чу денег? Я заплачу за нас обеих, а ты мне когда-нибудь вернешь. О’кей, Синди, спасибо за совет.
И вот в один прекрасный четверг мы с Брендой в числе 150 других «студентов» собрались в «Солнечном бальном» зале отеля «Ховард Джонсон». Сверкают зеркала, горят и переливаются хрусталики на люстрах, блестит паркет, сияют бронзовые ручки и шпингалеты, розовый бархат глубоких кресел обещает негу и покой.
Мы расселись в бархатные кресла, и на сцену поднялся субтильный брюнет в темно-синем костюме (грубиянка Бренда шепотом назвала его «плюгавый»).
Черный ежик волос с драматической седой прядью, кошачья пластика, бриллиант на пальце. Он поднес ко рту микрофон, гладя его в ладонях, как бокал с коньяком. В зал полился его вкрадчивый, словно обволакивающий голос.
– Добрый вечер, дамы и господа. Давайте знакомиться. Я – ваш руководитель Джанни де Нино. Сегодня мы будем заниматься до десяти вечера. С пятницы до воскресенья – с утра до полуночи. Итого – пятьдесят часов… Эти пятьдесят часов окажутся самыми важными часами в вашей жизни… Да, кстати о часах. В этом зале только я имею право смотреть на часы. Пожалуйста, все снимите свои часы и положите в сумки или карманы. Прошу вас повторить за мной хором: «Обещаем не смотреть на часы».
Народ, ворча, стал расстегивать ремешки и браслеты.
– За время семинара вы не должны принимать никаких лекарств. Ни от головной боли, ни от кашля, ни от поноса, ни от запора.
– А от астмы? От гипертонии? От артрита? От диабета? – послышалось со всех сторон.
– Повторяю – никаких. Болезни во время занятий вас беспокоить не будут. Организм позаботится о себе сам.
В зале раздался недоверчивый ропот.
– Оглянитесь вокруг, – задушевно сказал Джанни, – что вы видите? Чужие лица. Возможно, у одних из вас они вызывают недоверие и страх, а другим кажутся откровенно враждебными. Обещаю, что через три дня вы расстанетесь близкими друзьями.
На сей раз зал реагировал смешанным гулом недоверия и восхищения.
– Полагаю, что среди вас нет счастливых и довольных своей судьбой. Иначе зачем бы вы пришли сюда? Вас привели ко мне мучительные комплексы и психологические проблемы. Среди них – некоммуникабельность, усталость, утраченные иллюзии и надежды… И, конечно, одиночество…
В разных концах бального зала раздалось всхлипывание. Описание наших проблем показалось народу горестным.
– Подождите до конца нашего курса, – воскликнул Джанни, – вы не узнаете себя. Вы покинете этот зал энергичными и полными сил, о которых и не подозревали. Но, должен честно предупредить, эти дни будут трудными, я бы сказал – драматичными. Вы практически… умрете, пройдете через чистилище и семь кругов ада, чтобы восстать из пепла, как птицы феникс. Вы найдете себя! Вы вернетесь к себе! Вы полюбите себя, как самого лучшего, самого близкого своего друга!
Джанни замолк и слегка поклонился, ожидая оваций. Но зал оцепенел в ожидании волшебных перемен. Только за стеной, в кухне ресторана, непреображенные официанты стучали вилками и ножами. Из пятого ряда поднялся и стал пробираться к выходу пожилой полный джентльмен.
– Простите, – остановил его Джанни. – Куда это вы?
– В туалет.
– Вернитесь на место. Вам придется ограничивать и контролировать свои потребности. Выходить в туалет, курить, пить и есть разрешается только во время перерывов. Они будут через каждые три часа.
– Но я не могу рождаться заново с полным мочевым пузырем.
В зале захихикали. Несколько отважных выразили свою солидарность с бунтарем робкими аплодисментами. Джанни нахмурился и властным движением руки призвал вольнодумцев к тишине.
– Никаких поблажек! Наша работа требует абсолютной концентрации тела и духа. Вы сами скоро убедитесь, что можно со всем этим совладать… Простите, как вас зовут?
– Чарльз Монрой. Я все же хочу, если вы позволите….
– Не позволю. Садитесь, Чарли, не отвлекайте нас. А впредь, если вы собираетесь…
Не дослушав угрозы, Чарли стал пробираться к выходу. Это был большой, грузный человек с двойным подбородком и добрыми глазами. Джанни криво усмехнулся и пожал плечами, как бы говоря: «И что с него, дурака, взять». Затем он поправил безукоризненно завязанный галстук с драконом, пригладил безупречную свою прическу и сказал:
– Леди и джентльмены! Сейчас я предлагаю вашему вниманию первое упражнение. У каждого из вас под креслом лежит конверт. Достаньте его. В каждом конверте – восемь карточек. На каждой карточке написано одно слово. Например: искренний, неприятный, обаятельный, лживый, высокомерный, подозрительный, уродливый, привлекательный. У всех карточки одинаковые. По звуку гонга вы должны встать и пять минут гулять по залу, вглядываясь в лица. После чего вновь раздастся гонг. Тогда вы должны подойти к выбранному вами человеку и отдать ему карточку, которая, как вам кажется, этого человека характеризует. При этом вы имеете право сказать только одну фразу: «Я даю вам эту карточку, потому что…» – и объяснить причину. Получивший карточку должен сказать «спасибо». Никаких дискуссий и возражений. Так вы повторите восемь раз, раздав свои карточки и получив карточки от других. Это упражнение покажет, какое вы производите первое впечатление. После этого вы соберетесь в группы по десять человек, прикрепите на платья и пиджаки полученные карточки и расскажете, что вы чувствуете. Правильно ли вас оценили? Так ли вы оцениваете себя сами?
