Загадочно повели себя сотрудники и начальство Ленинградского университета. Во-первых, не устроили разгромного собрания. (Кто знает, как поведут себя непредсказуемые студенты?) А во-вторых, одарили хвалебной характеристикой: «Людмила Штерн – талантливый исследователь, инициативный, трудолюбивый и политически грамотный». Подозреваю, что в месткоме меня с кем-то перепутали. Я очень дорожила этой ксивой, надеясь, что она поможет мне при устройстве на работу в одной из стран американского континента…
Что вспомню я еще об этом времени? Что поубавилось друзей, что разделились они на три неравные группы: большинство напрочь исчезло с нашего горизонта, некоторые звонили из уличных автоматов, самые близкие часами сидели на кухне, пытаясь принять на свои плечи бремя нашей тоски.
И никогда не изгладится из памяти прощальный салют родины, описанный подробно в следующей главе.
Брандспойт и перо
Интригующее заглавие, не правда ли? К сожалению, не я его придумала. Так называлась статья, появившаяся летом 1975 года в газете «Ленинградская правда». Панегирик был посвящен американцу по имени Деннис Смит и приурочен к его визиту в СССР.
Деннису Смиту было за тридцать. Он русоволосый ирландец с застенчивой улыбкой и печальными серыми глазами. Любит играть на пастушеской дудочке и готов ночь напролет читать наизусть своего любимого поэта Йейтса. Деннис – католик, сын кровельщика. По профессии пожарный. Пятнадцать лет работал в пожарной команде в нью-йоркском районе Южный Бронкс, где количество убийц, наркоманов, поджигателей и проституток на квадратную милю больше, чем в любом другом месте Соединенных Штатов Америки. Его пожарная команда – самая загруженная в Нью-Йорке: она выезжает по тревоге раз десять в день.
– Что мне оставалось делать? – вспоминает он. – Разве что написать об этом.
И Деннис Смит написал роман «Report from Engine Со. 82», попавший в список бестселлеров.
Он рассказал о потомственных безработных, озлобленных и готовых спалить весь мир, о помешанных наркоманах, намеренно поджигающих свои жилища, о ложных вызовах, сделанных от скуки, и людях, помощь к которым поэтому опоздала. О погибших пожарных, успевших спасти человеческие жизни голыми обугленными руками… Миллионам американцев он рассказал страшную правду о Южном Бронксе. Его роман был переведен на двенадцать иностранных языков и принес его автору международную славу. Докатилась она и до Москвы.
Простой парень, выходец из рабочей семьи. Суровый критик Америки. Не писатель, а сокровище! И Союз советских писателей получил указание свыше пригласить Денниса Смита в Советский Союз.
Принимали его по-царски: в образцовых детских садах поили шампанским, в образцовых пожарных командах – коньяком. Банкеты сменялись балетами и снова плавно переходили в приемы. Курировать и сопровождать Денниса поручили Андрею Вознесенскому, и они подружились. Через несколько дней, притомившись от пышных празднеств и пиров, Деннис поделился с Андреем тайным желанием.
– Хотелось бы посмотреть, как живут люди, встретиться с кем-то без помпы, неофициально. Это возможно?
– В Москве, старик, едва ли, очень уж ты на виду. Вот поедешь в Ленинград, там потише. Позвони моим друзьям, они с удовольствием покажут тебе жизнь изнутри.
И Андрей дал Деннису наш телефон, да в суматохе забыл предупредить об этом нас.
…И вот в один прекрасный день раздался телефонный звонок.
– Hello, my name is Dennis Smith, I am an american writer from New York.
Согласитесь, что даже в Америке вам не каждый день звонят американские писатели, а уж в Ленинграде… Было похоже на розыгрыш старого друга Евгения Рейна.
– Кто это? Женька? Брось валять дурака.
– Excuse me? – удивился голос.
– Перестань дурачиться! – Я в сердцах бросила трубку.
Звонок, однако, повторился, и кто-то торопливо заговорил по-русски, хотя и с акцентом.
– О, пожалуйста, послушайте… С вами говорил писатель Деннис Смит, а я Дональд О’Шиена – американский культурный атташе в Ленинграде. Ваш телефон нам дал Андрей Вознесенский и просил, если можно, позвать Денниса в гости. Это удобно?
– Извините, пожалуйста, – растерялась я, с тоской оглядываясь на царящий вокруг бедлам, – конечно, будем очень рады… Вы сейчас приедете?
– Сейчас у нас встреча в Союзе писателей. Может быть, вы тоже заглянете, а потом мы все вместе поедем к вам, о’кей?
Через полчаса мы с Витей были на улице Воинова.
– Вы к кому? – остановил нас дежурный у входа.
– У нас тут свидание…
– Никаких свиданий сегодня нет, – строго оборвал дежурный. – Сейчас встреча с американским писателем.
– Мы как раз к нему…
Дежурный подозрительно оглядел нас и буркнул:
– В Красной гостиной.
На лестнице нас остановил администратор.
– Товарищи, сегодня закрытое мероприятие. В гостях – американский писатель.
– А мы именно к нему.
– От какой организации?
– Мы сами по себе.
– Вас кто-нибудь уполномочил?
– Никто… Мы частные лица.
– Вы есть в списке?
На свет появился список, наших фамилий в нем, разумеется, не было.
