— Да вы охренели, оба! Наложницу он себе завел, сукин сын! Экономия на аренде, блин… — не выдержал я. — И раз ты, тетенька, была в курсе, где скрывался твой находящийся в розыске муж, то и тебя нужно под суд отдать, как пособницу и соучастницу! На статью ты себе уже наговорила! Охренеть можно!
— Пусть твоя мамашка скажет спасибо, что хоть так! — нагло ответила та. — На кой черт кому-то в наше время сдалась баба с прицепом?! И я знать не знала, где именно живет Никита! И что у него чужой паспорт тоже не знала! Да и не обязана жена свидетельствовать против своего мужа!
И, прежде чем следак вмешался…
— А Златку ты зачем застрелить хотел? Чего мы обе тебе такого плохого сделали, а?! — задала вопрос маман своему бывшему «другу», проигнорировав его жену.
«Олег» долго молчал, однако в тот миг, когда следак вознамерился было задать следующий вопрос…
— А я просто ненавижу вас, Ир… — наконец ответил он, скривив физиономию. — Ненавижу. Понимаешь? Ненавижу вас всех. Конкретно тебя, Ирочка, и, особенно, ненавижу этого твоего жирного выблядка…дочку твою…Злату твою сраную. Ну и, конечно же, ненавижу твою суку мать… Ненавижу вас. Мне очень жаль, что вы обе не сдохли, понимаешь? Что старой карге, твоей матери, не пришлось хоронить вас. А еще я ненавижу этот город… Вот так все просто, Ир. Довольна?
Закончив свой монолог, он замолчал вновь и более уже не проронил ни слова.
Глава 59
На улице.
— И для чего тебе понадобилось самой участвовать во всем этом цирке, мам? — поинтересовался я, после того как мы, выйдя из КПП околотка и оказавшись на оживленной улице, тепло распрощались с адвокатом.
— Я… — начала было она, но…
Взяв чрезвычайно взволнованную и расстроенную родительницу за руку, я направился в сторону дома. Маман послушно шла следом.
— Такого ведь нарочно не придумаешь, Златка! Ну почему я?! Почему именно со мной?! Почему именно на мою долю всегда выпадают самые невообразимые ситуации?! — она обращалась ко мне, но в то же время, очевидно, что к самой себе, ибо не в ее правилах «грузить» меня всякой «взрослой» фигней.
Ну да, маменьке-то и впрямь одни «козыри» прут. И мужик, к счастью, теперь уже бывший, не хилым таким мошенником оказался (а еще убийцей-психопатом!), как выяснилось. И дочь тоже весьма небезынтересный «персонаж». Плюс, быть может, есть (да наверняка есть!) еще нечто этакое, о чем я и слышать не слыхивал.
— Ну, можем зайти, лотерейный билетик купить. — я кивнул на здание «Сбербанка», мимо которого мы сейчас проходили, — Вдруг твое везение и на лотереи распространяется! Глядишь, и выиграем «лям»! А то и два!
— Три! Ну тебя, Злат! Вечно все обстебешь… — мама забрала у меня свою руку, а затем прошептала, причем явно не для меня. — Он же когда-нибудь «выйдет»…
А! Так вот, о чем она более всего переживает! О том, что в один «прекрасный» момент злобный организм «откинется» с зоны, и решит довести до конца то, что не доделал тогда…
— Мам… — начал было я.
— Давай чуточку посидим. — попросила мама, когда мы подошли к одной из качелей-лавочек, что во множестве расставлены на ухоженной набережной пруда.
— Ладно, давай посидим. — согласился я и, сняв рюкзачок, уселся.
Некоторое время мы просто молча качались. Маман прикрыла глаза.
— Мам, сколько лет Олегу? Тьфу, Никите. Короче, твоему бывшему сожителю…
— Не называй этого гада моим «бывшем сожителем»! — маман аж дернулась вся. — Сорок два ему.
— Сорок два… — повторил я. — Мам, этот твой злобный организм попытался убить двух человек, один из которых несовершеннолетний. И ему об этом факте было совершенно точно известно! Свой замысел он не сумел довести до конца по независящим от него обстоятельствам. Это, во-первых.
Я загнул большой палец.
— Ружьемтемон владел незаконно, иначе бы милиционер не спрашивал, где это он его раздобыл. Или украл у кого-то, или купил «левое». Это, во-вторых.
Я загнул указательный палец.
— Он мошенник, укравший у государства вагон денег. Даже если по итогу выяснится, что этот твой «не Олег» всего лишь подставное лицо, вряд ли он сумеет доказать, что совсем не при делах. Да и тем «персонажам», которые на самом деле сперли «бабки», а также тем, кто их покрывает, нужен козел отпущения. Не может же быть такого, чтобы совсем никого не наказали за хищение такого количества государственных денег…
— Не может! — матушка кивнула.
— …а значит, твой бывший «друг» получит срок и за этот эпизод. Это, в-третьих.
Я загнул средний палец.
— Он, с его же слов, подделал паспорт, который то ли украл у кого-то, то ли где-то нашел… — мои мысли вдруг прыгнули в другую «степь», и я сменил тему. — Мам, а он тебе точно никаких денег не должен?
— Не должен! — ответила та, слегка повысив голос, а это весьма прозрачно намекало на то, что слышу я неправду.
