– В этом доме самообслуживание, – объявила она и залпом выпила коньяк.
На мгновение прикрыла глаза и сделалась прежней Альбиной – красивой, хрупкой. Щёки её порозовели. Ресницы дрожали над тонкими скулами. Изящная аристократическая кисть замерла у ворота халата, сжав в горсть шёлковую ткань. Она медленно открыла глаза. Её взгляд скользнул по батарее стаканов и чашек, солнечному пейзажу за окном и остановился на лице гостьи.
– Климова… ты что ли?! – смутилась она.
– Ну, наконец-то, – вздохнула с облегчением Ира. – Неужели я так изменилась? Признайся, ты претворялась всё это время?
– Хотелось бы ответить «да», но нет, – Аля подцепила прозрачную дольку лимона.
– Ты хочешь сказать…
– Да ничего я не хочу! – замахала руками Альбина, – ни говорить, ни слушать, – она сморщилась от острой кислоты и некоторое время сидела зажмурившись. – Ты, надеюсь, не по заданию редакции пришла? – насторожилась Аля и тут же потеряла интерес.
Налила себе новую порцию и без предисловий выпила.
– Что не пьёшь? – спросила мрачно, – сказала ведь: самообслуживание, – её пальцы, цепляющие ломтик сыра, дрожали. – Пришла-то чего?
Ирина молчала.
– Жалеть меня собралась что ли? Или учить? – Гурьева презрительно скривила рот. – А может, хочешь посмотреть, чем закончилась моя «история успеха»? Полюбоваться, во что я превратилась?
– Все мы меняемся, – мягко заметила гостья.
– Все-то все, да все по-разному, – шатаясь, Аля поднялась со стула и распахнула халат.
Тело её – матовое, золотистое от какого-то особенного загара, в дорогом кружевном белье – словно принадлежало другой женщине. Ира невольно залюбовалась.
– Теперь ты! – потребовала Альбина.
– Не буду. Мне хвастаться нечем.
Гурьева запахнула халат и торжествующе опустилась на стул. Бокал её вновь наполнился.
– Завидуй! – так и быть, разрешаю, – Аля томно потянулась. – Я и сама себе иногда завидую! Вот и бойфренд мой Феликс, гениальный фотограф – Витьке, кстати, ровесник – говорит: «Время не властно над истинными ценностями!» – это он про меня! Я, значит, для него истинная ценность – поняла? – Гурьева с вызовом посмотрела на Ирину и снова потянулась к бутылке.
Дверь с шумом распахнулась, и в комнату просунулась взлохмаченная голова молодого, но уже потрёпанного жизнью человека.
– Мам, деньжат не подбросишь? – увидев мать в компании незнакомой женщины, сын стушевался, но ненадолго. – Здрасьте.
– Я тебе два дня назад уже подбрасывала, – напомнила ему Альбина.
– Так то было два дня назад!
– Не хочет ни работать, ни учиться, шалопай. Всё бы на чужой шее висеть, – обратилась в пустоту захмелевшая женщина.
– Почему же на чужой? – возмутился Витька. – Мам, ну разве ты мне чужая?
– Так, заканчивай комедию ломать! – прикрикнула на него Аля. – Перевод я тебе сделала на месяц, и больше не клянчи, слышишь? Хоть бы тётю Иру постеснялся!
– Тётю Иру, – хмыкнул парень и громко хлопнул дверью.
Стаканы отозвались нежным треньканьем.
– Вся беда в том, что денег завались, – заплетающимся языком призналась Альбина. – А толку? Всё просаживает в казино!..
Она уже порядком опьянела. На крыльях точёного носа выступили бисеринки пота. Помада осталась на кромке бокала. Её лицо, словно отделённое от безупречного тела, старилось на глазах, как портрет Дориана Грея…
Ирина поняла, что чая не будет. И разговора не получится. Её затея оказалась пустой. Ну, живёт себе человек – и живёт. Как хочет – так и живёт! Кто она такая – влезать в чужую судьбу?
С этими мыслями Ира встала из-за стола, не попав в фокус остекленевших глаз Альбины, пробралась на ощупь по мрачному коридору и тихо прикрыла за собой дверь.
…Прошло лето. На излёте октября Ирина снова вспомнила об Але. На глаза попалась заметка о женском алкоголизме – и в памяти всплыл остекленевший взгляд Альбины, её аристократическая кисть, сжимающая горлышко бутылки.
К походу в этот раз готовилась основательно. Первым делом встретилась с другом детства – заслуженным наркологом города Жаровым, чтобы узнать, как вести себя с больными в третьей стадии алкоголизма. Купила коробку элитного чая «Даржилинг». Нашла книгу Сони Малевич «Исповедь алкоголички». Несмотря на ужасное название, история заканчивается хеппи-эндом: героиня побеждает страшный недуг и возвращается к нормальной жизни. Вооружившись книгой, чаем и решимостью во что бы то ни стало разговорить Алю, Ирина отправилась по знакомому адресу.
Зачем ей это было надо? Она и сама толком не могла объяснить. Её собственная жизнь – размеренная и благоустроенная – томила однообразием. Не было в ней ни взлётов, ни падений. Никогда Ирина не билась в страстях, никогда не рисковала, не становилась предметом сплетен и пересудов. Хотела ли она этого? Вряд ли. Но яркая, как комета, Альбина всегда манила Иру коснуться хотя бы шлейфа искрящейся событиями звёздной жизни.
