ошлю за ним Талоло.
Сегодня у меня в комнате появился Генри со связкой опахал. По его смущению я заподозрила, что сейчас получу еще один прощальный подарок. В прошлый раз это был несчастный уродливый жеребец, от которого я не знаю как избавиться. Я предложила Генри высказать, что у него на душе. Немного поломавшись, он объявил, что должен опять ехать на Савайи, так как получил оттуда очень важное письмо. Ему обещана пара свиней для отправки его «бедной старой семье» с первым попутным рейсом. Я и сказала, чтобы он забрал их теперь с собой и впридачу больную, которую он надеется вылечить. Разговор о свиньях смутил Генри еще больше, хотя, как позже выяснилось, он даже привел с собой носильщиков. В конце концов договорились, что я получу часть приплода. Когда и это было решено, он все еще продолжал стоять передо мной, переминаясь с ноги на ногу. Внезапно у него вырвалось:
— Не знаю, что делать. Голова никуда не годится. Ничего не соображаю.
— Послушайтесь моего совета, Генри, — сказала я, — пойдите к мистеру Стивенсону и откройте ему все заботы.
Он пошел, но каждое слово пришлось вытягивать из него клещами. Оказывается, ближайший сосед пользовался дорогой, проходящей через землю Генри. Генри закрыл эту дорогу, засадив ее бананами. Сосед пришел со своими людьми, и они срубили деревья. Тогда Генри перегородил дорогу, и тут сосед и его приспешники примчались, вооружась палками и топорами.
— Значит, между вами произошла стычка? — спросил Льюис.
Генри пристально посмотрел на него и ответил медленно и бесстрастно: «Они пришли с палками и топорами».
Льюис предложил компромисс: пусть те пользуются дорогой, но отдадут ему часть своей земли. Генри согласился попробовать, а если ничего не выйдет, оставить их в покое, пока не появится возможность прибегнуть к помощи закона. В письме от родных сообщалось, что сосед совершил новую атаку и разрушил еще одну заставу. Возможно, что Генри рассказал не все; но, как бы то ни было, истории, которые мы слышали раньше, отпадают. Будь это в другое время года, Льюис поехал бы с ним на Савайи.
Поутру я, к моему удивлению, услышала звуки флейты. Я выбежала на веранду и поглядела вниз. Люди выпалывали сорняки вокруг ананасов — все в венках, как дети во время майской прогулки. Джо руководил работой и в то же время издавал трели на своей флейте. Он посылал одобрительные кивки в одну сторону и знаки недовольства в другую, не отнимая инструмента от губ.
Вчера вечером мои записи были прерваны внезапной тревогой. Сначала раздался сильный взрыв, словно от орудийного снаряда, и тут же вслед за ним ружейный выстрел; и то и другое совсем близко. Мы все выбежали наружу, думая, что, может быть, начались бои. Лафаэле выскочил из постели и просил раздать оружие. Мы некоторое время ждали в волнении, но больше ничего не произошло. В конце концов пришли к заключению, что просто где-то стреляли диких свиней. Однако это объясняет треск винтовки, но не грохот, слышавшийся вначале.
За последнее время несколько раз повторялись землетрясения. Когда мы с Джо наблюдали за работой на кофейных посадках, я отметила странный тревожный звук и почти уверила себя, что мне это только кажется. Это было глухое гудение, весьма напоминающее то, что называют шумом в ушах. Затем легкая дрожь прошла по земле, а за ней последовал более сильный толчок; шум продолжался, пока все не успокоилось. При первом же сотрясении рабочие побросали ножи и сгрудились вместе, боязливо поглядывая на землю и небо.
— Огонь, — сказал Пусси Уилсон, показывая на землю.
Бэлла говорит, что спустя полчаса она почувствовала еще толчок, но менее сильный, а Ллойда довольно сильный толчок разбудил ночью.
Джо отправился к зубному врачу и явился назад уже при луне. Посадила немного капусты, и это непременно должно дать результаты, иначе моя репутация огородника пропала. Никто из нас капусты не любит, и я вовсе не собиралась сажать ее, но каждый белый, приезжающий в усадьбу, первым делом спрашивает, как поживает моя капуста. Пока у меня ее не было, стоило лишь сказать об этом, как гость терял интерес ко всему остальному.
— На немецких плантациях ее все же вырастили, — обычно замечают посетители.
Я пыталась побелить уздечку «консульской лошади» известкой и при этом обнаружила, что уздечка скреплена двумя мебельными гвоздями, концы которых прошли насквозь и, вероятно, царапали морду коня. Не удивительно, что он так плохо себя вел.
Вечером Остин объявил нам, что прочтет несколько глав из написанной им повести, которая пока никак не называется. Произведение, как полагается, разделено на главы и разбито на абзацы, а прямая речь взята в кавычки. Прежде чем начать, он поднял глаза на слушателей и сказал: «Мне думается, надо переменить имя одного из героев, потому что Томпсон и Симпсон слишком под рифму». Нас поразило такое замечание десятилетнего мальчика. Повесть, сколько можно судить по отрывкам, очень хороша note 113. Когда мы, как обычно, уселись за карты, Остин вытащил свои материалы и написал еще одну главу, причем глаза его сияли, как лампы. Окончив свою молитву перед сном, он сказал матери, что хочет еще добавить: «Господи, благодарю тебя за счастливый день. Господи, я рад, что справился с уроками. А больше всего, господи, благодарю тебя за то, что ты помог мене — то есть мне — написать книгу! Аминь!»
