Алёнкина радость
Алёна тихо сидела на корточках в ванной, низко склоняясь над холодным каменным полом и что-то нежно бормоча себе по нос. Огненные прядки рыжих волос неровно лежали на коленях, ниспадая на ровные плитки пола. Она с интересом водила пальцем по ладошке второй руки, то мило улыбаясь, то строго шепча что-то нравоучительное. Егор подошёл ближе, стараясь незаметно понять смысл странных слов, произнесённых в пустоту. Нагнувшись над её странно замершей в непонятной позе фигурой, он увидел непонятную чёрную точку, тщательно и быстро перебирающую своими восемью ногами, перебегающую с одного её пальца на другой, иногда касаясь лапками её золотистых волосков, пугаясь этого, и снова бегущую в неизвестность. Её тихое шептание, издали звучавшее поучением, теперь оказалось набором нежных слов в адрес паучка: «Милый… ты милый путешественник. Совсем уж потерялся… и как ты только сюда забрался?» Егор был слегка ошарашен, но такое удивительное зрелище не могло не вызвать у него улыбку. Он слегка притронулся рукой к её плечу, тут же увидев лучезарный блеск её зелёных глаз, полных невыразимого детского восторга, с которым она подняла на ладони уже утомившегося паука, и произнесла, не сводя взгляда с насекомого: «Ты посмотри, какой он милый! Прибежал к нам и каким-то чудом попал в ванную. А знаешь, зачем он к нам явился?» – и она с некоторой строгостью вперила в парня взгляд. Он лишь пожал плечами, искренне любуясь той детской непосредственностью, которая так прочно отпечаталась на её чуть приоткрытых пухлых губках и слегка наморщенном лбу. Она вскочила с пола мгновенно, выпрямившись как пружина и поднеся странное существо на своей ладони поближе к его лицу. «Он же счастье нам принёс… Что, не знаешь, что пауки – это символ счастья, и чем их больше в доме, тем счастливее жители этого дома?»
В одно мгновение Алёнка с лёгкостью и особой грациозностью смахнула восьминогого разносчика счастья и в ту же секунду, обвив шею возлюбленного в плотное кольцо нежных объятий, прильнула к его губам.
Было что-то такое детское и наивное в её поступке – эта неестественная детская поза юного познавателя, и в то же время взрослое умение проявить равнодушие, с которым она отказалась от дальнейшего изучения ради тёплого прикосновения к чужим губам. Иногда это казалось ему раздражающим и хотелось поскорее отказаться от непонятного, которым была полна её жизнь, и окунуться в жизнь нормального среднестатистического человека. Но в то же мгновение Егор вспоминал, что именно эта-то странность и привлекла его в этой солнечной загадочной девчонке, которая навсегда защёлкнула замок на его сердце, потеряв ключ ещё до этого. Этот зелёный взгляд, блуждающий в мире, словно бы в прострации, всегда выхватывающий из окружающего мира что-то особенное, яркое и такое непонятное, что заставляло его вот уже долгое время смотреть на неё с особой любовью. Вспомнилось, как, отвернувшись на несколько секунд, чтобы прикурить, он обнаружил её за соседним деревом, плотно прижавшуюся розовой щёчкой к грубому, испещрённому вековыми бороздками стволу. Она медленно водила пальцами по серой шкуре долгожителя, и взгляд её застыл в это мгновение так, словно бы она сохраняла в альбоме своей памяти этот миг навсегда, словно отсылала информацию из нашего мира куда-то высоко в космос. В такие моменты чувства беспокойства и панического страха перекрещивались с любовным восторгом.
Странности в поведении, своеобразное отношение к миру, специфическая расстановка акцентов к разным явлениям, которые были несвойственны большинству – да что там говорить, всем известным ему девушкам! – умиляло и восхищало.
Постоянное ожидание проявлений её странностей заставляло его вечно быть в тонусе, заставляло все годы знакомства с ней не утерять, а наоборот, в разы увеличить чувство любви, вспыхнувшее с первой встречи и горевшее до сих пор.
