От страха и напряжения в моей голове прокатились и стукнулись друг о друга пудовые шары. Какие-то сосуды то ли лопнули, то ли завязались в узел. Такой головной боли я не испытывала ни разу в жизни.
Капитан откинулся на спинку кресла, удачно копируя улыбку Джоконды.
– Людмила Яковлевна, – наконец приступил он к делу. – Знакомо ли вам имя Ула Вернер?
Ула… Ула Вернер… Никаких ассоциаций.
Я покачала чугунной головой.
– Думайте хорошенько, не торопитесь. Вы это имя должны знать.
Ула… Ула… Ула… О Господи, конечно, подруга дяди Жоржа… В уме пронеслось всё, что я знаю об Уле. К счастью, практически ничего.
– Да, товарищ капитан, так зовут знакомую маминого брата.
– Называйте меня, пожалуйста, Станислав Федорович. Договорились? Итак, имя вам знакомо. Прекрасно. Опишите ее наружность.
– Я никогда ее не видела.
– Вы видели ее фотографии. Охарактеризуйте внешность. Дайте словесный портрет.
– Не помню.
– Ну все-таки, в самых общих чертах.
– Ничего не могу о ней сказать.
– Напрасно упрямитесь. – Капитан выбил по столу барабанную дробь, первый признак раздражения. – Вы смогли бы опознать ее?
– Что вы имеете в виду?
– Смогли бы вы узнать Улу Вернер, если встретитесь с ней в общественном месте?
– Конечно нет.
– Не будьте так категоричны… Представьте себе такую схему: перед вами двадцать или тридцать человек, и точно известно, что среди них есть она. Как в этом случае?
Господи, куда он клонит? Что ему от меня надо? Не спеши, думай над каждым словом… Дав себе эти мудрые наставления, я тут же нарушила элементарные правила поведения в КГБ, и первое среди них – не задавать вопросов.
– Зачем вам Ула Вернер?
Капитан закурил вторую сигарету, придал своему лицу выражение глубокой задумчивости, как бы размышляя, делиться ли со мной государственной тайной, и наконец произнес:
– Видите ли, Людмила Яковлевна, она замешена в неэтичном по отношению к нашей стране поведении. А подробнее я пока объяснить не могу. Так вы смогли бы ее опознать?
Капитан КГБ, озабоченный чьим-то неэтичным поведением. Это что-то новое. Старая гвардия этой организации и слова-то такого не знала. Я утихомирила свой тик, отняла ладонь от щеки и тоже закурила.
– Я уже ответила. Опознать не смогу.
Капитан налил в бокалы нарзан и очистил апельсин, создав изящную розу из кожуры:
– Прошу вас, угощайтесь.
– Спасибо, но у меня аллергия на апельсины.
– Да что вы… никогда бы не подумал. – Апельсин был отложен в сторону. – Итак, возвращаясь к нашим баранам…
Он поднялся из-за стола, прошелся по комнате и переключил приемник. Сладко запел Муслим Магомаев.
– Людмила Яковлевна, оцените мое доверие. Мы нуждаемся в вашей помощи. Ула Вернер с группой шведских туристов через неделю приезжает в Ленинград. Неизвестно, позвонит ли она вам, а нам очень важно, чтобы вы встретились. И встреча эта должна произойти как бы случайно. Детали, как именно, мы разработаем. – Он остановился за моим креслом и слегка наклонился.
В нос ударил терпкий запах «Шипра».
– Я не понимаю цели этой встречи.
– О, сущий пустяк. Для поддержки контакта, ничего больше. И вы для этого самая подходящая фигура. – Он снова обогнул стол и сел напротив, не спуская с меня глаз. – Технически всё происходит очень просто и естественно…
Технически всё происходит очень просто и естественно. Ты выполняешь безобидную, невинную, на первый взгляд, просьбу, и уже на крючке. И уже опутана липкой паутиной, крепкой, как стальные клещи. Следующее задание будет посложнее. Не отвертеться. И никуда не спрятаться. Разве что с Дворцового моста вниз головой.
– Итак, группа приезжает в следующую среду и остановится в гостинице «Европейская». Их привезут туда в два часа дня. На оформление туристов уходит обычно около часа. Всё это время Ула будет с ними в холле. Вы тоже окажетесь там. Случайно встретитесь и разговоритесь. К вашему удивлению обнаружится, что у вас есть общие знакомые. Если хотите, можете пригласить ее в гости.
Зачем ему Ула? Неужели им действительно нужна Ула? Вряд ли. Скорее всего, Ула просто наживка. Значит, им нужна я. Но зачем? В качестве международного стукача? Они прекрасно знают, что после дядиного приезда в доме толкутся иностранцы… Без паники, слышишь? Возьми себя в руки и ни на что не соглашайся.
– Нет, товарищ капитан, мне эта роль не подходит, мне не о чем разговаривать с вашей Улой.
– Полноте, она пока что не наша, – улыбнулся капитан. – А вы не скромничайте. Всем известно, какая вы общительная. Легко знакомитесь, умеете расположить к себе людей. Вы очень обаятельны, у вас, говорят, полгорода друзей… Поэтому я не даю вам никаких инструкций. Просто полагаюсь на вашу интуицию и здравый смысл, договорились?
«Всем известно, какая вы общительная… у вас, говорят, полгорода друзей». Прозрачный намек, что кто-то из моих друзей – стукач. Вероятно, ожидается взрыв возмущения и вопрос: «Кто говорит?» Но я не глотаю наживку.