Остин пришел сегодня наверх попросить несколько больших листов для переписки своей повести. Он интересовался также насчет издателя, но принял совет матери поберечь свое сочинение, пока не вырастет, и тогда опубликовать его по примеру Рескина. Забыла вчера упомянуть, что прибыли три первых стула, изготовленные плотником из дерева с нашего участка. Это дерево — разновидность красного. Джо по пути к зубному врачу заезжал к плотнику и проследил за тем, чтобы стулья как следует упаковали к приходу Пусси Уилсона и Сими. Сими уже довольно давно работает у нас. Это красивый человек с наружностью священника, высокий, слегка сутулый и очень сообразительный. Зато у Пусси вид отпетого головореза. Джо выждал порядочное время и затем повернул назад, чтобы поглядеть на них. Оба купались. Сими первый облачился в лавалава и поспешил навстречу Джо со словами: «Фуси плохой, не работай. Фуси всегда делай остановка; очень плохой Фуси».
Стулья получились хоть куда — очень удобные и красивой формы, совсем мало отличающиеся от образца, которым послужил стул грушевого дерева из таверны. Этому стулу лет двести. В резьбе отчетливо видны следы перочинного ножа мастера, но это ничего не портит.
Лафаэле в последнее время разленился. Подозревая, что он отлынивает еще больше, когда я не могу его видеть, я позвала его и спросила, о чем это он думает, пока дремлет да покуривает в Хантерс рест note 114, куда он водит поить лошадей. После этого я задала ему на завтра работу — разобрать крышу и стены у лошадиного сарая и заменить их живой изгородью из деревьев фуафуа. Он стал отговариваться, доказывая, что уход за коровами и лошадьми не оставляет ему ни одной свободной минуты.
— Послушай, Лафаэле, — сказала я, — ты думаешь я такая глупая? Подзорную трубу видал? Так вот: я смотрю в подзорную трубу.
На самом деле я не могла бы увидеть в Хантерс рест ничего, кроме верхушек кокосовых пальм. Однако уличенный Лафаэле повесил голову.
— Я больше так не делай, — сказал он. — Ты теперь смотри: Лафаэле работай хорошо.
Я отрядила ему на помощь Сими, и в этот день они прекрасно поработали. Фуси до сих пор считает унизительным работать под началом у женщины. Сегодня вместо того, чтобы вырывать сорняки, он срезал их под корень большим лесным ножом. Когда я подошла и отобрала нож, физиономия его приняла самое свирепое выражение, и он ничуть не смягчился при виде прекрасного плода манго, из тех, что нам на днях принесли миссионеры. А я тогда заметила, что он с завистью глядел на фрукт, который я ела.
Ллойд до сих пор совсем болен после своего путешествия вдоль границ усадьбы. Бэлла сшила маленький дождевик для Остина, который пожелал себе к рождеству такой подарок, и я сегодня пропитывала его маслом. Мы купили немного самоанского меду; по вкусу он больше всего похож на жженую патоку. Если найдется кого послать, у меня будут два пчелиных роя. Сейчас всех людей поглощают дорожные работы, так что трудно получать что-либо из города.
Провела почти целый день в новой квартире Хаггарда в бывшем доме Руги. Здесь очаровательно. Но воздух душный и губительный. Ллойд и Льюис признались, что у них были сомнения, правильно ли мы поступили, купив вместо этой усадьбы Ваилиму. Но теперь они успокоились, потому что место это действительно очень нездоровое. Я потому и возражала против покупки, что тут умерло столько народу.
В дом попадаешь сквозь высокую арку, запирающуюся массивными железными дверями, и все окна тоже зарешечены. В этом доме у нас могли бы быть залы для балов и спектаклей, не говоря уж об отдельном флигеле для Бэллы и коттеджах для прислуги, о просторной художественной студии, конюшнях и т. д. Как раз под нашими окнами коттедж, подходящий для устройства биллиардной. Там жил мистер Даудни, а сейчас дверь опечатана, предполагают, что несчастный Даудни погиб за шестьдесят дней до того, как появились эти печати. Он уехал, кажется, на остров Роз note 115 на маленькой шхуне, такой валкой, что при сильном ветре приходилось сносить вниз все цепи и прочие тяжести. Капитан был пьян, когда отплывали, и вез с собой еще выпивку. Прежний капитан отказался от управления шхуной из-за ее ненадежности. Разумеется, остается слабый шанс, что пассажиров выбросило на берег в таком месте, откуда они просто не могут прислать весточку Ужасно еще, что на этом судне погибли трое детей-полукровок. Старшая сестра, опасаясь инфлуэнцы, отправила их из Апии без ведома отца.