ой же лавке я нашла сито для процеживания кавы. Все мое «оборудование» обошлось в целых четыре шиллинга.
Меня забавляют безапелляционные рассуждения нашей хозяйки насчет островитян. «И наши хороши, — говорит она, — но ваши самоанцы побивают все рекорды. Нечего сказать, они, кажется, желают приравнять себя к белым! Просто тошно глядеть, как они расхаживают по улицам, нахально задрав нос!» И начинает рассказывать («Я знаю, вы не поверите», — говорит она), как на каком-то публичном собрании, на скачках или что-то в этом роде, присутствовавшие там самоанцы позанимали чуть ли не все места. «Я не сомневаюсь, что, если бы их допустили, они не постеснялись бы усесться и впереди. Ну что вы скажете насчет такого нахальства?» Я не спросила ее — с людьми такого сорта это бесполезно, — монополизировали скромные белые также все места в задних рядах или нет.
Женщина, у которой я купила мозговую чашу, успела за то время, что я провела в ее лавке, выложить мне всю свою историю. Она была замужем за плохим человеком, который бросил ее без гроша. Позже ей попалось несколько адресованных ему писем, по-видимому от прежней жены и ее родичей. Они собирались приехать к нему на Фиджи. А теперь вот он выписывает к себе в Африку ее с двумя детьми (восьмерых она, слава богу, похоронила).
— Но вы, конечно, не поедете, — сказала я.
— Нет, думаю ехать, — ответила женщина. — Я слыхала от надежных людей, что он там сильно разбогател, — и добавила задумчиво, — он уже совсем старик.
Тут как раз вошел ее младший — несчастный дурачок.
Я переехала из Сувы в Левуку, гораздо более приятный и живописный город. Вслед за мной на другой день явилась и миссис Филлипи. Мы обе не могли вынести шума, который царил по ночам в гостинице в Суве. Во время пребывания там я познакомилась с мистером Муром, исключительно красивым человеком сорока девяти лет, с белой как снег бородой. Одна из его дочерей актриса. Вообще это, по-видимому, талантливая семья. Мистер Мур немного агроном и водил меня в ботанический сад, которым сейчас заведует симпатичный скромный молодой человек из Кью. Я все там осмотрела, и мне было предложено заметить те растения и деревья, которые я хотела бы повезти с собой. Я назвала множество фруктовых, ореховых и декоративных деревьев и кустарников, и, к моей радости, все это у меня будет.
Это был очень интересный день. Молодой человек из Кью посвятил меня в профессиональные тайны: если цветную капусту время от времени поливать морской водой, она способна переносить любой климат. Он рассказал мне о сорте редиски, которая в поздней стадии используется как репа. Может быть, он даст мне немного семян. В лавке один индиец поделился со мной семечками индийской дыни и объяснил, как их сажать.
Моим соседом по столу был некий Дэвидсон, молодой человек очень приятной наружности и с явной примесью индийской крови. Он пытается найти для меня индийского повара. Одного он приводил перед самым моим отъездом. Повар принес превосходную рекомендацию от прежнего хозяина, у которого прослужил шесть лет, но с последнего места в Суве он был уволен, и, прежде чем договориться с ним окончательно, я хочу узнать почему. Сандерс, капитан парохода, доставившего меня сюда (он же вез Льюиса из Нумеи note 91 в Сидней), знает повара и хорошего мнения о нем. Он предложил повидать его последнего хозяина и написать мне сюда со всеми подробностями.
Напротив меня за столом в Суве сидел пожилой господин, по фамилии Харви, назвавшийся ученым, в чем у меня не было оснований сомневаться. Он рассказал мне, что приехал на Фатуну и провел там восемь месяцев в одиночестве, собирая материал для книги по истории острова, в особенности о китайцах, которые когда-то там поселились. Переписав рукопись, он передал ее на корабль и уничтожил черновики. Ответственным за судьбу рукописи был мистер Джордж Смит, кузен миссис Стивенсон, и с тех пор о его работе ни слуху ни духу, хотя прошло уже пять месяцев.
Не успел он рассказать мне эту историю, как в гостиницу вошло четверо или пятеро «белых» молодых людей простонародного вида и с грубыми манерами. На мою беду двое из них поселились в соседней с моей комнате. Ни одна из перегородок в спальнях не доходит до верху. Слышно, как человек сбрасывает с себя или натягивает простыню. В течение трех суток эти молодые люди являлись в свою комнату в полночь мертвецки пьяными. Ни бедная миссис Филлипи, моя соседка с другой стороны, ни я сама не знали покоя. На третью ночь их поведение было совсем отвратительным. Весь дом не спал из-за их рева и гогота. Я серьезно встревожилась за целость собственной головы, когда предметы, которыми они швыряли друг в друга, начали взлетать над перегородкой. Посреди этого гама я различила, что какой-то человек пытается говорить, но ему зажимают рот. Каково же было мое изумление, когда внезапно раздался его выкрик: «Ты дождешься, Харви, я назову твое настоящее имя». Наутро мы с миссис Филлипи решили уехать. Мистер Харви приходил к ней извиняться, а передо мной не извинился. Я сделала вид, что не замечаю его. Перед отъездом миссис Филлипи другой буян — жалкий, узкогрудый, чахоточного вида паренек — тоже приходил к ней с извинениями. Посреди ночного шума мне было слышно, как его приятный мелодичный смех прервался отчаянным приступом кашля. Бедняга торопит собственную беду.