– К сожалению, я не могу быть вам полезной.
– А если она привезла вам подарок от дяди и сама позвонит, вы с ней встретитесь?
– На следующей неделе никого из нас не будет дома, мы уезжаем.
– Куда, если не секрет?
– Это допрос?
– Нет, конечно… не хотите – не говорите… И все же я хотел бы понять, почему вы отказываетесь? Это же пустяк и отнимет у вас не больше часа.
– У меня нет даже часа заниматься пустяками.
– Ах, вот как! – капитан впервые повысил голос. – А если это не пустяк, если ваша помощь послужит безопасности страны?
И вдруг, без всякой видимой причины, я почувствовала облегчение. Будто кто-то Всесильный невидимой мягкой ладонью погладил меня по щеке, снял головную боль и этот отвратительный животный страх.
– Товарищ капитан, окажись моя страна в опасности, я без колебания отдам свою жизнь. Но это не тот случай, вы справитесь без меня.
– Уж позвольте судить об этом нам!
Капитан подошел к окну, раздвинул портьеры, убедился, что мы по-прежнему на Васильевском острове, и резко повернулся ко мне.
– Советский ученый обязан быть не только специалистом, он обязан быть гражданином, человеком с большой буквы! Человеком с чистой совестью. Понятно?
Еще бы непонятно, переходим к угрозам.
Приемник на все лады расхваливал доярку Нину Буйкову, надоившую по двадцать литров в день от каждой доверенной ей коровы. Капитан раздраженно вырубил его, и зеленый глаз погас. Воцарилась тишина, которую в старой русской литературе назвали бы зловещей. Наверно, она показалась зловещей не только мне, потому что щелкнул замок, и в щель внутренней двери всунулся крысиный нос начальника Первого отдела.
– Всё у вас хорошо? – осведомился товарищ Сопрыкин. – Еще нарзану не желаете?
– Всё прекрасно, – улыбнулся капитан. – Благодарю вас.
Нос исчез.
– А как продвигается ваша диссертация? – тоном усталого академика спросил капитан.
Прощай, кандидатская зарплата. Прощай, свободное расписание, библиотечный день и длинный отпуск. Похоже, что четыре года жизни псу под хвост.
– До сегодняшнего дня всё продвигалось хорошо.
– Когда намерены защищаться?
– Е. Б. Ж. осенью (Е. Б. Ж. – если буду жив, так Лев Толстой заканчивал описания планов на будущее в своих письмах).
Капитану, по-видимому, почудился мат. Он покраснел.
– Что вы сказали?
– Если не будет непредвиденных осложнений, то в ноябре.
– Осложнения, как вы выразились, целиком зависят от вас.
Наступила пауза. Разговор иссяк, и я посмотрела на часы.
– Куда вы спешите? – капитан потянулся в кресле, достал новую сигарету и стрельнул огнем зажигалки. – Допустим, вы успешно защититесь. А что потом? Собираетесь почивать на лаврах?
«Хорошо бы на лаврах, а не на нарах» – пришел в голову старый каламбур, но я промолчала.
– А почему бы вам не съездить к дяде в гости?
– Меня год назад не выпустили на конгресс в Польшу.
– Бывает, бывает. Но в данном случае я осложнений не предвижу. Вы поможете нам, а мы поможем вам…
Да, кстати, ведь вы – театралка, не правда ли? Сейчас билетов на Товстоногова или стоящих гастролеров достать практически невозможно. А у нас всюду есть бронь. Так что в случае затруднений не стесняйтесь, звоните. Поможем с билетами. – Он записал на клочке бумажки свои инициалы – С. Ф. – и телефон.
И тут меня взорвало от бешенства и унижения.
– За какую же дешевку вы меня принимаете, товарищ капитан! Даже если до конца моей жизни я не попаду в театр, мне и в голову не придет обращаться за билетами в КГБ!
– Ну и ну! – опешил капитан. – Любите же вы нас! И все же телефон возьмите. Позвоните мне насчет Улы. Я крепко рассчитываю на вашу помощь. А если до воскресенья от вас звонка не последует, разыщу вас сам.
Он встал, подал мне дубленку, вставил ключ в замок и заслонил дверь спиной.
– Я ничего не просил вас подписывать. Пока. Но наш разговор не должен быть известен ни одной живой душе… Очень рекомендую помнить об этом. – Он без улыбки протянул мне руку: – До скорого…
Щелкнул замок. Я оказалась в коридоре, среди дверей, одетых в броню.
Возвращаться на кафедру не хотелось. Мне нужно было побыть одной и как-то осмыслить происходящее. Во-первых, должна ли я делать КГБ одолжение и встречаться с Улой? С одной стороны, создается впечатление, что вся моя карьера повисла на волоске из-за этой встречи, с другой – действительно ли им так нужна Ула, чтобы вдребезги разбить мою профессиональную жизнь?
И, во-вторых, насколько серьезно предупреждение капитана держать язык за зубами? Я срочно должна была с кем-то поделиться. Разумеется, не с семьей. И Витя, и мама, как большинство советских граждан, панически боятся КГБ, и мой рассказ мог вызвать пару сердечных приступов. Но мне позарез нужен совет человека, имеющего опыт общения с этой организацией.
Я брела вдоль Дворцовой набережной, мысленно вычеркивая имена из длинного списка моих и родительских друзей. Одним – страшно признаться – я не абсолютно доверяла, других не хотела впутывать в эту историю.