Я подумала, что в этой психологической игре есть серьезный изъян. Кто, находясь в здравом уме и твердой памяти, получив карточки «неприятный» или «подозрительный», признается: «Да, это вылитый Я».
Раздался гонг, и мы отправились гулять по залу, вглядываясь в лица. Они были испуганными и напряженными в ожидании «вердиктов». Полагаю, что всем нам хотелось провалиться сквозь землю.
Отдать незнакомому человеку «хорошую» карточку ничего не стоит. А каково вручить «уродливый» или «лживый»? А каково такие карточки получить? Я довольно ловко вышла из положения. Всучила карточку «уродливый» очень миловидной девушке и сказала: «Я даю вам эту карточку, потому что вы сами знаете, как вы красивая, и не будете огорчаться». Карточку «искренний» я отдала Чарли Монрою, вернувшемуся из уборной. Когда мы прикрепили карточки на всеобщее обозрение, оказалось, что Чарли Монрой прямо обвешан лестными наклейками. Моя начальница Бренда схлопотала две карточки – «уродливый» и три – «подозрительный». А какие наклейки достались мне, навсегда останется тайной.
В результате этой игры у одних настроение заметно поднялось, у других – понизилось до нуля.
А затем начался у нас сеанс медитации.
– Сядьте в кресла и расслабьтесь, – приказал Джанни. – Опустите плечи, вытяните ноги, закройте глаза и дайте вашей челюсти свободно повиснуть. Сейчас
погаснет свет и заиграет музыка. Вспомните горькую обиду, которую вам в жизни нанесли. Воссоздайте ситуацию, когда с вами обошлись несправедливо. На воспоминания – десять минут. Затем раздастся гонг. Каждый второй ряд повернет свои кресла на 180 градусов и окажется лицом к лицу с сидящим сзади. Вам дается одна минута, чтобы рассказать незнакомому человеку, что с вами случилось. Слушающий не имеет права ни отвечать, ни задавать вопросов. Через минуту вы поменяетесь ролями. Это упражнение научит вас рассказывать и, главное, слушать. Обратите внимание – в современном обществе люди совершенно разучились слушать.
Легкий гул в зале подтвердил, что эта особенность современного общества участникам известна.
Свет начал меркнуть, раздалась томительная музыка. Жаловалась скрипка, ей горестно вторила виолончель. Исполнялось трио Чайковского «Памяти великого артиста». Я честно старалась, но не могла вспомнить ни одной серьезной обиды. Картина ста пятидесяти взрослых людей, добровольно заплативших по тысячи долларов, чтобы сидеть тут с откляченными челюстями, представлялась мне столь абсурдной, что я захихикала невпопад. И вдруг в разных углах зала раздались всхлипыванья, сморканья и подвыванья. Минут через десять бальный зал сотрясался от стенаний. У меня, наконец, защипало в носу, и в этот момент раздался гонг. Молодая женщина, сидящая впереди меня, повернула свое кресло на 180 градусов и оказалась носом к носу со мной. Ее лицо распухло от слез, по щекам текли черные ручейки туши. Она протянула ко мне руки, как бы ища поддержки. Я сжалась в ожидании ее драмы.
– Когда мы с мужем поженились, – всхлипнула она, – то решили жить только для себя. Мы хорошо зарабатывали, купили квартиру в Бостоне и студию на Багамах. Детей решили не заводить, зачем они? Одно образование их влетит в копеечку. Но мои родители пристали – роди им внуков. Клялись, что будут нянчить, одевать с головы до ног, забирать к себе на выходные. В общем, уговорили. Я родила им внучку Абигэйл. Девочка – чудо: красивая, веселая, спокойная. И что вы думаете? Родители нас предали! Сперва приходили только раз в неделю, а потом отец вышел на пенсию, и они на всю зиму уехали во Флориду!
Я не могла поверить своим ушам. Она что? В своем уме? Погоди же, детка, я покажу тебе, что такое настоящая обида!
– У меня был в жених. Как-то раз он с приятелями выпил, подрался и всадил одному нож под ребра. Получил три года. Я его ждала, ни с кем не встречалась и каждый день писала ему письма. Когда он вернулся, мы стали жить вместе, но со свадьбой он не спешил. «Вот кончу колледж, – говорил, – тогда и поженимся». Я вкалывала на двух работах, чтобы платить за его образование. Когда он был на последнем курсе, я забеременела. За месяц до родов он объявил, что разлюбил меня и что «наша жизнь – ошибка». Еще сказал, что у меня узкие горизонты, как у динозавра, и вообще что он не может жить с республиканкой… Так и ушел, забрав телевизор, компьютер, тостер и кота Никсона. Я бы его простила, если бы не Никсон, но без кота я жить не могу. В общем, от шока у меня начались преждевременные роды… Я родила…
– Кого? Мальчика? Девочку? – выдохнула дама.
– Это существо напоминало, скорее, кота…
Я тут же пожалела о своем розыгрыше – у дамы началась настоящая истерика.