Завтра Она забудет причесать непокорные пряди золотых волос или позавтракать, но зато даже спустя годы она сможет часами рассказывать, насколько восхитительно пахли листья папоротника на болоте или насколько мило падал осенний лист на воду. Он дрожал от бешенства, когда, опаздывая на встречу к друзьям, находил её на корточках в саду, разглядывающую какой-нибудь камень, но зато в любой момент жизни он помнил и любил её странные и вместе с тем божественно нежные прикосновения. Он ценил жизнь и радовался всем её проявлениям лишь потому, что знал: несмотря на неоплаченные счета, злые усмешки коллег или разверзнувшиеся небеса, его Алёнка даже в горсти земли найдёт ту крошечную букашку с красными крылышками и чёрными усиками или тот мизерный, но такой особенный камушек. Он знал, что, несмотря на дождь или растущие цены, рядом бьётся маленькое любящее сердечко и что под огромной копной огненных волос странно, совсем непонятно работающий механизм никогда не повернётся в положение «не любить». И что в зловеще зелёном, иногда странно замирающем взгляде никогда не погаснет огонёк, заставляющий его сердце биться сильнее. И что даже тысячи лет спустя к этой странно изогнутой над ровными плитами холодного кафеля позе никогда не пройдёт то чувство, которое несмотря ни на что вот уже тысячи лет на всех языках мира называют «Любовь».
И хотя многие говорят о невозможности счастья для людей, живущих в своём выдуманном мире с пугающими диагнозами, но они и понятия не имеют, насколько сильно они ошибаются.
Победа
Острая головная боль насквозь прошла через кость черепа и с наслаждением въелась в мозг. Жара была несносная, она мгновенно заполняла лёгкие и расплавляла всё вокруг до состояния вялого печёного яблока, высушивая все живые поверхности, доступные нещадно палящим солнечным лучам. Голова, заполненная режущей болью, отказывалась от любых мыслительных операций. Дорога впереди извивалась, как ядовитая змея в руках укротителя, и уходила куда-то вдаль. Машина накалилась под равнодушно обжигающим солнцем и медленно запекала собственную хозяйку. Форточки были вжаты глубоко в низ двери, и слабый ветерок игриво тревожил пряди каштановых волос, хотя мало помогал освежиться. Температура на улице зашкаливала аж под сорок градусов, только для такой погоды водителей на улицах было чересчур много. Все пассажиры в стальных коробках в данную минуту напоминали собак, чья шерсть не давала спасения даже при сильном ветре, и тогда они высовывают головы в маленькие окошечки, вываливают огромные языки с капающей слюной и с надеждой смотрят вперёд. От сумасшедшей жары, казалось, сошли с ума все, включая светофоры, которые, щурясь на солнце то зелёным, то красным светом, потом вдруг и вовсе застывали в долгом ожидании. От раскалившегося асфальта, испещрённого то там, то тут расплавившимся гудроном, которым делались заплатки на дороге, исходил немыслимый жар. В городе сумасшествие захватывало не только проезжающие сознания плотно впечатанных в раскалившиеся коробки, но и вяло шагающих по обочине прохожих. Ларьки, торгующие всем необходимым, делали небывалую выручку на продаже всех имеющихся жидкостей, включая пиво и минеральную воду. Пить хотелось очень, но только тёплая жидкость, вяло спускающаяся вниз по глотке, не приносила никакого облегчения. От нещадно паливших солнечных лучей, которые своим безжалостным теплом разрушали последние капли кислорода, становилось совсем невозможно дышать, и иногда даже казалось, что тело и вовсе забыло, как нужно дышать, потому что даже при глубоком вдохе не ощущалось поступления свежего воздуха. Психическое помешательство от жары медленно захватывало город, мозг отказывался работать у всех: грузная продавщица, наливающая в стаканы и бутылки квас, казалось, совсем перестала понимать суть своего занятия, с отупением глядя на прибывающую очередь покупателей; мороженщицы путались