Здешняя гостиница такая же, как в Суве, только устроена более по-домашнему, а еда хуже. Хозяин гостиницы — Робби, бывший капитан, — второй муж хозяйки, она же — простая, невежественная и добрая коротышка, обожающая цветы. Я забыла записать, что за столом в Суве напротив меня, рядом с Харви, сидел человек, по фамилии Коатс. У него неприятное выражение лица и язвительная усмешка. О чем бы ни шла речь, он ни с кем не соглашался. Однажды мистер Мур рассказал, как только что был свидетелем несчастного случая с каретой, и привел некоторые подробности.
— Это случилось на другом мосту, — заявил Коатс.
— Вы что, были там? — спросил мистер Мур.
— Нет, не был, но случилось это на другом мосту.
— Но я-то был там и знаю, где это случилось.
— Все равно на другом, — упорствовал Коатс, с обычной своей усмешкой, уставившись в тарелку глазами, похожими на вареный крыжовник.
В другой раз я рискнула поправить его насчет Абаианга, который он отнес к группе Каролинских островов. Он усмехнулся в тарелку и сказал, что ошибаюсь именно я. Тогда я, как мистер Мур, спросила: «Вы когда-нибудь останавливались на Абаианге?» Нет, он не останавливался, но все равно знает, где это находится, и опять лупоглазая ухмылка в тарелку.
— А я жила там, — сказала я, — и тогда это был один из островов Гилберта.
— Ну что ж, хоть я там и не бывал, но, между прочим, знаю, что он входит в состав Каролинского архипелага.
Пренеприятный, несноснейший человек с противным маленьким чубчиком на лбу, разделенным на два аккуратных завитка, и плешью во всю голову.
На второй день моего пребывания здесь ко мне на веранде подошел какой-то человек и сказал: «Рад познакомиться с вами, миссис Стивенсон, добро пожаловать в Левуку».
Я ответила какими-то нечленораздельными «э-э-э» и «м-м-м-», как обычно в такой ситуации.
— Я счастлив, — продолжал джентльмен, гнусаво растягивая слова с ужасающим американским акцентом, — я счастлив познакомиться с женой моего знаменитого соотечественника.
— Тогда вы принимаете меня за кого-то другого, — возразила я, — разве только вы шотландец, но что-то не похоже.
О нет, он имел в виду именно этого знаменитого автора, но был удивлен известием о его шотландском происхождении.
— По-видимому, вы не читали его книг, — продолжала я, — иначе вы знали бы это.
— Не могу сказать, что читал, — сказал он весело, — думаю, что скорей всего даже не видал их. Но я тот, кто вам нужен. Я старейший житель Фиджи и могу снабдить вас любой информацией об этих островах. Я могу сообщить вам всю закулисную историю здешней администрации.
Тщетно я силилась объяснить, что не нуждаюсь ни в каких сведениях. Стоит ему увидеть меня на балконе, как он летит ко мне с быстротой молнии и обрушивает на меня поток информации.
— Скажите вашему мужу, что этот остров просто позорное пятно на цивилизации.
— Я никак не могу этого сказать.
— Да вы только передайте от моего имени, от имени человека, прожившего на этих островах сорок лет, что администрация вся прогнила, прогнила, говорю я, — и т. д.
Справедливости ради должна отметить, что такое отношение к правительству кажется всеобщим. Я никогда не слыхала более дружного взрыва хохота, чем в ответ на мои слова, что наш главный судья, возможно, приехал сюда изучать систему правления.
— Сэр Джон Терстон note 92 типичный выскочка, — поведал мне сегодня некий мистер Скетчли. — Мы с ним теперь в плохих отношениях, потому что я ему прямо в глаза высказал, что он невежественный, самонадеянный, лживый хвастун.
Нетрудно поверить, что отношения у них неважные. Когда вернусь в Суву, побываю в Доме правительства и попробую составить собственное мнение. Должна быть и оборотная сторона медали.
Этот мистер Скетчли экспериментирует с табаком. Он собирается засадить несколько тысяч акров и, по-видимому, уверен в успехе. Оказывается, это он ввез страусов в Калифорнию. Мистер Скетчли сообщил мне массу ценных сведений насчет разведения какао и индийского каучука и рассказал также кое-что об изготовлении духов. Он производит впечатление способного, умного, очень энергичного человека, джентльмен и, я сказала бы, из того теста, из которого делались раньше рыцари удачи. Я возблагодарила судьбу, когда за ленчем обнаружилось, что он вытеснил несносного старого американца, который, сидя у меня под боком, так и норовил утопить меня в различных исторических подробностях. Бедный старик горящим взором следил за мной поверх вклинившихся между нами голов, по-видимому мучимый страшными опасениями, что я проникаюсь недостоверной информацией из уст чужестранца.