало им, они начинают вести счёт обидам к тем, чья душа чиста и невинна, к чьим душам ещё не прицепилась липкая лента, загрязняющая душу и носящая имя ПАМЯТЬ…
Боль, вечная боль переполняет мою душу от горестных мыслей, которые переполняют мою голову, мне становится не по себе… Часто я смотрю в глаза этому миру, рассматривая его красоту и первозданность, не понимая, чем же заслужил такое больное и преломлённое сознание… Всё время, которое бьётся моё сердце, которое воздух наполняет мои лёгкие, а мои уста произносят горестные слова, являющиеся ложью и осквернением, – всё время я чувствую страх и сомнение, что в этом мире мне есть хоть малейшее место. Мне стыдно, что ступни мои ступают по земле, а глаза имеют возможность созерцать красоту вокруг. Я знаю, что раз родился в этом мире, в это время, то и место моё сейчас здесь. Только вот никак мой больной мозг не даст мне покоя и успокоения, он всё время шепчет мне слова, которые заставляют содрогаться от страха и боли. И я долгие годы всё размышляю: бывают ли в мире, во Вселенной, в природе… ошибки? Такие, чтобы дух смятения и боль облечь в человеческую плоть и пустить по миру… Но человеческая сущность слаба, и это породило страх. СТРАХ, который и овладел мною, который заставил забиться меня в уголок, свернуться и замереть, потому что нет сил шевельнуться. Мозг же мой говорит со мной постоянно, что-то шепчет и творит мысль. Сначала я считал себя повелителем своих мыслей, потом покорился им, а теперь мне пришло озарение: это результат болезни… Да, да, именно той, которая уже давно живёт в моей голове и не даёт мне избавиться от мыслей… Как-то я набрался сил и решил остановить её, но мир решил поиграть ещё с моей головой – я был спасён. Потом слабость снова дала о себе знать, и горький яд лекарств проник в моё тело, но и тогда люди, чьё восприятие реальности не могло мне позволить прекратить боль и оставить их одних, спасли меня. Теперь я снова чувствую, что мысль шепчет мне, горестно вздыхая, что пришло время. Я знаю, что вам будет больно осознать, что место, занимаемое мной, теперь пустует, но вам никогда не узнать о той боли, что каждодневно, ежеминутно разъедает мою душу. Боль, боль, боль… Мне стыдно и горестно, мне страшно и одиноко, но боль… она никак не даст мне идти по миру дальше… Знаю, что рвать нити, которые связывают меня с этим миром, больно, но пережить то, что живёт в моей голове, – я не нахожу к этому в себе сил… Мне очень страшно, мне одиноко и больно, но сил терпеть эти слова, которые шуршат и бродят в моей голове, у меня больше нет. Я знаю, что вам будет проще списать всё на болезнь, признаки которой вы замечали давно, и поэтому я не стану в чём-то вас разубеждать, тем более что вы совершенно правы. Это болезнь, живущая в моей голове, которая никак не даёт мне больше возможности держаться за вас, мои ниточки, привязываться к этому миру… нет сил… Прошу лишь об одном: берегите мою кровинку, потому что его душа ещё чиста и невинна, его память свободна от обид и мусора, поэтому мой уход не успеет осесть на его память… Я прошу прощения у вас, но нити опущены, связь стёрлась, а боль глубоко укоренилась во мне…»
Она сидела на тёплом песке и печально пересыпала песок между пальцев, глядя куда-то вдаль. Из горки, которую она только что смела рукой, она снова строила её. Форма та же, материал тот же. Но вот трещины… Остались ли?! Холодный воздух с моря освежал и трепал волосы. Волны перекатывались, сменяя друг друга, храня на своих спинах блики уходящего солнца. Было легко и приятно вот так сидеть на нагретом песке и слушать тихое шептание волн. Белые потрёпанные листы, слегка присыпанные песком, жалобно трепетались, словно пойманные в силки птицы, мечтающие лишь о свободе. Она не отводила взгляда от бликов на воде, всматриваясь вдаль. Чувство утраты и беспомощности так наполнили её тело, что сил не было плакать. Теперь только мир вокруг занимал её, потому что опустить взор на душу, увидеть то, что клокотало и рвалось там, она не осмеливалась. Терять… Как, оказывается, по-разному могут пугать потери… Потерять состояние, дом и сокровища – это заставляет человека горевать и плакать, стонать и просить поддержки, а потерять нить, которая крепко держала за этот мир, – и теперь вот нет сил и слезы проронить, нет сил стенать и плакать, потому что никто не сможет восполнить потерю. Всё… самый конец… Кто-то сможет дать денег, кто-то отстроит разрушенный дом, кто-то бросит монету в протянутую ладонь, но никто не сможет завязать потерянную нить, никто не сможет вернуть дыхание тому, кто сделал последний выдох. Как хотелось бы ей сейчас тряхнуть его тело, стучать кулаками по рёбрам, лишь бы выпустить ещё хоть каплю воздуха. Но его там нет, его нет и никогда не будет… Нет, и не было давно… Видела ли она, что его дыхание оседает на губах, не проникая в лёгкие. Да, болезнь его сидела глубоко, никогда не показывая своего лица и на секунду на свет, но вот глаза… В них было… точнее, не было жизни, не было воздуха… Да, теперь нить утеряна, память засорена, и остаётся лишь грязь и пыль в ней, а ей не осталось и капли, и единого приятного воспоминания о нём… Лишь счёт горестным обидам, мусор и пыль. Утрата – это навсегда, она понимала это не головой, а ощущением того вакуума, который образовался теперь. Пустота, которую совсем никак не заполнить, потому что память не сохранила совсем ничего светлого – только сор… Нить потеряна, память заполнена пылью, а где-то в голове появилось ощущение щемящей, скребущей боли…