в пожеланиях покупателей, подавая талые цветные пачки и неправильно отсчитывая сдачу. Водители моментально забыли все правила дорожного движения, создав огромную пробку на перекрёстке впереди. Головная боль разрасталась, как раковая опухоль, вытесняя из головы всё, кроме пульсирующих ударов в висках. Дышать было больно и вовсе неохота. Раздражение от огромного скопления раскалённых автомобилей, которые, соприкасаясь с горячим асфальтом, ещё больше расплавляли и без того горячий воздух, росло. Захотелось вдруг сбежать прочь от всего этого безумия. Слегка прикрыв глаза, Ангелина представила, какое бы облегчение наступило для её головы, если бы только на несколько секунд полностью погрузиться в прохладный водоём. Ни с чем не сравнимое ощущение очищения и спасения от изнуряющей жары при лёгком погружении в водоём, когда водное пространство вдруг на доли секунды смыкается над твоей головой, и вдруг собственные лёгкие снова начинают дышать, и человек как бы пробуждается от долгого сна и вновь начинает жить. От приятных мыслей вдруг сделалось легче, но лишь до того мгновения, как Ангелина снова взглянула на столпотворение железных монстров впереди. Звук сигналов со всех сторон помог вернуться к суровой жарящей реальности. Так как голова больше не думала и правила тоже стали испаряться из головы, резко вывернув руль вправо, Ангелина совершила опасный разворот и покатила в противоположную сторону, оставляя далеко позади огромную очередь запекающихся водителей. Покидая раскалённый город и видя очертания его знакомых улиц, Ангелина с сожалением думала, какое множество людей сейчас сидит в своих тесных каморках, плотно прилипнув к форточкам, желая хоть каплю освежиться и вместо этого расходуя последние капли кислорода, совсем не замечая, как разъярённая жара безжалостно занимает их собственные жилища. Прознав о долгом отсутствии дождя в небольшом городке, жара устремилась туда, где она могла безраздельно и полновластно править и карать, занимать собой всё пространство, вытравливая последние запасы живительного кислорода из тесных, спёкшихся лёгких людей. Оставляя далеко за собой очертания родного города, Ангелина всё же ощущала, как головная боль захватывает всё большую территорию, отзываясь бешеным пульсированием где-то на шее. Чем дальше отдалялся город с его тесными, переполненными улицами, тем становилось приятнее от ощущения приближения водоёма – того самого озерца, куда ещё в начале лета они с друзьями ездили на шашлыки. Озеро было небольшое, но сейчас его размеры не имели никакого значения, самое главное, что в нём была вода, прохладная и прозрачная, в которой и есть спасение от нестерпимой духоты. Машин становилось всё меньше, видимо, желающих тащиться на приличное расстояние от уже привычного, насиженного места не было, многим было куда приятнее отсиживаться в собственных тесных чугунных ваннах. Но от этого было бы ещё лучше – похоже, народу там будет не так уж и много, а значит, и водичка будет наиболее приятной. Ветерок в форточку влетал очень медленно, предпочитая не засиживаться в душной машине, а улететь на свободу, повыше к голубым облакам. Для ощущения хотя мы небольшой прохлады Ангелина вдавила педаль газа поглубже и мгновенно ощутила резкое похлопывание прохладной ладошки встречного ветерка. Волосы на ветру стали исполнять какой-то безумный танец, пряди падали то на лицо, то, наоборот, от лёгкого наклона головы прятались за спину. Шум в ушах становился сильнее – то ли от головной боли, то ли от шуршания шин по горячему асфальту, то ли от свиста пролетающих мимо автомобилей. Музыку в радиоприёмнике было слышно плохо, лишь какое-то шипение, зато ветер освежал, и Ангелину всё устраивало. Только вот безжалостная жара и доводящая до безумия головная боль, как-то сговорившись, что ли, стали выскребать из головы последние воспоминания о правилах вождения автомобиля, хо