Дом был заперт. Сколько Ира ни звонила, сколько ни терзала кнопки домофона, особняк безмолвствовал. Зловеще щетинились крапивные кусты у забора. За стеклом окна, плотно занавешенного фиолетовой гардиной, билась в конвульсиях белая бабочка с обтрёпанными крыльями.
– Вы к кому? – раздался из-за спины строгий голос.
Ирина обернулась и увидела полнотелую старуху в вязаном пальто.
– К Гурьевой Альбине, – ответила послушно.
– Альбины нет, – объявила соседка, – позавчера на скорой увезли.
– Куда увезли, не знаете?
– В областную, куда же ещё, – старуха смерила Климову уничижительным взглядом и натужно вздохнула, – в платную наркологию.
– Спасибо, – бросила на ходу Ира, услышав в спину: «С жиру бесится. Швабру бы ей в руки – некогда было бы болеть…».
Пока ехала на такси, навела справки, узнала номер палаты и только в коридоре поняла, что не знает, как и о чём говорить с Альбиной. Да и сможет ли та разговаривать?
Дежурный врач остановил Климову ещё на дальних подступах. Гурьева велела никого к ней не впускать, а слово пациента платного отделения – закон. Тем более что сейчас она под капельницей. Разумеется, одиночная палата со всеми удобствами. Разумеется, персональная медсестра и внимание лучших врачей. Да, все условия. Нет, ничего не нужно. Как фамилия? Климова? Спросит и сообщит.
Спустя четверть часа медсестра проводила посетительницу в палату Альбины.
Первое, что бросилось в глаза Ирины, когда она вошла – Алины руки. Они тихо лежали поверх простыни – бледные и безвольные. Сгибы локтей с голубоватыми прожилками были исколоты иглами. Аристократические кисти, развёрнутые слегка вверх, словно ловили дождевые капли. На запястье пульсировала венка, каждый раз выталкивая наружу тонкую паутинку браслета. Такая же венка пульсировала и на виске. Глаза Али были закрыты.
Ира тихонько опустилась на краешек стула – тот скрипнул и разбудил больную.
– Климова, это снова ты, – слабо улыбнулась она.
Вместо ответа Ирина потрясла возле уха коробкой с бенгальским чаем, шуршащим загадочно и многообещающе.
– «Даржилинг», настоящий. Кипяток найдется? – она пошарила глазами по комнате.
– Не нужно. Я не хочу, – Аля опустила веки. – Ты с лечащим моим говорила?
– Нет.
– Ну и правильно. Я сама тебе всё расскажу, – Альбина привстала, опёрлась на локоть и пристально посмотрела на Ирину.
В пройме рубашки показалась худая ключица. Золотистого загара как не бывало.
– Только не здесь, – она окинула тоскливым взглядом уютную комнату. – На воздух бы! Как там на улице?
– Не очень. С утра моросило. И холод собачий.
– Ты ведь отпросишь меня у Эдуарда Анатольевича? – проигнорировала сводку погоды Аля.
– Это и есть твой лечащий врач?
Она кивнула.
– А что, так не отпустит?
Аля отрицательно мотнула головой и затравленно посмотрела в окно.
– Ладно. Подожди, я скоро.
Ирина вышла из палаты, с трудом преодолевая потрясение. Она совершенно не узнавала Альбину. И дело не в том, что та была сегодня абсолютно трезва. Непривычно тиха, пугающе покорна. Из неё ушли те яркость, живость и блеск, восхищавшие когда-то Климову. Словно выключили цветность, наложили чёрно-белый фильтр на радугу.
Эдуард Анатольевич – выбритый до синевы южанин с пухлым пунцовым ртом – цветности не вернул. Напротив – ещё больше вычернил положение вещей. Оказывается, за последний год это уже шестая госпитализация Гурьевой. Бывший муж отказался оплачивать лечение, но у Альбины Сергеевны средства есть, а вот желания вылечиться…
– Вы ей кто? – спросил доктор.
– Не знаю, – пожав плечами, призналась Ира. – Но, кажется, она мне рада.
– Я потому и спрашиваю, что за последний год вы первая посетительница, которую она захотела видеть. Сказать по правде, к ней никто не ходит. Почти никто. Не считая ушлого папарацци, которого пришлось выставить с охраной, да пары женщин, которых Альбина Сергеевна не приняла. Сын навещал её как-то, но она распорядилась больше его не пускать. Что-то у них на почве отцов и детей стряслось, не знаю, что именно, – она человек скрытный. Вот так… – нарколог утопил руки в карманах белого халата.
– Вы ничего не сказали про болезнь.
– Третья стадия, – потупил взгляд доктор. – Боюсь, что всё уже необратимо. Печень практически разрушена. Сердце изношено. Меня ещё удивляет сохранность интеллекта Альбины Сергеевны. Только фрагментарная амнезия. Но если так пойдёт и дальше…
– Но вы же её лечите!? – воскликнула Ирина.
– Разумеется, лечим. И будем лечить. Но этого недостаточно, – Эдуард Анатольевич потёр синий наждак подбородка. – Знаете, мне иногда кажется, что она всё прекрасно понимает и сознательно убивает себя. Да-да, это похоже на медленное самоубийство. А когда человек не хочет жить – его никто не может заставить.
По коридору к ним во весь дух мчалась молоденькая медсестра в распахнутом халате: «Эдуард Анатольевич! Там, в пятнадцатой женщине плохо!»
– Извините, мне нужно спешить, – доктор тронул Ирину за рукав. – Вы погуляли бы с ней, если есть время. Ей будет полезно, – и побежал вслед за медсестрой в другой конец коридора.