– Нас пригласил Деннис Смит.
Брови администратора поползли вверх.
– А кто вы ему? Родственники?
– Да нет, скорее знакомые.
– Я не имею права пропустить вас. Нет оснований.
– Хорошо, мы уйдем. Но, может быть, вы передадите ему записку?
После мучительных раздумий администратор согласился.
Мы написали свой адрес, извинились за опоздание и просили приехать в любое время. Затем Витя помчался в гастроном, а я домой пылесосить.
Переулок Пирогова – это бывший Петербург Достоевского. В доме нашем находятся знаменитые Фонарные бани, и это обстоятельство придает ему особый колорит. На углу незыблемой твердыней голубеет пивной ларек, рядом с нашим подъездом торгуют квасом из бочки. В открытые окна доносились галдеж и вопли, свидетельствующие о том, что квас на исходе. Некто отчетливо матерился, требуя справедливости, а именно – отдавать предпочтение тем, кто хочет только кружку, а не трехлитровый бидон. И вдруг воцарилась тишина. Я выглянула в окно и обмерла.
У подъезда остановился черный кадиллак с темно-зелеными светозащитными стеклами и красными дипломатическими номерами. Машина, казалось, заняла полквартала. Народ забыл о квасе и, бряцая бидонами, сгрудился вокруг.
– Думаете, нам сойдет это с рук? – спросила Катя, направляясь открывать дверь.
…Мы пили водку, ели винегрет и пельмени и посвящали Денниса в особенности нашей жизни. Мы были «подаванцами». Наши документы уже пять месяцев покоились в сейфах ОВИРа. Катю на торжественном собрании выгнали из комсомола, Витю уволили с работы.
Деннис качал головой, повторяя: «Is that true?» – и закапывал лекарство в свои чудесные глаза, постоянно ноющие от ядовитого дыма пожаров. А культурный атташе Дональд, стреляный воробей, не на шутку всполошился:
– Зря мы, наверно, приехали, у вас могут быть неприятности.
– Forget it! – пренебрежительно сказал Витя. – Ни о чем не беспокойтесь и давайте выпьем. (В нашей семье неожиданно проснулось человеческое достоинство.)
Водка, как говорит наша Нуля, себя «оказывала»: культурный атташе схватил со стены гитару и в порыве патриотизма исполнил «This land is my land, this land is your land…» – этакий американский вариант песни «Широка страна моя родная».
Мы не остались в долгу и грянули Высоцкого. Терпеливо выслушав на незнакомом языке призыв растопить баньку по-белому, Деннис вытащил из кармана penny whistle (дудочку) и затянул нечто ирландское и бесконечно печальное. Потом он подарил нам свою книгу и заявил, что, пока он в Ленинграде, мы не расстанемся ни на минуту. Вечер, безусловно, удался.
– Между прочим, – отозвала меня в сторону Катя, – кого-то из нас караулят серые «жигули». Они подъехали одновременно с американцами и до сих пор тут.
Я подошла к окну. Напротив дома, прислонившись к машине и скрестив на груди руки, стоял мужчина в черном костюме и не сводил глаз с наших окон.
В час ночи мы вывалились из дома, уселись в приехавший кадиллак и поехали смотреть, как разводят мосты. «Жигули» неотступно следовали за нами. На следующий день они сопровождали нас в Пушкин и Павловск, дежурили у Эрмитажа и Никольского собора. И в последний вечер, когда мы устроили Деннису отвальную, они снова дежурили под нашими окнами.
Прощаясь, Деннис сказал:
– Мне очень жаль с вами расставаться… Но мы еще встретимся. Если когда-нибудь судьба занесет вас в Нью-Йорк, я покажу вам этот самый прекрасный и самый отвратительный город в мире. Уверен, что вы его полюбите.
На следующий день мы вернулись к нормальной жизни. Катя ушла в школу, мы с Витей разбежались по делам. Я вернулась первая, около часу дня.
На лестнице в нос ударил горький удушливый запах, защипало глаза. Дверь нашей квартиры обгорела: с нее свисали клочья почерневшего гранитоля и торчал обуглившийся войлок. На площадке стояли грязные лужи, валялись полусгоревшие газеты и журналы. Не смея дотронуться до двери, я забарабанила к соседям: «Ради бога, что случилось?»
– Не видишь, что ли, пожар, – флегматично объяснил Жора Чуватов, слесарь фабрики «Большевичка». – Спасибо, я сегодня во вторую смену, а то бы наши с тобой хаты тю-тю! Твоя маманя там со страху в угол забилась, пискнуть не смеет. Эдак с час назад тут такая вонища поднялась, аж в нос шибает. Выскочил я на площадку, вижу – у тебя под дверью костер развели. Журналы-газеты в жгут скрутили и подпалили, суки? Ну, дверь и занялась… Хотел поначалу пожарных вызывать, а потом думаю, ну их к ляху! Только квартиру кислотой зальют да книжки ваши испоганят. Я сам справился. И еще твоей мамане в аптеку за нитроглицерином сбегал.
– Что делать, Жора? Милицию вызывать?
– А на хрена? На кой тебе милиция, башкой своей раскинь. Что тебе милиция скажет? Это, надо думать, вам намек сделан, ихнее предупреждение, чтоб с иностранцами не путались, поняла?