Сомневаюсь, конечно, что маман могла одолжить ему сколько-нибудь крупную сумму, таковая у нее, и правда, вряд ли бы нашлась, но…
Блин!
Кредит!
— Мам, а ты, случайно, не брала для него кредит на свое имя?! — у меня вдруг появилось нехорошее предчувствие.
Мне частенько доводилось слышать в новостях, что разнообразные брачные аферисты и альфонсы оформляют на своих «милых спонсоров» нехилого размера кредиты, а затем уходят «в закат», оставляя женщин, офигевших от такого поворота любовной истории, наедине с их ежемесячными платежами. И подобное прекрасно вписывается в логику действий ее бывшего «друга», и афериста-неудачника по совместительству, люто ненавидящего нас.
— Злат… — раздраженно ответила мамам, слегка покраснев, когда поняла, что я подловил ее на вранье, однако все же призналась, хотя и неохотно. — Никаких кредитов я для него,естественно…
Это слово она сказала с неким придыханием и, закатив глаза.
— …не брала! В конце концов, я же не дура какая-нибудь…
— Ай! — воскликнул я и отсел подальше от родительницы, ибо та, заметив на моем лице сомнение относительной последней ее фразы, угостила меня щелбаном. — Больно, блин!
— Две «штуки», Злат! Он задолжал мне две тысячи рублей! — нехотя сказала мама. — На заправку авто взял. Но ты же не думаешь, что я стану унижаться перед ним, требуя их назад?!
От злости у мамы раздулись ноздри, и тут уже я закатил глаза.
— Не две «штуки», ацелыхдве «штуки»! Это…раз…два…три…почти семь упаковок чая! — возмутился я. — По акции…
— Забей! — махнула рукой родительница и со злости «раскочегарила» наши качели так, что мы едва не полетели с них.
— Спокойнее! — пискнул я, вцепившись в спинку.
— Ты что-то говорила, но переключилась на другое, неважное. — напомнила маман, остановив качели.
— Мам, твой бывший «друг» за все свои художества получитникакне меньше пятнадцати лет, скорее даже намного больше. Но, допустим, окей, пятнадцать. Сейчас ему сорок два года… Даже если в тюрьме он зарекомендует себя как «мальчик-зайчик», то все равно, за покушение на убийство несовершеннолетнего, освободиться ранее положенного срока возможно лишь чисто теоретически, и таких прецедентов в современной истории я не нашла. А я хорошенько искала! То есть досрочно оннеосвободится, а значит, и выйдет лишь в пятьдесят семь своих лет. Это еще если ему повезет, и судья присудит пятнадцать лет, а не больше. Вроде бы, конечно, еще совсем нестарческий возраст, но…
— Но? — облизнув губы требовательно спросила маман, внимательно слушающая меня, когда пауза затянулась.
— Его же отправят в так называемую колонию строгого режима, и вот оттуда он выйдет…если вообще выйдет…уже разбитым стариком, растерявшим все свое здоровье, несмотря на свой паспортный возраст. Там не санаторий, мам, совсем не санаторий.
Я замолк, переводя дыхание, а мама молчала, ждала, что я скажу дальше.
— Для человека его возраста — это…все. Конец истории. К моменту освобождения у него уже не будет семьи. Или ты думаешь, что та женщина, его жена, которую мы сегодня имели сомнительное счастье лицезреть, станет дожидаться своего афериста-муженька все пятнадцать лет?
— Ну, не знаю… — с сомнением покачала головой мама. — Она же не бросила его после того, как он уехал из своего города и годами жил в Москве под чужим именем.
— Согласна, но… — к моим ногам прикатился небольшой мячик, которым чуть поодаль, на газончике, играли две девочки лет пяти, и я легонько пнул его ногой, отправляя обратно к детям. — Ни единому их слову верить нельзя ни на грош, мам! Сама же видишь, что там «муть» сплошная…
Мама кивнула, соглашаясь.
— Это да… — пробормотала мама, глядя на плывущих уток.
— Она ведь точно знает, сколько «бабок» он здесь заработал, ты это сама слышала, хотя общаться для них было совершенно небезопасным делом с точки зрения конспирации, ибо с государственными деньгами шутки плохи. Шутника искать не перестанут.
— Это уж точно. — согласилась мама.
— Могу предположить, что все заработанные им деньги уже у нее, но… Все это, собственно, уже совершенно неважно! Она еще молодая женщина и весьма симпатичная к тому же. И у нее двое несовершеннолетних детей, которых ей теперь предстоит поднимать в одиночку. Нет, не станет она его дожидаться! Это жизнь, мам…
— Зачем мне знать, станет ли она его дожидаться или же нет?! — перебила меня мама, шмыгнув носом.
— А это я к тому, что разбитый старик, у которого в этой жизни уже не будет ничего: ни семьи, ни дома, ни близких людей…его мать к тому времени уже наверняка уйдет в лучший мир, а дети…
Я хмыкнул.
— …ставлю рубль на то, что о своем непутевом папаше они вспоминать не захотят, им и так его художества всю жизнь икаться будут. Короче говоря, ничего у него не останется, кроме долгов, их ему совершенно точно не спишут…
— Не спишут… — завороженно повторила мама.
— И ты думаешь, будто этот потерявшийся в жизни разбитый старик, у которого и угла-то не будет, в который он сможет приткнуться, бомж, по сути, станет разыскивать свою бывшую сожительницу…